Сын адмирала, подойдя к полкам с книгами и перебрав несколько тщательно подклеенных корешков, сказал с грустной улыбкой:
– Я уже много дней привожу в порядок свое хозяйство, но до конца еще далеко. А вот посмотрите – вам будет интересно… Это издано в Полонии, в городе Кракове, еще в 1512 году. «Птолемей с введением в географическую науку, составленным Яном из Стобницы, с приложением им же выполненной карты нового материка, обозначенного под именем „Америка“… Мне известно, что потом географ этот подвергся гонениям, а карта его по приказу из Рима была изъята из последующего издания Птолемея… Ян Стобничи, по слухам, вынужден был покинуть родину. Может быть, ему не по средствам было бы совершить столь длительное плавание, но корабль, завещанный Стобничи его покойным братом, тут ему очень пригодился!
«Ого! – подумал Франческо. – Всех этих подробностей я и не знал! Да и капитан наш отнюдь не похож на гонимого человека».
– Говорят, – продолжал сеньор Эрнандо, – что император взял под свое покровительство этого польского ученого. Таким образом, его величество убивает, как говорится, одной стрелой двух оленей: во-первых, получает точное опровержение кое-каких – даже, на мой взгляд, чрезмерных – претензий наследника адмирала, а во-вторых, использует удобный случай досадить папе… Некоторые друзья даже сообщали мне, как будто этот храбрый польский ученый Стобничи отправился сюда, к нам, под испанским флагом и по распоряжению Карла Пятого обязался до прибытия в Испанию скрывать от всех свое имя… Все это вполне в духе порядков, существующих при императорских и королевских дворах… Похоже на правду, не так ли?
– Я мало знаком с нравами двора… Но мне думается, что все же его императорское величество не стал бы так открыто навлекать на себя гнев Рима…
– Делается это отнюдь не открыто, – с улыбкой поправил его хозяин.
Тяжело вздохнув, Франческо добавил:
– Кстати, я как раз прибыл на корабле, который именно и доставил в Испанию Яна Стобничи или Яна Стобничку, как называют его некоторые… Это капитан нашей «Геновевы», очень хороший человек.
Эрнандо сказал ласково:
– Почему-то всем кажется, что я, а тем более Диего должны были бы протестовать против такого наименования нового материка, вернее – южной его части… Но ведь название это нисколько не умаляет действительных заслуг нашего отца и даже не подчеркивает его ошибок… Уже при нашей жизни в науке изучения земли произошли такие изменения, что географам и картографам только и остается, что перечеркивать все обозначенное на картах ранее и наносить то новое, что принесли на своих обагренных кровью мечах такие не весьма почтенные люди, как Алонсо Охеда, Васко Нуньес Бальбоа и другие… Благодаря им в Европе узнали, что на западе от нас лежит огромный материк, что Куба – остров, а не берега Катая, как полагал наш отец…
Франческо, стиснув руки, опустил глаза: он вспомнил, какими мерами его господин, адмирал, вынудил матросов подтвердить это свое ошибочное заключение.
Понял ли младший Колон его состояние, трудно сказать, но в этот момент рука Эрнандо (было ли это на самом деле или только почудилось Франческо?) ласково скользнула по его плечу.
– Вот здесь, – снимая с полки небольшую шкатулку, спокойно продолжал сеньор Эрнандо, – я берегу записи одного из спутников Охеды, сделанные еще в 1509 году. Человек этот тоже, надо думать, не святой, однако, озабоченный судьбою будущих мореходов, дает много полезных советов по теории мореплавания, теории, которую он освоил, совершая длительные и опасные переходы по незнакомым водам. Как это разительно отличает его от других испанских и португальских открывателей новых земель! К сожалению, имя этого спутника Охеды осталось неизвестным. Судя по тому, как он пишет, Саламанкского университета он не закончил… Но я сделаю все от меня зависящее, чтобы узнать его имя и напечатать его записки, и притом именно здесь, в Севилье, откуда он, по-видимому, родом. Я полагаю, что друг мой историк Педро де Мехия поможет мне в этом деле, так как он связан со многими печатниками.
Франческо с интересом принялся рассматривать рукопись. Да, человек этот в Саламанке явно не побывал, но писал очень понятно, из наблюдений своих делал правильные выводы и проявлял в своих записях осведомленность.
