Хаджи Смион, насупившись, обдумывал ход. Игра продолжалась.
— Теперь — будь сам свидетелем, Хаджи Смион: я благородно, как полагается,— понимаешь?.. Игра, прямо сказать... Ну, не идет чертова карта... Эх, будь у меня сейчас девятка!.. Погоди, погоди: я посмотрю, чем ты кроешь. Два да три — пять, да четыре — девять и прочее. Ладно, бери.
— Экий ты недоверчивый,— сказал Хаджи Смион, пряча себе под колено три карты Иванчо.— Проклятые трефы не идут... Эй, эй, ты чем покрыл валета?
— Валетом же,— добросовестно ответил Иванчо.
— А я уж подумал, не королем ли... Мне показалось— корона,— сказал Хаджи Смион, покрывая даму единицей и быстро смешивая их с другими картами.
Но Иванчо, не слушая уверений Хаджи Смиона, потребовал, чтобы карты последнего были проверены и было выяснено, сколько у него дам.
— Правильно, правильно,— послышались голоса. Хаджи Смион поспешно смешал свои карты с картами Иванчо и сердито промолвил:
— Я так играть не стану!
— Как же это, сударь? Записываю себе пять. А ты плати за кофе и прочее. Зачем карты смешал? Или баранами всех считаешь?
— Кто тебе о баранах говорит? Но я не желаю слу< шать оскорблений. Играй по-американски.
— Разве ты не мошенничал?
— Кто?
— Разве я не поймал тебя два раза?
— Врешь! — крикнул Хаджи Смион.
— Сам ты врешь, как бородатый цыган!
С этими словами Иванчо швырнул ему карты в лицо; при этом он толкнул хозяина, разносившего кофе, и все оно вылилось на плечо Хаджи Смиону.
Трудно сказать, что сделал бы Хаджи Смион, если бы был обут в это мгновение. Но Иванчо отбежал в другой конец комнаты и стал шепотом спрашивать Ми-рончо:
— Скажи, Мирончо, какая обида больше? По-моему, хребет.
Мирончо ничего не ответил.
— А по-твоему, что труднее стерпеть? — домогался Иванчо.
Мирончо поглядел на него совершенно равнодушно.
— Хребет? — покраснев от досады, продолжал настаивать Иванчо.
Мирончо молчал.
— Или, скажем, кошка? — прибавил Иванчо упрямо. Потом, переменив тон, спросил доверительно:
— Читал сатиру?
Мирончо посмотрел на него отсутствующим взглядом. «« Страшно осмеяли Варлаама — и прочее. Читал?
Но Мирончо, который даже носа Йоты видеть не мог, отвернулся и стал слушать другой разговор.
Иванчо покраснел от гнева. Повернувшись к стене, рн пробормотал:
— Погоди, гордый Дарий я заставлю тебя открыть <гвои ослиные уши!
Он не посмел напасть на Мирончо открыто, так как помнил случай с жаровней, а решил втянуть его в спор по какому-нибудь запутанному вопросу — например, насчет правописания, о котором уж зашла речь в одном углу кофейни.
XII. Вольтерьянцы и эллинисты
Иванчо Йота незаметно присоединился к беседующим. Разговор, возникший по поводу лошади Ивана Болашака, перешел в спор о правописании. Учитель Гатю, известный вольтерьянец, обрушивал беспощадные удары на некоторые завещанные стариной благочестивые букэы.
Его союзниками были: Мирончо, завсегдатай кофейни Иван Бухал, подвыпивший дед Нистор, несмотря на свою неграмотность, сражавшийся в первом ряду бойцов; затем великий вольнодумец и патриот господин Фра-тю и, наконец, владелец кофейни.
В качестве союзников сладкогласного певца и эллиниста музыкословесного Хаджи Атанасия фигурировали: многоученый эллинист и доктор дед Иоси, лечивший решительно все желудочные заболевания тартароэмети-кой2, затем верный блюститель традиций школы Гырбы о. Ставри: он продолжал писать с острыми и тупыми ударениями; далее, два безгласных, но, видимо, знающих слушателя, так как оба глубокомысленно кивали головой всякому, кто брал слово, к какому бы лагерю тот ни примыкал. Наконец, Иван Капзамалин, постоянный покупатель товаров Иванчо и сват о. Ставри.
Иванчо Йота, естественно, присоединился к лагерю эллинистов, а Хаджи Смион, увидев это, пристал к партии вольтерьянцев. Помощник учителя Мироновский соблюдал нейтралитет.
Спор становился все горячей и ожесточенней, так как, несмотря на свирепость вольтерьянцев, эллинисты не хотели уступать ни пяди; наоборот, они предъявляли еще более страшные притязания, чем обычно.
1 Дари Гистасп (522—486 гг. до н. з.) — древнеперсидский царь. Легенда об ослиных ушах относится, однако, не к нему, а к мифическому царю Мидасу,
2 Рвотное средство.
