Но если бы он передал нам приказ капитана Стобничи вернуться к определенному времени, это могло сорвать его планы: возможно, и ему пришлось бы возвращаться с нами… Ему разрешили навестить матушку и передать ей деньги. Только и всего… Тотчас же после разговора с матерью о золоте Рыжий принялся перекапывать сад… Он надеялся, что добьется своего через два-три дня… Или что матушка, пожалев его, откроет ему место, где закопано золото. Но уже через эти два-три дня он понял, что так быстро со своей задачей не справится. Поэтому, встретившись, на свою беду, с Педро Маленьким, он и преподнес ему эту новость об отпуске на три месяца. Золото не оставляло его в покое. Оно ему снилось! Вот тогда-то на него и снизошло безумие (как выражается наш милый сеньор Гарсиа). Ну, Эрнандо, есть, по-вашему, какая-то логика в моих рассуждениях или на меня тоже «снизошло безумие»? – Франческо вдруг замолчал.
«Заболел золотом? – рассуждал он про себя. – Это, конечно, признак безумия, но в последней беседе с ним я никакого безумия не мог усмотреть»… Однако упоминать об этом Франческо не хотел… Просто не мог!
Эрнандо долго дожидался, что скажет его друг дальше, но так и не дождался.
– Ну как, успокоились ли вы немного? – выпроводив своих гостей, заботливо спросил Эрнандо.
– Сейчас я много спокойнее вчерашнего, – ответил Франческо. – Ведь «Геновева» все же отплыла в Полонию!
«Франческо в разговоре со мной позволил себе упомянуть о „Геновеве“, значит, он считает, что это невозвратное прошлое, о котором остается только вспоминать», – размышлял Эрнандо.
Сейчас он принялся чертить карту Италии – всех ее областей, княжеств, графств, которые французы и испанцы вырывали друг у друга в течение долгих лет.
– А знаете, может быть, это и глупо, – смущенно признался Франческо, – но мне то и дело приходит на ум, что когда-нибудь Карл Пятый так или иначе, но окончательно рассорится с Римом!
– Я лично просто убежден в этом, – ответил Эрнандо, – и считаю, что наш император один из замечательных владык нашего века… Жестоких владык! Но ведь и век очень жестокий. Карл молод, отсюда и его чрезмерный задор… Но он… как бы вам пояснить… Он воин, воин до мозга костей! Это не Фердинанд Католик, хотя Карл, к сожалению, так же как и его бабка, слишком привержен попам и монахам, но… у королевы Изабеллы такое пристрастие вполне окупилось! Вы слыхали об инквизиторе Торквемаде?
– Кто о нем не слыхал! Великий инквизитор! За десять лет он возвел на костер не то восемь, не то девять тысяч вероотступников, как он их называл!
– Я не об этом, – заметил Эрнандо. – Торквемада, будучи духовником Изабеллы, помогал ей занять кастильский престол. Он же способствовал браку ее с королем Арагона. Так вот, – продолжал Эрнандо, – Карл совсем не таков. Он воин по складу своего характера. И он с восторгом отправится воевать, вместо того чтобы выслушивать реляции своих полководцев. И при этом он способен предусмотреть все, вплоть до мелочей!..
– Я имел в виду именно это, – помолчав, отозвался Франческо. – Насколько я понимаю, императору не чужда и некоторая хитрость и лукавство. А ведь настоящий полководец – человек с открытой душой – готов сразиться один на один с предводителем вражеского войска не только для того, чтобы доказать свою храбрость, но и чтобы сохранить жизнь своим солдатам.
– Да это бывало только в далеком прошлом! – смеясь, воскликнул Эрнандо. – Да и бывало ли? Вам все мерещится битва при Ковандонге, но я убежден, что в Астурии были и другие отличные полководцы, а история, как всегда, сохранила нам только имя короля и легенду о его мужестве… Владыкам в этом смысле вообще везет… Поэтому-то мне и хочется быть представленным сеньору Гарсиа. Как я понял, он историк, служащий музе истории, а не чему-нибудь или кому-нибудь.
Эрнандо вышел распорядиться насчет обеда. А Франческо задумался о том, вправе ли он был утверждать, что совершенные Катаро преступления были вызваны только его помешательством… Названное только что с таким уважением имя эскривано натолкнуло его на мысль, что вот именно сеньор Гарсиа мог бы сейчас быть нелицеприятным судьей… Как бы он воспринял поступок или, вернее, поступки Катаро? Да, безусловно, Рыжего золото свело с ума. Однако на памяти Франческо были случаи, когда золото сводило с ума людей и более достойных, чем Катаро… Да, но сообщение о свадьбе сеньориты, которое Рыжий передал с таким злорадством, к золоту никакого отношения не имело… Да, зависть, скупость, коварство к золоту никакого отношения не имели.
В этот день ни Франческо, ни Эрнандо не пришлось до вечера поработать в библиотеке. Перед самым обедом им доложили о приходе посетителя.