– Печально для меня совсем не то, что новый материк назван Америкой, – продолжал сеньор Эрнандо, когда Франческо закончил просматривать рукопись. – Печальнее всего то, что наши ученые – географы и картографы – проявляют недозволительное равнодушие ко всему, что делается сейчас в мире… Даже Рейш, человек как будто бы независимый, ни словом не упомянул ни о четырех плаваниях Кристобаля Колона, ни об открытии Васко Нуньеса Бальбоа, пересекшего новый материк и вышедшего к Новому океану, ни о завоеваниях Охеды… Виною здесь, конечно, стремление Испании, а также Португалии умалчивать не только о своих открытиях, но и о подготовке к ним… А наши историки! Зачастую они служат не науке, а отдельным личностям… Даже со многими утверждениями нашего большого друга, отца Бартоломе де Лас Касаса, я согласиться не могу… Совершая трудные поездки через океан, для того чтобы здесь, в Испании, обличать жестокость испанцев в Новом Свете, он всю вину возлагал на отдельных лиц, выгораживая таким образом их королевские высочества, знавших обо всем, что творится в Индиях и не предпринявших мер, чтобы спасти сотни или даже тысячи ни в чем не повинных индейцев! Скажу больше: руководимый приязнью к отцу, отец Бартоломе находит оправдания его ошибкам и проступкам! – Сеньор Эрнандо помолчал. – Очевидно, много лет должно истечь после каких-либо событий, для того чтобы историк, не руководимый собственными чувствами и интересами, смог описать эти события надлежащим образом! – добавил он.
Разглядев рядом с тетрадкой неизвестного спутника Охеды вторую, заложенную, несомненно, только что очиненным пером, а рядом – склянку с чернилами, Франческо понял, что помешал сеньору Эрнандо работать.
– Простите, я отнял у вас много драгоценного времени! – произнес он с таким отчаянием, что сеньор Эрнандо еле сдержал улыбку. – Я отвлек вас от работы! Простите меня! Поручение, данное мне в Сен-Дье, я выполнил. Но вот беседа, которую мы с вами сейчас ведем, открывает мне глаза на многое… Как я рад, что наш дорогой капитан, которого мы знали как храброго, веселого, достойного всяческого уважения ученого, предстал сейчас передо мной как человек сильной воли, без боязни отстаивающий свои убеждения… Не говорю уж о том, что одна беседа с вами… – Франческо помолчал. – Боже мой, вот о вас именно я и должен был бы подумать прежде всего! Люди, с которыми я добирался сюда, завтра с утра готовятся в обратный путь… А сейчас я, поблагодарив вас за сердечный прием, должен попрощаться и…
– О нет, нет, – перебил его сеньор Эрнандо, – вы нанесете этим мне жесточайшую обиду: помилуйте, побывать у меня в доме и даже мельком не просмотреть хранящиеся у меня книги и рукописи! Сейчас я удалюсь в спальню, а вы на время останетесь хозяином этих сокровищ. Кстати, если устанете, тут же, за полками, – кровать, где вы сможете отдохнуть. Я ведь иной раз остаюсь в библиотеке даже на ночь. Пробудете вы у меня еще два-три дня, не менее. А если ваш капитан не посетует, то и значительно дольше!
Франческо от волнения мог только прижать руки к сердцу.
– Кстати, предложение мое не так уж и бескорыстно, – добавил сеньор Эрнандо. – Я надеюсь, что вы разберетесь в этом ворохе рукописей и, главное, разложите их по местам… С книгами я сам уже понемногу справляюсь… Но и вам такая работа пойдет на пользу: вы узнаете, что только Испания, Португалия и Германия остались равнодушными к открытиям, совершенным людьми, не вооруженными знаниями и опытом… Или только делали вид, что остались равнодушными… Однако, когда мне удалось побывать в Венеции, я привез оттуда замечательные карты, на которые были нанесены новые морские пути. Кроме того, у меня имеются копии писем, королевских грамот, донесений из разных концов света… Сейчас поработаем, а потом, если у вас будет охота, пройдемся по Севилье… Латынь знаете? – уже покидая комнату, мимоходом спросил сеньор Эрнандо.
Франческо утвердительно кивнул головой.
– А арабский?
Разглядев расстроенное лицо своего гостя, сеньор Эрнандо остановился в дверях.
– Да что это я! – тут же добавил он. – Вы ведь итальянец! А я только здесь при помощи выкрестов – маранов, морисков – или образованных испанцев стал понемногу преодолевать трудности этого красивого языка… Сам-то, откровенно говоря, я недоучка… Читаю по-арабски, иной раз пропуская по целому листу рукописи, в котором ни слова не могу понять…
Итак, Франческо остался один на один с полкой, полной сокровищ.
Он помедлил. Так в детстве медлишь перед тем, как приняться за какое-нибудь лакомство… Или когда, бывало, после длительного поста следишь за матушкой, что возится у камелька. Следишь и глотаешь слюну. Зато с какой радостью выгребаешь потом из котелка поленту, политую темной вкусной подливой!
Да, да, эти переживания детства были очень похожи на то, что испытывал Франческо сейчас. Он просто изнемогал, раскладывая, согласно указаниям сеньора Эрнандо, рукописи: латинские, испанские и итальянские – в одну сторону, греческие и арабские – в другую, в ожидании момента, когда он сможет кое с чем из этих богатств ознакомиться поближе.
