Scan, OCR, SpellCheck: Андрей из Архангельска
«Путешествие в страну Офир»: Детская литература; Москва; 1977
Аннотация
Имя Зинаиды Шишовой, писательницы старшего поколения, хорошо знакомо советскому молодому – да и не только молодому – читателю… Ее книги «Великое плаванье», «Джек Соломинка», «Год вступления 1918» неоднократно переиз-давались и уже давно заняли почетное место на книжных полках. Знаком чита-телям и Франческо Руппи, герой нового исторического романа Зинаиды Шишовой «Путешествие в страну Офир», – читатель встречался с ним на страницах «Великого плаванья». Тогда, безусым мальчишкой, Франческо отправился с Христофором Колумбом на поиски новых земель, где, как полагали многие, и должна находиться загадочная и сказочно богатая страна Офир. Открытые Колумбом земли и вправду оказались сказочно богатыми, да только привезенное в Европу золото никому не принесло счастья. Добытое ценою жизни миллионов индейцев, оно лишь усугубило страдания испанского народа, изнемогавшего под властью феодальных владык. На страницах романа мы снова встречаемся с Франческо, теперь уже человеком зрелого возраста, который, однако, не отказался от своей юношеской мечты отыскать страну обетованную. Да только страна эта, как выяснилось, лежит совсем не там, где искали ее мечтатели, ученые-географы и жадные до наживы авантюристы…
Зинаида Шишова
Путешествие в страну Офир


Первая часть

Глава первая
«СПАСЕННЫЙ СВЯТОЙ ДЕВОЙ»
Берег был безлюдный. Человек уже потерял надежду на то, что кто-нибудь снова подойдет к нему, предложит воды и хлеба, осведомится, нет ли у него в чем нужды, как поступила утром старая рыбачка. И как горевала она, что не может побыть с ним подольше или хотя бы позвать к нему священника!.. Путь к дому ей предстоял немалый.
«И не нужно бы сейчас чужому человеку оставаться здесь на виду, – добавила она, покачивая головой. – Наши мальоркинцы народ дикий, чуть услышат – человек говорит как-то не по-нашему, сейчас же на него накинутся. Это, мол, императорский прихвостень. А их в Кастилии и Арагоне даже за людей не считают, я ведь с господами где только не побывала: и в Севилье, и в Толедо, и в Мадриде… Там так и говорят: моряки, мол, мальоркинцы, испокон веков прославленные, не хуже каталонцев и португальцев, но теперь-то им куда плавать? То на алжирцев, то на нормандцев с бретонцами нарвешься! Ну, мол, те, что к морю поближе живут, еще ничего, с ними еще поговорить можно… А без моря мальоркинцы как были дикарями, так дикарями и остались…»
Человек попробовал повернуться на бок, но не смог. Сейчас, когда день уже близится к концу, на этом берегу никого не увидишь… И никакого корабля, который прибудет за ним, как пообещал этот малый из трактира, не видно… Никто, понятно, на него не накинется, да и из-за чего бы им накидываться?
Надвигался вечер, а за ним – бессонная ночь. Правда, ночью будет холодно, однако жажда и тогда не перестанет его донимать. Но вот об этом-то и не следует думать!
«Займемся чем-нибудь другим», – приказал себе человек.
Вот, например, уже два дня он наблюдает морских ласточек. Ни на мгновение не замедляя своего стремительного полета, они с резким криком влетали, точно вонзались, в крошечные, еле различимые глазом расщелины скал.
Вход в ласточкино гнездо так мал, что ни одна рука и ни одна лапа не сможет вытащить оттуда птенцов. А для того чтобы разорить гнездо, пришлось бы действовать ломом, и неизвестно еще, поддается ли лому твердыня скалы. Что же означает этот резкий, точно испуганный крик, с которым птица проникает в свое собственное жилище? Вход в гнездо мал, да и само гнездо невелико, ласточка с трудом в нем умещается. Когда она кормит птенцов, виден ее раздвоенный, все время подрагивающий хвостик.
Возможно ли, что, возвращаясь домой, эта ловкая птица каждый раз опасается, как бы полет ее не закончился скверно?
Жаль, что поблизости нет сведущего и умного человека, который разъяснил бы, что помогает ласточке делать такие точно рассчитанные движения… Глаз? Ухо? Многолетний навык, передаваемый от поколения к поколению? А может статься, те первые, поселившиеся на берегу ласточки и разбивались насмерть?
«Глупец! – укорил сам себя человек. – Не надо быть ни умным, ни сведущим, чтобы понять: господь бог, сотворив эти нежные, слабые создания, наделил их поразительной способностью к самозащите. А главное – к защите своих беспомощных птенцов».
По воде густо пошли красные пятна. Неба человек не видел. Но по тому, как спина его внезапно взмокла от пота, а тело стала сотрясать мелкая дрожь, он понял, что наступил час заката… Близятся сумерки, а за ними – боже мой, боже мой! – ночь.
Вдруг человек прислушался. Перекрывая непрестанный звон в ушах, до него донесся шум скатывающихся по тропинке камней, говор, смех. Он с надеждой открыл глаза, но тотчас же зажмурился снова. Эти навряд ли захотят ему помочь!
За господином, шагающим впереди, волочился, вздымая тучи песка, бархатный плащ, а на ногах красовались зеленые шелковые чулки и зеленые же с прорезями туфли. За ним легко шагал мальчик в красивых франтоватых сапожках, а дальше шестеро босых людей тащили за господами что-то, очевидно, очень тяжелое – так глубоко уходили в песок их ноги.
Лежащий у тропинки плотно сомкнул веки и даже попытался пододвинуться к скале. От сделанного усилия кровь больно толкнулась в виски и в горло.
Он не мог видеть, что мальчик, шагающий за высоким господином, повернул назад и озабоченно наклонился над ним.
– Что с вами? – услышал он нежный женский голос. – Не можем ли мы вам чем-нибудь помочь?
«Это мне снится. А может быть, – подумал человек испуганно, – снова начинается бред?»
Прохладная рука скользнула по его лбу.
– Нельзя оставлять его здесь, на этом безлюдном берегу! – сказала женщина, одетая пажом. – Мне кажется, что и третьего дня он лежал на этом самом месте… Как-нибудь доставим его в трактир.
– Жив ли он? – спросил мужской голос.
– Жив, но он без сознания, – сказала она.
И тогда лежащий открыл глаза.
Великий боже! Такие лица он видел на изображениях мадонны в Генуе, в Толедо и вот совсем недавно – в соборе Сен-Дье в Вогезах. Только глаза эти темно-желтые, как у кошки или у птицы.
– Опять бред! – пробормотал он.
Женщина подала знак носильщикам.
– Оставьте двоих стеречь поклажу, – распорядилась она. – Этот человек нуждается в нашей помощи. Надо доставить его в трактир.
Лежащий под скалой прислушивался к этой кастильской и вместе с тем не кастильской речи. Твердое кастильское «р» звучало в этих устах нежно и странно, точно к нему примешивался какой-то трудноуловимый звук.
Потом огромная красная волна, отороченная белой пеной, с грохотом кинулась на него, и он потерял сознание.
Носильщики с неохотой исполнили распоряжение. Нанимал их сеньор капитан, а не этот мальчишка или женщина, одетая мальчишкой. Знатные госпожи, отправляясь в дорогу, часто переодевались в простое мужское платье. Однако эти, как видно, слишком богаты, если не жалеют бархата и шелков. А что касается людей, которые нуждаются в помощи, то их и на Мальорке хватает… Этот, под скалой, – явно чужак. Только у басков в горах можно увидеть такие отливающие медью волосы… Даже издали они бросаются в глаза. А красные пятна, выступившие на его щеках, – это, конечно, следствие воскресной выпивки. Его красивый когда-то камзол сейчас лоснится от грязи. Пуговицы на нем, надо думать, были серебряные, и бродяга либо пропил их, либо проиграл в кости: вместо них на бархате явно выделяются синие невыгоревшие кружки. А рубахи или куртки под камзолом у него и вовсе нет.
А может статься, толковали между собой носильщики, что и господин капитан, и женщина, переодетая мальчишкой, и этот бродяга хотели добраться до Кастилии, но, узнав, что Карл Первый сбежал в Гент, а во всей стране творится эдакое, сами решили дать тягу…
Человек прогнулся оттого, что его все время толкало. Открывать глаза не хотелось. Но даже сквозь опущенные веки ему виделось что-то густо-красное… Солнце? Значит, ночь уже прошла? Господи, еще один день муки! А ведь как он уверовал в слова рыбачки! Поделившись с ним хлебом и напоив свежей водой, она сказала: «Тебе уже недолго терпеть, бедняга. Ты уже „обираешься“, словно паутину снимаешь с себя. Точь-в-точь как мой старик перед смертью. Да и годы, видать, уже подошли: вон сколько седины в волосах! А в молодости ты, думается, был русый?»
В молодости? Да, молодость уже прошла, но и до старости еще далеко. А когда и почему проступила седина в волосах, он и сам не мог бы сказать…
Он слабо пошевелил левой рукой, и тут его опять с силой толкнуло. Эге, пальцы уже как будто слушаются его! И руки. Правую, висевшую, как плеть, он, сам не веря себе, без усилия поднял и опустил на грудь. Какое счастье! Дыхание он все же перевел с опаской. И тотчас же его снова бросило вверх, вниз и больно толкнуло в сторону.
Только сейчас он огляделся по сторонам и уже полной грудью вдохнул воздух. Пахло чем-то очень-очень знакомым: нагретым деревом.
Эх, Франческо, Франческо, там, в Вогезах, ты, конечно, мог позабыть этот запах… А ведь не так давно тебя ссадили с корабля! Пахнет не просто нагретым деревом, а мокрым нагретым деревом… И морем! И съезжаешь ты то в одну, то в другую сторону не от слабости. И лежишь ты не на тропинке и не в грязной комнате трактира.
Франческо Руппи, ты лежишь в каюте! И погляди, какая на тебе белоснежная сорочка. И пахнет от нее – ты не ошибся – розовым маслом… Что это тебе напомнило?
Ах, воспоминания! Но ты ведь давно научился ими управлять… Правда, тогда только, когда открываешь глаза. С закрытыми глазами ты перед воспоминаниями бессилен…
…Генуя… Дом под парусом… Эти раны никогда не перестанут ныть. Боже мой, боже мой, Франческо, так тебе и не пришлось проводить в последний путь твоего дорогого сеньора Томазо!
Франческо Руппи стиснул зубы. Некоторое время он лежал с открытыми глазами… Почему воспоминания всегда несут боль?.. Нет, не всегда… Даже сейчас ты можешь ясно представить себе радостные глаза женщины, которую ты никогда не забудешь…
И опять мрачное обиталище на самой мрачной улице Вальядолида, неопрятная постель, где тебе выпала горькая честь сложить остывающие руки на груди господина твоего, адмирала… Шестеро слуг мечутся вверх и вниз по скрипучей лестнице… У изголовья, отирая предсмертный пот со лба отца, стоят Диего и Эрнандо. Как похож Диего на отца! Та же красноватая кожа, оттененная рыжеватыми волосами… Да, внешнее сходство Диего с отцом поразительно… А Эрнандо… Вот это был бы достойный преемник вице-короля Индии! Но звание наследует не он, а законный сын. Да Эрнандо за этим и не гонится…
Все растерянные, все плачут, хотя неминуемый час приближался давно… Эрнандо взглядом благодарит Франческо за последнюю услугу, оказанную его дорогому отцу. В ответ на недоуменный безмолвный вопрос Диего он шепчет что-то брату на ухо…
Единственный, кто не плачет, это другой Диего, не сын, но ближе сына, – Диего Мендес. Но он так стиснул зубы, что на него страшно смотреть…
А потом? Потом – Париж… Фра Джованни Джокондо… Пакет, врученный Франческо для передачи в Сен-Дье в Вогезах. Потом – это страшное, это горькое наследство, о котором он был оповещен Генуэзским банком… Эти цехины, дукаты, кастельяно жгли ему пальцы…
Он уже не нищий Франческо Руппи, он может поехать куда угодно. Для этого не придется наниматься к португальцам… И вот – это плавание, так неожиданно оборвавшееся у берегов Мальорки… Громыхающие, наскоро сколоченные ящики… Их впопыхах сбрасывали прямо на прибрежную гальку… И этот славный парень, матрос, виновато сунувший ему свои, быть может, последние гроши: «Бери, не стесняйся! Ведь твои золотые на Мальорке никто не разменяет. Разве что трактирщик…»
Увы! Когда больной пришел в себя, трактирщик заявил, что денег при нем вообще не было… Что все его достояние – эти серебряные пуговицы на камзоле.
«А вот сейчас и пуговиц нет», – Франческо грустно усмехнулся.
Да, а что же сказал ему на прощанье этот славный парень, матрос?
«Пускай мы не доставили тебя куда положено, но хорошее дело все-таки сделали. До Толедо мы не добрались, но и тут, на нашей Мальорке, этот товарец пригодится. Я сам ведь мальоркинец. А ты обязательно иди к трактиру – вон видишь дом под черепицей. Но что-то уж больно ты красный сейчас, сеньор Франческо… Не схватил ли ты какую-нибудь хворь? Дождись, знаешь, попутного корабля и лучше всего отправляйся обратно. Ни в Кастилии, ни в Арагоне тебе сейчас показываться нельзя… Там такая сейчас заваривается каша!»
А рыбачка еще обозвала своих мальоркинцев дикарями!
…Потом – берег… Женщина с темно-желтыми глазами… Вот видишь, Франческо, снова наплывает какой-то бред! Припомни, как ты очутился на корабле. Значит, не зря тот верзила срезал с камзола твое последнее богатство… Он сдержал слово и доставил тебя на корабль. Правда, он тоже бормотал о какой-то смуте в Сеговии или Толедо…
«Итак, ты лежишь в каюте, – сам с собою рассуждал человек. – Каюта необычная, такие тебе еще не доводилось встречать, хотя разных кораблей ты повидал немало… Может, это бред, но над твоей койкой висит зеркало… Смотрелся ли я во время плавания в зеркала? – прищурясь, вспоминал человек. – На „Санта-Марии“ борода у меня еще не росла, а потом мы с товарищами брили друг друга… В море зеркало – такая же излишняя роскошь, как и кружева у ворота сорочки, которые только щекочут шею!»
Франческо чуть было не рванул их с досады, но тут же строго сказал себе:
«Сорочка чужая. Будь благодарен человеку, который так тебя приодел! – Потом он погладил подбородок, с удивлением провел рукой по щеке. – Святая дева из Анастаджо, неужели? Словом, Франческо, ты чист, выбрит, можешь двигаться… А ну-ка!..»
Он разом спустил с койки обе ноги на танцующий под ним пол каюты. До пояса укутанный в одеяло (кроме длинной сорочки, на нем ничего не было), он неуверенно шагнул, повернулся к зеркалу. Все так… Неужели этот верзила догадался?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41