– Здесь, подле черного выхода в сад, домогается повидать сеньора императорского библиотекаря один человек, – доложил привратник. – В руках у него какая-то свернутая в трубку бумага.
Эрнандо и Франческо садом прошли к выходу. Франческо тотчас же узнал «неизвестного посетителя» по золотой серьге. Серьги у подражавших маврам разбогатевших идальго в Испании Франческо видывал не раз, но на эту обратил особое внимание еще в первую свою встречу с трактирщиком: как-то очень не вязалась со всем его обликом и эта серьга, а сейчас – и его богатое одеяние.
И все же старания бедняги были напрасны: «сеньором» слуга его так и не назвал.
– Как удачно, что я застал вас обоих! – сказал трактирщик, отвешивая низкий поклон. – Имени сеньора из Палоса я не знаю, да и на свертке никакой надписи нет, но из слов человека, доставившего письмо, я заключил, что оно послано вам, сеньор, – и трактирщик отвесил поклон Франческо. – Человек этот так торопился догнать своих спутников, что умолил меня отнести вам этот сверток. А купец, беседовавший с сеньором королевским библиотекарем, рассказал, как вас найти.
Приняв свернутую в трубку бумагу, небрежно перевязанную шнурком, сеньор Эрнандо передал ее Франческо, а трактирщика пригласил в дом – разделить с ними обед.
– Очень благодарен вам за любезность, – ответил тот, – но я спешу, сделал одолжение бедняге, что так торопился догнать своих попутчиков. Мы с ним давно в приятельских отношениях… А что касается этого… – трактирщик с каким-то пренебрежением потрогал рукав своего богатого камзола, – это все моя дочка! Она же и заказала его швецу… Замуж за какого-то приезжего из-за океана собирается…
Заметив, что Франческо глянул на его серьгу, трактирщик махнул рукой:
– Тоже ее работа! Вообразила моя дурочка, что в таком наряде я буду принят королевским библиотекарем…
И, снова отвесив почтительный поклон, трактирщик, не поворачиваясь спиной к хозяину дома, отступая назад, вышел из сада. Франческо, даже не задумываясь, что им руководит, мигом выскочил за калитку, догнал и, не обращая внимания на удивление трактирщика, схватил его руку и крепко-крепко ее пожал.
– Еще раза два мне так ее пожмут, – улыбаясь, сказал трактирщик, – придется руку носить на перевязи.
Эрнандо нисколько не удивил поступок его друга.
– Ну, что вы скажете? – спросил он. – Ох, простите, своими разговорами мы не дали вам прочитать письмо.
– Зато дали возможность еще раз убедиться, что простые испанцы могут поспорить не только с нищими идальго, но и с людьми повыше. Я имею в виду их чувство собственного достоинства. Чем-то этот человек напомнил мне Хосе. Хотя люди они, конечно, разные… А пишет мне – или поручил кому-нибудь написать, – вероятно, слуга из харчевни в Палосе… Заждался, бедняга! И очень беспокоится, что я так долго не возвращаюсь за своими вещами и бумагами… Ну, посмотрим, что там такое… Эрнандо! – во весь голос закричал Франческо. – Эрнандо, милый, да знаете ли вы, от кого это письмо из Палоса? От сеньора Гарсиа! Смотрите, как в разные стороны валятся его буквы…
Глава девятая
ДВАДЦАТЬ ДВЕ ОШИБКИ И ЕЩЕ ОДНА
– Боже мой! Начинается письмо: «Дорогой Фанческо»! И здесь пропущена буква «р»! Такого с сеньором Гарсиа еще никогда не бывало… И еще одна ошибка… Вторая… И еще, и еще! Сеньор Гарсиа всегда писал вкривь и вкось, но ошибок никогда не делал! Что это с ним? Не болен ли наш эскривано? Он все же болен, иначе он не вызывал бы меня в Палос… Читаю: «Дорогой сеньор Фанческо…» Пропущено «р». И потом – почти в каждой строке по ошибке, а то и по две. Эскривано просит меня приехать. Дело в том, что свиток с его записями не только пришел к концу, но и обветшал. Сеньор Гарсиа и сам признается, что многие слова он по рассеянности пропустил. Он так и пишет: «Последние мои заметки требуют вашего вмешательства, сеньор Франческо, именно они нуждаются во внимательном просмотре». Сеньор Гарсиа сообщает, что «Геновева» с соизволения его императорского величества ушла в плавание снова под испанским флагом… Еще сеньор Гарсиа пишет, что он, как историк, не имеет права допустить, чтобы его исторические записи канули, как он выражается в Лету. Он просит меня приехать, побыть немного с ним, но главным образом – перечитать его записи и особо неразборчивые места переписать наново… Я отлично понимаю, что моя просьба может вас обидеть… И понимаю, что дареное нельзя дарить. Но будьте ко мне снисходительны, Эрнандо! Я давно должен был вам признаться, что «звездный дневник» никогда мной начат не будет… И вот я прошу вас, Эрнандо, разрешите мне эту красивую тетрадь подарить от вашего имени сеньору Гарсиа. Только таким образом его записи будут сохранены для потомства… Вы не сердитесь на меня, Эрнандо?