Музыкословесный Хаджи Атанасий непременно хотел, чтобы заняли свои прежние почетные места в азбуке; Петко Мираз, настроенный более умеренно, настаивал на воз« вращении одних только. Отец Ставри был неукротим: он требовал восстановления титл; но в конце концов уступил и согласился на то, чтобы сохранить их только над словами «бог» и «ангел». Иван Капзамалин и оба немые слушателя тоже поддерживали эти требования, сочувственно кивая головой, а многоученый эллинист и доктор дед Иоси попросту предлагал перейти на греческий алфавит.
Хаджи Смион, еще вздрагивавший от гнева при каждом взгляде на свое плечо, то и дело зло посматривал на Йоту, которого при этом прошибал холодный пот.
Желая поскорей насладиться мщением, коварный Хаджи Смион подошел к учителю Гатю, который в этот момент давал горячий отпор эллинистам, и подтолкнул его локтем. Тот обернулся и поглядел на Хаджи Смиона вопросительно.
— А как насчет йоты? — промолвил Хаджи Смион и чрезвычайно бесстыдно осклабился на Иванчо, которого уже не боялся, так как имел теперь, помимо учителя, таких сторонников, как дед Нистор, не прощавший йоте скоромного стола в рождественский пост и гонявшийся за ним с чубуком всякий раз, когда тот высказывался неуважительно о патриархе; как Мирончо, презиравший Иванчо и называвший его «Иван йотович ничтожный»; как хозяин кофейни, по характеру своему большой противник йоты и мух.
Иванчо вспыхнул и покраснел до ушей. Учитель Гатю засмеялся и поглядел на него с сожалением:
— Ас вашей йотой, бай Иванчо, как быть?
Такое полунасмешливое-полупрезрительное отношение к йоте задело Йоту. Окинув предательски ухмыляющегося Хаджи Смиона огненным взглядом, он грубо ответил:
— Ты ведь учитель как будто? Так зачем меня спрашиваешь? Учитель ведь?
— Я считаю,—высокомерно промолвил тот,—что и над ней надо пропеть «вечную память», как над остальным поповским и дедовским хламом.
— Настоящий вольтерьянец,— прошептал о. Ставри.
— Прошу прощения, прошу прощения,—гневно про-
молвил Иванчо Это не одно и то же Йота — статья осо« бая. Ты эти песни пой отцу Ставри, а Иванчо не проведешь... Он этим штучкам цену знает!
Отец Ставри зверем поглядел на своего союзника обидчика. Обоих борцов окружила толпа любопытных.
— Смелей, Иванчо! — поощрительно крикнул Йоте Хаджи Атанасий из лагеря эллинистов.
— Браво!—невольно вырвалось у Хаджи Смиона, примыкавшего к лагерю вольтерьянцев.
Иванчо приободрился, а несколько опешивший учитель Гатю, видя, что победа достанется не так-то легко, вздрогнул и повел ожесточеннейшее нападение на Йоту. Но Йота стал возражать ему очень разумно, припугнув заявлением, что располагает таким доказательством, при помощи которого может, если захочет, припереть его -к стенке.
— Докажи! — сердито крикнул учитель Гатю.
— Да, да, докажи! — поддержал его Хаджи Смион..
— Посмотрим! — проворчал дед Нистор, изо всех сил пыхтя чубуком.
Немного помедлив, чтобы собраться с силами, Иванчо принял важный вид и начал:
— Во-первых, йота нужна для того...
— Ни на что не нужна! — нетерпеливо перебил учитель.
— Никаких йот! — взревел Мирончо.
— Нет, нужна! — упрямо твердил Йота.
— Не нужна!
— Нужней, чем ижица!
— Не нужна, да и только! — ожесточенно вопил Хаджи Смион.— Уж мне ли не знать? В Молдове одно только И употребляют! Не нужна вовсе!
— Одно дело — по-молдавански, а другое дело — по-нашему, православному,— возразил о. Ставри.
— Язык языку рознь,— заметил с достоинством дед Иоси.
— Во-первых,—- продолжал Иванчо, кидая грозный взгляд на Хаджи Смиона,— во-первых, потому что йота имеется в церковных книгах, в предании святых отцов и прочее... Или мы теперь отрекаемся от всех чтимых нами старых творений?
Аргумент пришелся по вкусу о. Ставри; он громогласно ответил на поставленный оратором вопрос:
— Этому не бывать!
— Противозаконное дело. Без йоты невозможно,— сладостно пропел музыкословесный Хаджи Атанасий»
— Клянусь Гиппократом... Какой может быть вопрос? Когда все ясно,— поддержал с глубокомысленной усмешкой дед Иоси.
— Браво, Иванчо Йотович! — воскликнул Мирончо| с некоторых пор Иванчо стал казаться ему йотой, которая соединена со своей точкой при помощи тоненькой черточки (такое впечатление производила фигура Иванчо — туловище, шея и голова на фоне окна).
Втайне обругав Мирончо, Иванчо продолжал:
— Во-вторых, йоту нельзя выкидывать еще потому что скажи, сударь мой, как ты напишешь, например «создаше Мира»?
Этот премудрый вопрос привел в восторг о. Ставри.
— Да, да, «создаше Мира»..,— язвительно подхватил он, обращаясь к учителю.— Впрочем, господь их знает, этих вольтерьянцев: они, чего доброго, и в создание мира не веруют.
— В-третьих,— все более воодушевляясь, продолжал Иванчо,— в-третьих, йота есть украшение грамматики, что явствует, например...
Учитель Гатю громко захохотал.
— Украшение грамматики? Браво! Ну, например?
— Например,— ответил Иванчо, оглядываясь,— напиши «Хаджи Атанасий» через и — безвкусно, некрасиво. А напишешь через йоту — хорошо получится, словно отродясь так и было.
Музыкословесный Хаджи Атанасий весь раскраснелся от удовольствия, видя, что имя его послужило неопровержимым доводом в споре.
— Без йоты невозможно, как ни вертись,— промолвил он.— В конце концов я готов подарить вам и 5 и 0 но за йоту голову сложу!.. Мое слово твердо.
— Жертвую но йота должна остаться,— сказал Поштянка.
— И я посылаю к чертям титлы Гыырбы, но йоты не уступлю. В ней —наша вера! Кто ее тронет, тому — анафема! — громогласно объявил о. Ставри, заражаясь либерализмом своих союзников.
— Это зря; ничего вы не понимаете,— с отчаянием промолвил дед Иоси.
Иванчо торжествовал. Он встретил горячую поддержку со стороны своих союзников, тогда как учитель Гатю давно смяк, не получая от своих никакой помощи. Он оказался генералом без армии. Даже дед Нистор изменил ему: он только дымил чубуком и одобрительно кивал о. Ставри. Мирончо слушал невнимательно, так как презирал все на свете, кроме восточного вопроса. Хозяин кофейни в самый разгар борьбы сел играть с Иваном Кап-замалиным в кости.
1 Титлы — надстрочные знаки над сокращенно написанными словами в древних славянских рукописях,
Господин Фратю, глядя в зеркало, показывал самому себе язык и старался увидеть свой собственный затылок. Головрат же уставился в отметки мелом на двери и, когда учитель Гатю оглянулся на него, ища взглядом одобрения своим словам, с серьезным видом заметил:
— Ровно семьдесят восемь порций кофе. Оставался один верный союзник — Хаджи Смион,
слабоватый по части грамматики (другое дело — вопросы политические). Что касается помощника учителя Мироновского, то он пребывал нейтральным.
Но на вершине триумфа Иванчо угораздило крикнуть:
— Долой Вольтера! Долой греческого патриарха!
— Молчать!—взревел дед Нистор, замахиваясь на него чубуком.
Это неожиданное заступничество за Вольтера ободрило учителя.
— Да здравствует Вольтер! Долой йоту!—вспылив, крикнул он и пригрозил, что разоблачит противника в специальной корреспонденции, сообщив в ней, что тот завертывает красный перец в школьную газету.
— Долой антихриста! — воскликнул опять дед Нистор, сердито угрожая чубуком Иванчо. Потом, обращаясь к Хаджи Атанасию и о. Ставри, проворчал:
— А? каково? Эти олухи ничего не понимают. А я сижу, слушаю!
— Нету прежней учености, нету,— ответил Хаджи Атанасий, отворяя дверь.
— Зря, зря,— сокрушенно повторял дед Иоси уходя.
XIII. Прогулка
После обеда компания собралась снова и, за вычетом двух вольтерьянцев и большинства эллинистов, направилась к монастырю, обычному месту загородных прогулок. Проходя мимо корчмы Аврамча Распопче, они завернули туда — осушить по стаканчику киселярского вина, пользовавшегося особенным успехом благодаря тому, что его покупали учителя. Оттуда пошли к Караджовскому колодцу, где всей компанией плясали хоро, которое Мирончо дважды обвел вокруг родника, Потом
он повел всех к Капану; там, ни слова не говоря, свернул во двор, и все за ним. Капан в тот день принимал гостей; обе комнаты дома были полны народу; присутствующие сидели по-турецки вдоль стен. Компания поздоровалась с хозяином и его домочадцами и разместилась как попало. Мирончо бесцеремонно протискался в угол, отдавив чорбаджии Цочко ногу и запачкав ему своим башмаком чулок. Иванчо, разувшись, сумел благодаря своим малым размерам без особого труда втиснуться между двумя коленями, принадлежащими разным владельцам. