Вот в поучении королевским детям сообщается: «Что до твоего вопроса, существует ли там земледелие, то скажу, что край этот земледельцам дает мало. Тамошние люди не знают, что такое хлеб. Я там хлеба нигде и ни у кого не видел. Но в Гренландии имеются большие хозяйства, люди держат овец и крупный рогатый скот. Сбивают масло, стригут овец… Этим и живут. А еще – дичью и охотой на китов и медведей ради мяса, жира и шкур».
– О-о-о! – произнес Северянин. – Говоришь, это очень давно написано?.. Пускай даже сто лет назад… Но, как я понимаю, в ту пору, следовательно, ни в Исландии, ни в Гренландии еще не было таких холодов. Я внимательно слушал тебя, Тома Обер, но я не об этом… Я хотел бы, если возможно…
Северянин вопросительно глянул на Жана Анго, а тот сказал:
– Конечно, возможно! Мы, нормандцы, не скрываем от других народов своих открытий… Я хочу сказать, что ты имеешь дело не с испанцами!
– Метр Обер, я к тебе с большой просьбой. Твой друг и товарищ Жан Анго поведал мне, что ты, как и Жан Дени, вел записи о своем путешествии к новому материку… И не ты ли в 1509 году привез оттуда не только записи? – спросил Бьярн Бьярнарссон с каким-то, как показалось Франческо, несвойственным Северянину волнением.
Ответ, который последовал за этим вопросом, сделал понятным волнение исландца.
– Привез я оттуда семерых людей с красной кожей и волосами, похожими на конские, – сказал Тома Обер. – Вывез я восьмерых, но один из них свалился за борт и утонул. И остальные семеро поумирали один за другим. Кормили мы их хорошо. На родине у них не теплее и не холоднее, чем в Нормандии. Поумирали они от какой-то странной болезни. Говорили нам, что от голода. Последние дни они ничего не ели, только пили воду.
– И это ты, моряк, говоришь такую бессмыслицу! – сердито отозвался Жан Анго. – Человек может очень долгое время оставаться без пищи, была бы вода. Эти люди, как и южные их сородичи, конечно, не могли перенести неволю!
Франческо кивнул головой. Он и сам не заметил бы этого, если бы Анго не добавил:
– Франческо Руппи, мне думается, одного мнения со мной. Если не ошибаюсь, ему доводилось встречать людей с красной кожей…
– Это же соображение хотел высказать и я, – заметил сеньор маэстре, – но вы, метр Жан, его предвосхитили. Я знаю моряков, которым приходилось голодать долгое время, и не умерли они только потому, что у них в достатке была вода…
– Получается как-то так, что о деле говорим одни мы, нормандцы, а хотелось бы послушать и наших хозяев! И о стране Офир и о португальцах… Но взоры наши, правду сказать, обращены главным образом к северу.
Это сказал Пьер Криньон.
Сеньор маэстре поднялся из-за стола.
– Все мы, люди с «Геновевы», много раз слушали исландские саги Бьярна Бьярнарссона, – начал он. – Мне думается, что уже пора упросить нашего Северянина пересказать из этих саг все то, что нашим гостям неизвестно… – И маэстре с протянутой рукой повернулся к Бьярну. – Только, конечно, не сейчас! – тут же добавил он торопливо. – Я чувствую, что давно пришла пора позаботиться о наших желудках…
– Я тоже так думаю, – сказал Северянин. – А ты что же, вообразил, что я немедленно суну тебе в руки все мои восемь саг?!
И Франческо, пожалуй, в первый раз за все время плавания увидел, как хорошо может улыбаться Северянин. От глаз его во все стороны побежали морщинки.
И ни с того ни с сего пришли Франческо на ум слова сеньора капитана, упрекавшего племянницу за то, что она часто и по пустякам сердится: «Когда ты злишься – щуришься в точности, как моя сестрица, твоя покойная матушка. Но она, остерегаясь морщин, все время прибегала к помощи какого-то восточного притирания. А ты – даю тебе слово – к тридцати годам постареешь!»
– Да, да, уж пришла пора позаботиться о наших желудках, – повторил маэстре.
Все присутствующие, очевидно, были одного с ним мнения.
«Другими словами, серьезному разговору будет положен конец, – с огорчением понял Франческо. – А как интересно было бы послушать и Северянина и гостей!»
Франческо и не подозревал раньше, что нормандцы – гроза всего побережья, от устья Рейна до Средиземного моря, – окажутся такими сведущими людьми… Сведущими и бескорыстными! Ведь они действительно, подобно тем смельчакам из «Зерцала», пускаются в трудные и опасные переходы по морю отнюдь не в надежде отыскать золото или драгоценные камни.
Правильно сказал как-то сеньор Гарсиа: «А чем, собственно, отличается от пирата император Священной Римской империи германской нации или Франциск Длинноносый Французский? Оба они без зазрения совести захватывают чужие корабли, притом корабли тех стран, с которыми не воюют. Разница, пожалуй, только та, что пираты, даже алжирские, держат свое слово, а высоким коронованным особам это несвойственно».
Отворилась дверь. Хуанито оповестил, что сеньор капитан и его племянница, сеньорита, просят дорогих гостей сообщить, где им удобнее будет откушать – в средней ли каюте или в капитанской. Капитанская много меньше, но, потеснившись, можно будет разместиться и в ней. В средней места больше, но придется убирать со стола карты и рукописи…
– О, карты мы свернем в одну минуту! – весело отозвался сеньор маэстре. – А вы, сеньор Гарсиа, уже сейчас сможете разложить по ящикам свои бумаги, это не составит особого труда: то же самое вам приходится делать по нескольку раз на день.
– Я помогу вам, сеньор эскривано! – предложил Хуанито, но тотчас же по знаку пилота удалился.
Посовещавшись, гости и хозяева решили все же карт и бумаг не трогать, а расположиться в капитанской каюте.
Сеньор Гарсиа и Франческо оставили среднюю каюту последними.
– Куда же вы, сеньор Руппи? – обеспокоенно спросил эскривано, видя, что Франческо собирается свернуть к баку.
– Долго ли нам ждать вас, сеньоры? – окликнула их с лестницы сеньорита. Наши гости, да и я тоже, хотим есть и пить и послушать вас. По тому, какими замечаниями перекидывались на ходу сеньор маэстре, метр Анто и метр Криньон, я поняла, что беседа в средней каюте велась исключительно интересная! Надеюсь, что вы, сеньор Гарсиа, не упустите случая затащить в капитанскую и сеньора Руппи.
Фрапческо, извинившись, все же направился в обратную сторону.
«Вот здесь тебе и место! – говорил Франческо Руппи самому себе, шагая к баку. – Тем более, что сегодня удастся поговорить с матросами-нормандцами… Они как будто уже покончили с бочонком, присланным гостям по распоряжению сеньора капитана. Может быть, среди них есть люди, знающие кастильский или итальянский… А вот в капитанской сеньорите навряд ли доведется услышать что-либо интересное. И гости и хозяева безусловно отдадут должное и вину и блюдам, специально на этот случай приготовленным».
– Что, матрос, и тебя не позвали посидеть за столом? – спросил боцман, с которым Франческо столкнулся на палубе. – Да я и сам не пошел бы, хотя бы и позвали. А ты, Руппи, все же приглядывай за нормандцами: дружба дружбой, а чуть что – сейчас же в дело ножи пойдут! Мне-то уже надоело объясняться с ними на пальцах, как с какими-нибудь дикарями с островов… Скажешь ему что-нибудь, а он тебе только мычит в ответ!
Старик был явно обижен тем, что его не пригласили ни в среднюю, ни в капитанскую каюту… Он-то, конечно, и не пошел бы. Ведь и тогда, при опросе Федерико, Датчанина и Педро Маленького, он явно торопился, дел у него много. Но оказывать внимание боцману все же надо… Ну, у хозяина «Геновевы» эти дни были заполнены хлопотами, но вот сеньорита… Как она могла забыть о старике?
Между тем разговор в капитанской перешел на императора Карла Пятого, на покойных папу Юлия Второго, на Льва Десятого, на их предшественников. Спорили о том, действительно ли папа Александр Шестой выпил отравленное вино, которым предполагал попотчевать своих возможных соперников… Толковали, что уж как-то слишком скоропостижно скончался предшественник Юлия Второго, носивший тиару менее двух месяцев, а заодно – о кознях различных высокопоставленных лиц…
В самый разгар этих высказываний сеньорита с чашей в руке поднялась со своего места.
– Сеньоры! – громко произнесла она. – Разрешите мне провозгласить тост за всех присутствующих, а также за всех отважных мореплавателей любого народа, пролагающих пути в неведомые страны!.. Дядя, ты можешь больше не пить, надеюсь, что это не огорчит наших друзей…
Последние слова девушки то ли были не поняты, то ли оставлены без внимания, но тост все подхватили с большим воодушевлением, звон чаш не умолкал, пока сеньорита снова не поднялась с места.
– Дорогие сеньоры! – обратилась она к присутствующим. – Как я поняла, наши корабли сошлись для того, чтобы моряки разных стран обменялись точными и проверенными сведениями о морских путях к новому материку… Мне думается, что всем нам будет интересно также узнать, что представляла собой Ойкумена древних, другими словами – известное им пространство земли. Знали древние о земле больше, чем знаем мы, или меньше? Конечно, беседа о папах, конунгах, императорах и королях весьма занимательна, но не кажется ли вам, что мы сейчас напоминаем слуг, обсуждающих действия своих господ? Очень прошу вас простить меня, если эти слова покажутся кому-нибудь обидными. Все-таки верю, что вы не обвините меня в излишней придирчивости уж хотя бы потому, что и сама я с огромным увлечением принимала участие в этих обсуждениях.
Девушка окинула взглядом всех сидящих за столом. И гости и хозяева, кивая головами, весело переглядывались, явно соглашаясь с ней.
Все, кроме одного. С места поднялся сеньор Гарсиа.
– Дорогая сеньорита, обвинять вас в чем-либо, я уверен, никто не станет. Однако указать вам на ошибочность некоторых ваших высказываний я считаю своим долгом. Сеньорита, мы не слуги! – произнес сеньор Гарсиа строго. – А мелочи из жизни пап, конунгов, императоров и королей – не мелочи, сеньорита, если от них зависят судьбы народов и государств. С тревогой дожидаюсь я прибытия в Испанию. Боюсь даже подумать о том, что сейчас там творится! – Эскривано помолчал, постукивая пальцами по столу. – Да, здесь говорилось об Ойкумене… – наконец вспомнил он. – Что касается Ойкумены, дорогая сеньорита, то мне думается, что даже последние открытия нашего века нисколько не расширили ее пределов: древние об Ойкумене знали значительно больше, чем мы!
Глава десятая
ПРОЩАНИЯ, ВСТРЕЧИ И…
Ввиду того, что корабль метра Тома Обера мог не выдержать длительного плавания, капитан его вынужден был раньше своих товарищей расстаться с «Геновевой».
Франческо уже не удивляло, что за последнее время его приглашали принимать участие во всех дружественных встречах заодно с обитателями средней и двух малых кают… То ли тут сыграло роль отношение к нему Жана Анго, то ли распоряжение сеньора капитана… Удивляло его только то, что и в большой каюте к этому относились как к чему-то должному.
Прощальная пирушка, состоявшаяся на «Флердоранж», мало чем отличалась от предыдущих встреч нормандцев с их новыми друзьями. Однако у Франческо и еще у кое-кого день этот надолго остался в памяти.
Началось все по почину сеньориты – с разговора за столом.
– Метр Анго, – сказала она, – ваш друг Жан Дени рассказал мне, какие у вас прелестные четырехлетние близнецы… Вероятно, они походят на вас?
После вопроса девушки на лице Жана Анго проступил слабый румянец. Тонкие брови Анго обычно разделяла легкая морщинка. Сейчас она исчезла. А синие глаза метра просто сияли: шел разговор о его малышах!
– О нет, сеньорита, – возразил он, – к счастью, Пьер и Жан – оба походят на мать: такие же белые, румяные, золотоволосые… Глаза у них уже и сейчас темно-карие. В точности как у моей Мариэтты!
Раздался звон упавшего на тарелку ножа. Франческо увидел изумленно застывшее лицо пилота.
– Позволь… позволь… – сказал тот тихо. – Мариэтта? Ты женился на какой-то Мариэтте? А как же Розали? Ты что же, бросил ее?! А может, с ней что плохое стряслось? – добавил он с тревогой.
– Ничего плохого с ней не стряслось, – пожав плечами, ответил Анго, – если не считать того, что ты сбежал от нее в Кастилию… Ага, ага, теперь мне все понятно! – И нормандец повернулся к сеньорите: – Дело в том… Не знаю, известно ли вам, что пилот тоже родом из Дьеппа… Так вот, нам с ним было лет по четырнадцати, когда мы оба увивались за крошкой Розали… Но ее – увы! – мог покорить только высокий рост и широкие плечи. А я, заносчивый мальчишка, воображал, что, как наследник богатых родителей, больше могу рассчитывать на успех, чем сын простого матроса… Хорошо еще, что мои родные не заслали сватов к родителям Розали. В Нормандии будущих супругов обручают чуть ли не после того, как ребятишек отнимают от груди. Совсем как в королевских семьях… Однако девчушка была не так уж и глупа: условилась со мной о встрече задолго до нашего обручения. На этот случай я вылил на себя чуть ли не все благовония моей матушки… И вот именно в эту теплую июльскую ночь мне показалось, что сердце мое разбито вдребезги: Розали призналась мне, что любит без памяти тонкого, высокого и стройного Винсента… И подумайте: умоляла меня же уговорить ее родителей не выдавать ее замуж за меня! А тебя, Винсент (думаю, что уже имею право называть тебя так), день спустя угораздило сбежать в Кастилию!
Пилот все еще никак не мог прийти в себя.
– Позволь… позволь… – бормотал он.
– А Розали ходила по монастырям и, вероятно, продала последние сережки и браслеты матери, чтобы заказывать молебны за твое здоровье и, как я догадываюсь, за твое благополучное возвращение, – спокойно продолжал Анго. – А иной раз навещала мою матушку для того, чтобы, уединившись где-нибудь в саду, выплакать у меня на груди свое горе. Тогда я, признаться, испытывал легкое чувство злорадства. «Отказалась от богача, будущего судовладельца, и ради чего?! Ради широченных плеч этого верзилы! А вот этот верзила ей и показал!»
– Она вышла замуж? – спросил пилот хрипло. – Но что я! Такая красотка! Конечно, она вышла замуж!..
– Замуж она не вышла. Хотела пойти в монастырь с горя, что ты ее покинул…
– Я – покинул!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41