– Спасибо большое, сеньор Гарсиа, – поблагодарила сеньорита, когда мальчишку донесли до большой каюты. – Здесь нам поможет кто-нибудь из матросов… А вот и сеньор Бьярн. Благодарю вас, сеньор Гарсиа, и спокойной вам ночи! Сеньор Бьярн, вы, конечно, слышали историю, которую рассказывал Хуанито? Как она вам понравилась?
– По ночам – это уже все знают – я имею обыкновение либо спать, либо разгуливать по палубе… Нет, дорогая сеньорита, никаких историй я не слыхал, – сонно отозвался Северянин. – Простите, но я еще не совсем пришел в себя… Сигурд с разрешения капитана сегодня опять потчевал меня вашим отличным вином… А что я должен сделать?
– Отнести вместе с сеньором Руппи этого мальчишку в большую каюту и уложить на койку… А вас, сеньор Франческо, я попрошу выйти на минуту ко мне, когда дело будет сделано.
Уложив Хуанито, Франческо поспешил на палубу.
– Проводите меня до лестницы, – сказала девушка. – Сейчас, правда, всюду очень темно, но я привыкла подыматься к себе на ощупь.
И, шагая в ногу со своим спутником, сеньорита добавила ласково:
– Прошу вас, не сердитесь на мальчишку! Он так любит и меня и вас, что вот и придумал нам такую чудесную судьбу… Вы боитесь, как бы матросы не заподозрили меня или вас в чем-нибудь дурном? Но ведь все свои грехи вы, по словам Хуанито, уже искупили… А я могу, если вам нужно, завтра же объявить в большой каюте, что я действительно искала вас всю свою жизнь и вот наконец нашла… Ведь сказал же сеньор Федерико, что во вранье Хуанито всегда есть какая-то крупинка правды… Сказал он так или мальчишка снова наврал?
– Сказал, – ответил Франческо, не понимая, к чему девушка ведет речь.
Он часто не понимал, шутит ли она или говорит серьезно. Чтобы понять, надо было заглянуть сеньорите в глаза, а сейчас он не мог этого сделать. Он так и брел рядом с ней, опустив голову.
– Ну, вот и хорошо, что мальчишка иногда говорит правду, – заметила она. – Ну посмотрите же на меня! Улыбнитесь! О господи, как мне трудно с вами!
Это же обвинение мог и Франческо предъявить сеньорите, но он молчал.
– А не кажется ли вам, сеньор Франческо Руппи, что я только что предложила вам свою руку и сердце?
– Нет, не кажется, – выговорил Франческо с трудом. – Простите меня, сеньорита, но я не всегда могу попасть вам в тон, как сделали бы люди, лучше воспитанные, чем я…
– Для меня вы достаточно хорошо воспитаны. Но мучить больше я вас не стану. Спокойной вам ночи!
– И вам, – отозвался Франческо. Больше он не мог выдавить из себя ни одного слова.
– И прошу вас, – сказала сеньорита, – немедленно ложитесь и постарайтесь заснуть. Я-то засну, как только дойду до постели. Я сегодня очень устала!.. Нет, не беспокойтесь, не из-за вас и не из-за Хуанито… Просто мы сегодня с сеньором Гарсиа и дядей просидели за разговорами много часов… Ну, попрощаемся?
На прощанье они никогда не подавали друг другу руки, поэтому Франческо только отвесил девушке низкий поклон.
– Мужчины без шляпы так никогда не кланяются, я давно собиралась вам это сказать, – заметила сеньорита смеясь. – Вы должны были хотя бы приложить руку к сердцу…
Франческо снова поклонился, приложив руку к сердцу. Сеньорита, улыбнувшись, сказала:
– Ну, еще раз – спокойной ночи!
– И вам, сеньорита, спокойной ночи! – как эхо, отозвался Франческо, кланяясь и приложив руку к сердцу.