Видя, что дело идет к концу, Франческо разрешил себе потянуть из-под кипы рукописей одну… Нет, конечно, ему не почудилось: «Аристотель», «Геркулесовы столпы», «расстояние между Александрией и Сиеной»… Франческо вытащил из-за пазухи свою верную спутницу – кордовскую тетрадь, милостиво пересланную ему императором вместе с генуэзским дневником. Однако дневник этот остался в Палосе. А сейчас и кордовская тетрадь была ему ни к чему… Увы, ни пера, ни чернил на столе не было…
Закончив раскладывать рукописи по местам, Франческо теперь уже одну за другой стал вытаскивать их из кипы и наскоро просматривать… Очевидно, все, о чем рассказывали ему в Сен-Дье, сейчас можно будет прочитать…
На работу, которую хозяин этих сокровищ поручил Франческо, у того ушло значительно меньше времени, чем на ознакомление с содержанием рукописей. Да, времени, очевидно, прошло уже много: небо за окном из голубовато-розового стало ярко-синим… Франческо молил бога, чтобы хозяин дома пришел хоть на часок позже. Но бог не внял его мольбам. Открылась дверь. Это сеньор Эрнандо явился пригласить своего гостя к обеду.
С удовлетворением окинув взглядом полку с аккуратно разложенными свертками и пачками бумаг, хозяин дома перевел глаза на стол и на лежащие на нем развернутые листы.
Франческо проследил его взгляд.
– Я хоть и старался отложить ознакомление с рукописями, но иной раз просто не мог удержаться, – сказал он. – Но это не спутает меня, я точно примечаю, откуда рукопись беру.
– Сеньор Франческо, да вы как будто оправдываетесь, – произнес сеньор Эрнандо укоризненно. – А ведь я заверил вас, что не выпущу своего гостя отсюда, пока он не ознакомится хотя бы бегло со всеми моими сокровищами! Порядок, как я вижу, здесь наведен отменный! Если вы не устали, мы после обеда постараемся разложить рукописи и письма… А много ли вам попадалось незнакомых имен?
Франческо ответил не сразу. Ему, пожалуй, следовало бы сказать «много», и это не было бы ложью. А некоторое удовлетворение его гостеприимному хозяину доставило бы…
– Кое-какие имена называл мне наш дорогой сеньор эскривано, как зовут его на корабле. Но он не писец, а историк… Еще раньше с некоторыми трудами ученых или попросту бывалых людей знакомил меня мой наставник в Сен-Дье. Но первую тягу к знаниям зародил в моей душе мой хозяин в Генуе… сеньор Томазо… К сожалению, ни в Сорбонне, ни в Саламанке я не побывал… Стремление к знаниям у меня сохранилось до сих пор… Но из-за того, что знания эти отрывочны и случайны, в голове моей царят смятение и беспорядок…
Договаривая последнюю фразу, Франческо вдруг спохватился: ведь он, в сущности, напрасно заставил своего хозяина выслушивать эту длинную тираду. Разъяснял-то он не сеньору Эрнандо, а самому себе причину столь часто постигавших его неудач и столь часто посещавшего его неверия в себя!
– Должен признаться, что и сам нахожусь в таком же примерно положении. Конечно, благодаря помощи брата, а потом – императора, заинтересованного в моей задаче собрать обширную библиотеку, я мог скупать интересующие меня рукописи и книги. А у вас, вероятно, таких возможностей не было… Кроме библиотекаря Королевской севильской библиотеки, я числюсь и на другой государственной службе, как ученый-картограф… – Сеньор Эрнандо рассмеялся: – Вот видите, с какой легкостью сильные мира сего раздают звания и должности! А ведь, по правде говоря, ученым человеком и я назваться не могу… Подумать только: столетие назад, даже еще полстолетия назад наша Саламанка носила прозвище «Иберийские Афины»! В Саламанке обучалось несколько тысяч студентов. Им преподавались самые различные пауки – от юриспруденции до знания языков: латыни, греческого, древнееврейского, арабского и халдейского… А ведь это были уже времена Реконкисты. Тяга к знаниям, как вы понимаете, понемногу снижалась. Саламанку покинули некоторые ее замечательные ученые. Однако и в такой Саламанке мне побывать не довелось… Сеньор Франческо, и ко мне знания попадают только благодаря общению с такими высокообразованными людьми, как друг нашей семьи отец Бартоломе де Лас Касас, или с учеными – маврами и евреями, принявшими христианство и поэтому не изгнанными королевским вердиктом… Вот так и получается, что сегодня мне объясняют законы движения небесных светил, завтра рассказывают об астурийском короле доне Пелайо, разбившем в 718 году мавров у Ковандонги, или толкуют о стране Офир.
Франческо вздрогнул. Он невольно положил руку на свою кордовскую тетрадь. В ней название «Страна Офир» было обведено жирным кружком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41