– Как я могу на вас сердиться! – произнес его друг взволнованно. – Я сочту для себя большой честью, если мой скромный подарок сможет быть полезен такому человеку, как историк сеньор Гарсиа! Все, о чем он просит, должно быть выполнено, но боюсь, что один вы с такой работой не справитесь. Это заняло бы много времени даже у очень опытного переписчика. Вам необходимо нанять трех-четырех человек для этого, а самому только помогать им…
– Эрнандо, друг мой, тогда мне придется побеспокоить вас еще одной просьбой: не сможете ли вы сегодня или завтра связать меня с сеньором Ричи, а через него – с Генуэзским банком? Я убежден, что, покидая Палос, капитан Стобничи безусловно обеспечил эскривано кое-какими средствами… Еще более заботливо отнеслась к нему, конечно, сеньорита Ядвига… Но на писцов, на всю эту огромную работу, полагаю, понадобится крупная сумма… Да и сеньору Гарсиа самому, конечно, нужны деньги, так как в Палосе он остался совсем одиноким…
– Вы с такой легкой душой покидаете меня, дорогой Франческо, – задумчиво и печально произнес Эрнандо, – но я вас понимаю… И дневник сеньора Гарсиа, и сам он безусловно вполне заслуживают внимания и заботы…
– Я покидаю вас с большой тяжестью на душе, – ответил Франческо, – но я обязан… Мы, конечно, могли бы с верным человеком переслать сеньору Гарсиа деньги для переписчиков… Могли бы просто перевезти его сюда, в Севилью, поскольку в Палосе у него нет близких… Но я уверен, что сеньор Гарсиа очень болен… А к вам, в Севилью, я, конечно, еще вернусь. Как и когда, еще пока сказать не могу. Но вернусь!
Несмотря на волнения этого дня, Франческо все же расспросил сеньора Ричи, каким образом тот, рискуя быть по дороге ограбленным, решается перевозить из Генуи в далекую Севилью такое огромное количество денег.
Сеньор Ричи усмехнулся.
– Я перевожу из Генуи в Севилью только бумаги, – сказал он. – В Севильском банке имеется достаточный запас генуэзского золота. Когда запас этот начинает иссякать, Генуэзский банк направляет сюда с деньгами своих доверенных в сопровождении хорошо вооруженных наемников.
Спутников у Франческо оказалось достаточно.
Трактирщик долго втолковывал ему, что в нынешнее время путь надо выбирать с опаской. О настоящих разбойниках не слыхать, но императорские солдаты ничем не лучше их.
Франческо из его объяснений мало что понял. Голова его была занята другим.
Все его попутчики – купцы, стряпчие, мастеровые, даже двое монахов – были вооружены. Все, кроме Франческо.
Ехал он молча, только изредка отзываясь на вопросы своих спутников. Конь его – высокий, широкогрудый, красивый и сильный – оказался великолепным наставником своего рассеянного седока.
Вначале, когда Франческо, задумавшись, нечаянно выпустил из рук поводья, Вороной сердито на него оглянулся… Однако когда это стало повторяться, Вороной, не путая рядов, пускался то рысью, то шагом и, так же как все, сворачивал то вправо, то влево.
Дорога то подымалась в гору, то ныряла вниз… Дважды или трижды кавалькаде этой пришлось прогрохотать по неумело уложенным мосткам, приводя в испуг крестьян. Но ничего этого Франческо не замечал…
Только запахи! Густой, долго вьющийся им вслед по дороге аромат севильских роз, потом горячий горький ветер, доносящий смешанные запахи самых разных полевых и горных цветов… Потом вдруг – лавры, лавры, лавры…
И, наконец, ветер с моря!
«Не обманываюсь ли я? – спрашивал себя Франческо. – А может быть, у меня еще не выветрилась из памяти приморская Севилья? Но нет, в Севилье царствовал запах цветов, а не моря! Но ведь сейчас до моря, до Палоса, значительно дальше! И все же…»
Франческо, перегнувшись, погладил покрытую пеной грудь своею притомившегося Вороного и мокрую ладонь поднял кверху. Так поступали мужики в Анастаджо, так поступали и матросы, чтобы узнать, откуда сегодня ждать ветра. Руку они предварительно опускали в воду. Поворачивая в разные стороны ладонь, они в точности определяли направление самого слабого ветерка.
До Палоса, может быть, было и далеко, но ветер дул оттуда – встречный! Настоящий – соленый, морской!
Слуга из венты, тот самый, что приготовлял мазь на меду для Франческо, радостно выскочил ему навстречу. Он тут же старательно обтер Вороного и завел в стойло, которое сейчас пустовало.
– Потный! Поить еще рано, – сказал он. – Отдохнет немного – напою. А потом угощу его таким овсецом, какого он, наверно, еще не едал!.. Очень хорошо, – добавил слуга, улыбаясь, – что сеньор снова остановится у нас!
– А как здоровье сеньора Гарсиа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41