История моего слитка печальнее. Небольшой, с куриную голову, самородок тоже хранился у нас в роду с давних пор. Мне-то он нужен не был, но жена и родня ее то ли по старой памяти, то ли из суеверия дорожили самородком, как святыней. И я на их святыню никогда не посягнул бы, если бы не черная смерть, которую к нам завезли с материка… Ведь даже когда я попал в плен к алжирцам, жена не решилась расстаться с самородком, а обратилась за помощью к своей родне… Вернувшись домой, я никого из близких своих и жениных родственников в живых не застал. У богобоязненного наместника против чумы было отличное средство: если в какой-нибудь усадьбе были замечены случаи заболевания, дом заколачивали снаружи и дожидались, пока все там не вымрут, если не от чумы, то от голода. А потом усадьбу сжигали дотла. Когда черная убралась с нашего острова, у наместника нашлась другая забота: люди его бродили по обгорелым усадьбам и кочергами или палками разгребали весь этот мусор. Попадались им почти не тронутые огнем черепа, обгорелые костяные кубки, медные, бронзовые или железные предметы. Но наместника интересовало другое: золото! До него дошли слухи, что в некоторых исландских семьях золото сберегали именно еще с языческих времен. Возможно, что такие поиски кое-где и увенчались успехом… Я тоже бродил по своей бывшей усадьбе. О золоте я не думал. Среди мусора и тлена я пытался найти хотя бы косточки своих близких. И вдруг что-то блеснуло… Этот самородок я и припрятал, не думая даже, что он мне так пригодится! И вот, перед тем как обратиться к тебе с нашей мольбой о помощи, я да еще три-четыре семьи, до которых черная смерть не добралась, сплавили свои самородки в один большой слиток, который я и привез тебе… Все мы просим тебя, император, проявить свою власть и помочь нашему народу! Хотя твоему величеству ко всем сокровищам, что тебе доставляют из-за океана, ни сокол с золотым песком, ни слиток этот многого не добавят… Не знаю даже, пригодятся ли они тебе…
– Любое золото любому человеку всегда может пригодиться, – совсем как умудренный жизнью старец, произнес молодой император. – Значит, слухи о золотом утесе вранье? Жаль! Бьярн, многие меня считают жадным и неблагодарным… А вот сейчас я отблагодарю тебя за твой подарок! Это тоже чистое золото. А выделка гляди какая! – И Карл Пятый, сняв с себя золотую цепь, повесил ее на шею Северянину. – Это помимо того, что все твои просьбы будут выполнены! Но и от тебя я жду помощи. Твои друзья нормандцы помогут мне в моих делах с Длинноносым, а бретонцы – с англичанами. Да я и без того считаю тебя своим другом… Мне как-то спокойнее было бы за твоей широкой спиной!
– Да, все забывают, что ты еще совсем мальчишка… И нужно ли было взваливать на тебя тяжелую императорскую корону? – Северянин сейчас говорил от всей души.
– Нужно! – набычившись, ответил Карл Пятый.
Прощаясь с Бьярном, он ласково сказал:
– Надеюсь, что мы с тобой еще не раз повидаемся.
Бьярн был уже у двери, когда император снова окликнул его.
– Ну?! – проворчал Северянин.
– Насколько мне известно, вы уже давно находитесь в море. – Голос Карла Пятого звучал донельзя мягко.
– Ты о чем? – спросил Северянин.
– Это просто поразительно, но я высчитал, что почти на каждую неделю приходится какая-нибудь резня в каком-нибудь государстве… Кровавая резня! – сказал император.
– По морю слухи распространяются с такой же быстротой, как и по суше, – сказал Северянин. – И о Медина дель Кампо мы узнали на море, – добавил он сердито.
– Эх, не было в ту пору тебя рядом со мной! – вздохнул император. – Тогда, возможно, все повернулось бы иначе… Хорошо, что я в то время отсутствовал! – вздохнул император.
«А для этого ты и отсутствовал, – подумал Северянин. – Хотя самых знатных и уважаемых людей Испании казнили уже при тебе!»
– Так я могу рассчитывать на тебя, Бьярн? – еще раз, прощаясь, спросил император.
– Мне думается, что ты мне нужен гораздо больше, чем я тебе, – заметил Северянин. – И, надеюсь, мы друг друга не обманем! – Бьярнарссон испытующе глянул в лицо Карлу.
В ближайший же воскресный день команду «Геновевы» решено было отпустить на берег.
– Можно, – милостиво согласился боцман, – но только не всех сразу! По стольку человек, сколько может поместиться в лодке.
На «Геновеве» лодок было достаточно, для того чтобы в них разместились две команды любого корабля. Но и пилот и маэстре решили, что боцман прав. Во-первых, «Геновеву» не следует оставлять без экипажа. Во-вторых, с молодыми матросами обязательно должны отправиться такие надежные люди, как Датчанин, Федерико или сам боцман. Но тот посещение Палоса отложил на более подходящее время.