Глава двенадцатая
ОБ ОБЫЧАЯХ ПАПСКОЙ КАНЦЕЛЯРИИ И О БЕЛОМ СОКОЛЕ
Сообщив Франческо, что разговор с дядей и сеньором эскривано ее очень утомил, сеньорита сказала чистейшую правду. Однако она сказала не всю правду.
Закончив свой прерываемый рыданиями рассказ обо всем, что произошло в большой каюте, Хуанито, зарывшись лицом в подол платья девушки, пробормотал с отчаянием:
– Теперь Франческо будет меня ненавидеть! Вы бы посмотрели на его лицо!
– А вот это будет тебе наука: нельзя врать так бессовестно! – Но тут же, обхватив мальчишку за плечи, сеньорита добавила: – Пройдет время, все уляжется, и сеньор Руппи в конце концов простит тебя так же, как прощаю тебя сейчас я… Но гнев его, вызванный твоей болтовней, мне вполне понятен. Кроме того, что ты уж слишком много насочинял, надо тебе знать, что сеньор Франческо принадлежит к числу людей, не терпящих, когда их личностью занимаются совершенно посторонние им люди… Ну, пришла тебе охота врать – врал бы обо мне и еще там о ком-нибудь… Но зачем ты приплел сюда и сеньора Руппи?!
Потом, дав Хуанито успокоиться, напоив его горячей водой с вином и уложив на койке капитана, она тронула дядю за локоть и спросила, улыбаясь:
– Ну, как тебе понравился этот мальчуган в роли свахи, а особенно папа Александр Шестой, который, кстати, уже давно покоится в земле, но который, поцеловав меня в голову, благословил наш брак с сеньором Руппи?
– Тебе не было и шестнадцати лет, когда ты заявила, что выходишь замуж за этого исландца, – ответил капитан, – забыл уже его имя. И даже тогда, как ты помнишь, я ответил: «Решай сама, это твое дело». Ты ведь и в ту пору была уже девушка неглупая и знакомая со многими науками… Какую-то толику знаний и я вложил в твою голову… Правда, как дядя твой и опекун, я обязан был следить и за твоим поведением и за тем, как ты растрачиваешь оставленные твоими родителями деньги… Должен сознаться, и опекуном и казначеем я был недостаточно строгим… Но ведь начни я тогда тебя отговаривать, ты немедленно отправилась бы венчаться со своим исландцем. Конечно, это избавило бы меня от многих хлопот и переживаний, но какие-то родственные чувства у меня к тебе все-таки были… Сеньор Гарсиа, если не ошибаюсь, присутствовал при том нашем разговоре!
Эскривано молча кивнул головой.
– Но во что превратилась бы жизнь этого молодого, красивого и отважного исландца после того, как вы были бы связаны брачными узами, я даже не могу себе представить! Ему повезло… Ему дьявольски повезло, когда обстоятельства вынудили его уехать по отцовским делам…
Сеньорита пожала плечами.
– Правда, вы давали друг другу клятвы в верности и любви до гроба… Надеюсь, что сейчас он с улыбкой вспоминает об этой поре своей юности… А что касается тебя, то я отнюдь не уверен, что ты помнишь хотя бы его лицо…
– Помню, – сказала сеньорита, – но разреши мне сделать такое же замечание, какие я часто слыхала от тебя, отвечая уроки: «Сеньор капитан, вы уклоняетесь от ответа на заданный вам вопрос!» Я спросила тебя только о том, как понравился тебе рассказ о покойном папе Александре Шестом и вообще все эти выдумки мальчишки.