– Только хорошенько присматривайте за Педро Маленьким, – дал он наставление отъезжающим. – Смотрите, как бы он в городе не напился. Я обшарил его карманы, денег с ним нет, но друзья у пьяницы всегда найдутся!
Быть провожатым первой партии матросов взялся Рыжий. Уроженец Севильи, он побывал во многих портовых городах. А в Палосе – как раз в ту пору, когда, изгнавши евреев в 1492 году, испанские владыки принялись за «вероотступников» морисков, вероотступниками мориски не были.
Весело хохоча, Рыжий рассказывал, как богатых и ученых морисков сгоняли с их насиженных мест.
Педро Маленький, сердито сплюнув, сказал:
– В Палосе жила когда-то моя старшая сестра с мужем, оружейником… Вот они могли свободно занять пустующие покои изгнанного еврея-марана… Сестра, может, и решилась бы, но муж ее – ни в какую! Отказался наотрез! Оба они переселились в Севилью…
Матросы, отстояв воскресную обедню в храме святого Георгия, уже под вечер отправились навестить Франческо Руппи в венте.
Федерико предупредил:
– Никаких вопросов Руппи задавать не следует. Он еще не оправился после того, что случилось с ним в харчевне.
А что именно случилось, со всеми подробностями рассказал Рыжий.
Да Рыжий, как выразился Датчанин, даже из камня какую-нибудь сплетню выжмет.
Возвратившись на корабль, матросы на баке еще долго обсуждали и внешность и поведение Руппи.
– Красивый человек, что и говорить! Подходящая пара для сеньориты! – произнес Рыжий. Но так как Федерико его тут же оборвал, он начал с другого конца: – Красивый-то красивый, но уж больно загордился. Лишнего слова не скажет! И с чего бы это?
– Ты бы много лишних слов наговорил, – заметил Педро Большой. – Да пойми ты: ведь на человеке просто лица не было!
– Нет, загордился! – стоял на своем Рыжий. – И с чего бы это, говорю! Да и я, если бы меня так нарядили, не хуже его стал бы! Фистулу свою пластырем заклеил бы…
– Рот тебе надо бы заклеить пластырем! – отозвался Датчанин.
…На время стоянки «Геновевы» при посредничестве гентца, хозяина харчевни, на корабле один за другим стали появляться сначала два пестрых телка, потом – барашек, потом – подсвинок, с неряшливостью которого боцман боролся с большой строгостью, и птица – гуси и утки.
Все эти покупки можно было производить не спеша, так как сеньору капитану предстояла еще поездка в соседние с Палосом – Могер и Уэльву, где, возможно, еще проживают люди, знавшие Кристобаля Колона и даже ходившие с ним в плавание… А может, капитану посчастливится повидать и Винсенте Яньеса Пинсона или его родичей…
Затем капитан предполагал отправиться в Валенсию, где в настоящее время находился фискал севильского Совета по делам Индий, и очень подробно расспросить этого чиновника о тяжбе наследника адмирала с короной. Разрешение на такое свидание капитану было дано императором.
Капитану не терпелось сверить показания друзей и родственников Пинсонов и Ниньо с имеющимися у фискала сведениями. Показания родственников были полны наветов на адмирала. Имеющиеся у королевского фискала сведения были, очевидно, тоже далеки от истины. Вот капитану и хотелось сверить те и другие. Показания врагов адмирала могли подтвердить правоту капитана как географа и картографа. Ян из Стобницы хотел знать всю правду!
Как ни уговаривал он Франческо отправиться вместе с ним, тот отмалчивался. В конце концов признался, что чувствует себя не очень хорошо, но через несколько дней, если разрешит сеньор капитан, он должен поехать в Севилью, выяснить кое-какие интересующие его покровителей из Сен-Дье обстоятельства и ознакомиться с библиотекой Эрнандо Колона… Это ведь была одна из причин, заставивших его стремиться в Испанию.
Однако, притронувшись к горячему лбу Франческо, капитан понял, что тот просто болен. И если он думает отправляться в Севилью, ему следует прежде всего всерьез заняться своим здоровьем.
Капитан сам готовился к отъезду, поэтому уход за Франческо поручил своей племяннице и этому славному малому, что так хорошо составляет целебные мази. До того, как Руппи окончательно поправится, выпускать его из Палоса ни в коем случае не следует!
Франческо уже не только мог ходить без посторонней помощи, но у него постепенно исчезало отвращение к пище, даже принялся за начатую еще на «Геновеве» гравюру на меди. Это была карта нынешних владений императора Священной Римской империи германской нации.
Однако сеньорита Ядвига только две недели спустя разрешила выздоравливающему пуститься в дорогу.
И вот наконец Франческо в Севилье.
Здесь ему довелось побывать дважды, еще при жизни адмирала. Франческо явственно ощутил ни с чем не сравнимый аромат севильского воздуха. Один пряный аромат цветов чего стоил! Кусты роз – белых, желтых, розовых, красных – упрямо лезли в проломы оград.
Эрнандо Колон никак не мог справиться со строительством библиотеки, но об этих замыслах сына адмирала Франческо рассказали его дорожные попутчики. Шагая по набережной, Франческо глубоко, до боли в груди, вдыхал крепкий аромат цветов, облаком стоящий над городом.
«У изгиба, который делает Гвадалквивир, на мысе, вы издалека увидите мраморную библиотеку сына адмирала, – объясняли Франческо его попутчики, – а при библиотеке – домик, в котором на время расположился сын адмирала».
Дойдя до такого мыса, Франческо вынужден был остановиться: дом у изгиба реки и огороженный участок преграждали ему путь. Все пространство от дома до берега было распахано или раскопано. А за домом, за его пристройками зеленел роскошный, большой, тенистый, настоящий севильский сад.
Человек с мотыгой и граблями, который разравнивал землю, поначалу не услышал обращенного к нему вопроса. И, только повторив его, Франческо мог удостовериться, что это – дом и библиотека сеньора Эрнандо Колона.
Подходя к дому, Франческо вдруг закрыл глаза и представил себе уже ничего не выражающее, глубоко ушедшее в подушки лицо своего господина – адмирала… Рядом – заплаканный и чем-то обеспокоенный Диего Колон (злые языки толковали, что обеспокоен он не столько смертью отца, сколько заботами, связанными с получением наследства)… И – склоненное над постелью умирающего, искаженное отчаянием, а поэтому, может быть, по-своему прекрасное лицо Эрнандо Колона.
«Каков он сейчас? Узнает ли он Франческо Руппи? Боже мой, конечно, не узнает, прошло ведь столько лет! Он и по имени меня, наверно, не вспомнит!»
Услыхав просьбу приезжего доложить о нем хозяину дома, садовник удивленно пожал плечами.
– У нас о гостях не докладывают… Это не в обычаях у нашего сеньора!
Значит, слухи о простоте и радушии второго сына адмирала ходят не зря.
И все же, остановившись перед входной дверью, Франческо повторил свою просьбу назвать хозяину дома имя Франческо Руппи. Виделись-то они лет пятнадцать назад, сеньор Эрнандо, возможно, и позабыл его… Поэтому тем более не следует без предупреждения врываться к человеку, который, очевидно, в эту пору дня занят и никого не принимает.
– «Врываться», – пробормотал садовник. – И скажете же такое!.. Наш сеньор Эрнандо всегда занят, – пояснил он, напирая на слово «всегда». – Он либо раскладывает по местам книги (а ему их целую уйму привозят!), либо сшивает рукописи, либо сам пишет что-то и чертит карты. Но каждого, кто приходит к нам, он принимает любезно и ласково.
Не успел Франческо подумать, часто ли ему случалось посещать дома, где слуги так говорят о хозяевах, как услышал быстрые шаги сбегающего по лестнице человека.
Только мужская сдержанность помогла им обоим не разрыдаться.
Потом за длившейся более трех часов беседой и Эрнандо и Франческо, не сговариваясь, обходили молчанием и свою последнюю горестную встречу, и многое из того, что положило темное пятно на память о дорогом им человеке.
О брате своем сеньор Эрнандо говорил крайне скупо, но у Франческо и не было намерения именно у обойденного наследством сына узнавать подробности о тяжбе вице-короля Индии с императором.
А ведь сеньор Эрнандо даже получил право на присвоенный адмиралу Моря-Океана герб, который отличался от герба его старшего брата только тем, что из угла в угол был перечеркнут черной полосой. Однако самого Эрнандо это интересовало мало.
Очень бегло сеньор Эрнандо описал многократные попытки Диего добиться признания за ним наследственных званий и почестей сначала от короля Фердинанда, потом – от Филиппа Красивого, а в последнее время – от императора.
А ведь еще в Палосе на приеме у Карла Пятого стало ясно: дон Диего Колон слишком многого хочет от престола… Так именно и выразился капитан. Кстати, долгая привычка взяла свое: теперь, когда уже можно было без опаски называть капитана по имени, у Франческо как-то язык не поворачивался обращаться к нему «сеньор Стобничи», как делали тут все. Он не был к тому же уверен, называют ли так капитана у него на родине… «Стобничи» или «Стобничка» – это ведь обозначение места, откуда капитан родом. Вот и проще называть его «сеньор капитан»… По-прежнему…
В Сен-Дье Франческо было поручено узнать, как отнеслись сыновья адмирала к тому, что еще в 1516 году Мартин Вальдзеемюллер, известный более под именем Гилокомилуса, начертил карту заокеанской земли и в честь описавшего ее Америго Веспуччи назвал ее «Америкой». И сейчас, волнуясь и запинаясь, Франческо завел об этом разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41