– Если бы все это происходило на деле и, как следует понимать, еще при жизни папы Александра Борджиа, за которым еще в бытность его испанским кардиналом под именем Родриго Борхиа водились всякие грешки, боюсь, что он, расчувствовавшись при виде хорошенькой прихожанки… гм, гм… одним поцелуем в голову не ограничился бы. И тебе нелегко было бы выбраться из Рима. А так как туда сопровождал бы тебя я, то и я, безусловно, из Рима не выбрался бы… И, скорее всего, попал бы в один из каменных мешков, заготовляемых его святейшеством для своих ближних… Но это пустяки… А я хочу поговорить с тобой серьезно. Тот молодой исландец, не скрою, был мне приятен. И относился он ко мне с поистине сыновней почтительностью… Вот и все, что я могу о нем сказать. А что касается сеньора Руппи, то это человек… ну как бы тебе пояснить… Я имею в виду не его обширные, пускай и немного путаные познания из различных областей. Настолько обширные, что они и меня ставят иной раз в тупик… Однако с такого рода людьми мне уже приходилось встречаться… О скромности его, о прямоте и честности пускай повествует сеньор Гарсиа, я менее склонен к восторгам. Так вот, дорогая племянница, будет очень прискорбно, если из-за твоих капризов Франческо Руппи здесь, на нашей «Геновеве», потеряет из-за тебя покой, как тот мальчишка-исландец!
Сеньорита несколько раз во время длинной речи капитана недоуменно пожимала плечами, но все же слушала дядю молча и почтительно.
Когда он закончил, она нагнулась и поцеловала его руку.
– А вы что скажете на все это, дорогой сеньор Гарсиа? – повернулась она к эскривано.
Тот несколько раз тяжело вздохнул и с усилием, точно не веря в необходимость своего высказывания, начал тихо и смущенно:
– Вы знаете, конечно, что мне уже пошел восьмой десяток… Я упоминаю об этом для того, чтобы сообщить вам, что все же я до сих пор помню и свою молодость и свою любовь… Да… Должен сказать, что любовь всегда приносит много и радостей и горестей… Но любви все прощается… Вернее – все должно прощаться!
– Матерь божья! – всплеснула руками сеньорита. – Да вы как будто сговорились с сеньором капитаном! А я ведь совсем о другом… Ни о себе, ни об исландце, ни о сеньоре Руппи, ни, уж конечно, о любовных переживаниях я не собиралась толковать! Просто нам необходимо посоветоваться, каким образом раз и навсегда отучить Хуанито от вранья.
Сеньор Гарсиа поднял на девушку свой печальный и проницательный взгляд. Сеньорита покраснела.
Вот тут-то и начались покаянные речи в защиту мальчика.
Было решено, что при Хуанито не следует вести никаких серьезных разговоров; не следует упоминать никаких имен; не следует, как это сделал сеньор Гарсиа, читать мальчишке выдержки из дневника Франческо Руппи; не следовало, как это сделала сеньорита в ту пору, когда Франческо Руппи еще лежал без сознания, кричать при мальчишке: «А я говорю вам, что его необходимо спасти! Иначе господь покарает всех нас!» И тем более не следовало при этом стучать кулаками по столу.
– Я безусловно более других виновен во всем происшедшем, и вы не сможете меня в этом разуверить, – твердо сказал сеньор эскривано. – Я ведь чаще других общаюсь с Хуанито. Но именно поэтому меня не оставляет надежда, что мне удастся несколько загладить свою вину. Однако для меня неясно, откуда почерпнул мальчик сведения о покойном папе и о ныне здравствующем императоре…
– Да мало ли откуда! – отозвался капитан. – Могли ему наболтать и наши матросы… А может быть, он узнал обо всем еще в бытность свою в трактире… Хотя, как я понимаю, в рассказе Хуанито и покойный папа, и ныне здравствующий Карл Пятый выглядят чуть ли не благодетелями рода человеческого, а нельзя сказать, чтобы тот или другой пользовались особой любовью в народе… Да, безусловно, узнал он и о них в трактире; там постоянно шныряли папские или королевские прихвостни…
– Надеюсь, сеньор капитан, что вы так неблагожелательно отзываетесь об этих особах только в нашем присутствии? – спросила сеньорита. – Между прочим, я понимаю, почему Хуанито так хорошо говорил и о папе и о Карле Пятом: ему хотелось, чтобы люди, сделавшие добро сеньору Руппи, тоже оказались хорошими… Но должна вас предупредить, сеньор капитан и сеньор эскривано, что даже такой умный и сдержанный человек, как Сигурд Датчанин, при мне и Хуанито очень неодобрительно отозвался о покойном папе Александре Шестом. То же могу сказать о сеньоре Федерико, который при мне и опять же при мальчишке говорил, почему он ненавидит императора… Хорошо еще, что Хуанито все эти высказывания пропустил мимо ушей, во всяком случае – хвала святой деве! – ни при ком из пас он их не повторял… А уж при его характере удержаться от этого он не смог бы…
Если бы Франческо присутствовал при этом разговоре, он предупредил бы своих доброжелателей, что высказывания Федерико о Карле Пятом он услыхал от Хуанито в первый же день знакомства.
В тот момент, когда Франческо постучался к сеньорите, все серьезные разговоры в каюте были уже закончены.
Приоткрыв дверь и убедившись, что мальчишку благополучно доставили вниз, капитан спать не лег, а принялся шагать по каюте, предаваясь воспоминаниям. Сколько слез пролила ее мать, сестра капитана, когда его племянница выкинула новую штуку! Переодевшись мальчишкой, она последовала за сеньором Гарсиа в Париж. В Сорбонне поначалу принялась изучать медицинскую науку, потом посещала все лекции, о которых одобрительно отзывались ее коллеги. Не останавливали ее и клички, которыми ее награждали: «Малыш», «Цыпленочек», «Пискунчик»… Басом говорить она, конечно, не могла и ростом была ниже почти всех студентов, но в науках она от них не отставала! Они с сеньором Гарсиа и Бьярном Бьярнарссоном поселились на чердаке у какой-то старухи…
Догадывалась ли та, что это не мальчишка, а девица, капитана мало беспокоило.
«А вот нос ей в драке однажды все-таки расквасили!» – рассмеялся капитан.
– Дурак будет Руппи, если не поймет, что при всех ее недостатках девушку все же есть за что любить! – пробормотал он и тут же испуганно оглянулся на дверь.
Нет, из соседней каюты не доносилось ни звука, ни шороха.
Решительно подойдя к своей койке, капитан достал из стенного шкафчика узкогорлый кувшин с плотно привинченной пробкой.
Ох, сколько раз кувшин этот во время качки вылетал из шкафчика, сколько раз катался по полу, а вот все же не разбился! Молодцы венецианцы!
Капитан вывинтил пробку, поискал чашу, вспомнил, что она у Бьярна, отхлебнул немного вина прямо из горлышка кувшина и даже зажмурился от удовольствия.
Поставив кувшин на место, капитан разделся, аккуратно сложил свое платье на скамье и, даже забыв помолиться, уснул через несколько минут.
Из всех участников сегодняшних происшествий так сладко, по-детски спали в эту ночь, пожалуй, только сеньор капитан и Хуанито.
«Ночью – грозовые тучи, а утром, глядишь, солнышко! – часто говаривала матушка Франческо. – Помни, сынок, самые черные ночные мысли уходят, когда подымается солнышко!»
Но ведь случается иной раз и наоборот: ночью – ясное небо, а утром – грозовые тучи…
Однако в это утро все и вся как бы задались целью развеселить тех, кто поднялся с печальными мыслями.
Во-первых, солнце светило так, точно это было не начало осени, а середина лета.
Во-вторых, сеньорита как никогда ласково ответила Франческо на его «с добрым утром»… Было еще одно обстоятельство, порадовавшее всех в это утро. Не прошло и полутора часов утренней вахты, как в океане был замечен корабль, а еще через полчаса все узнали «Нормандию».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41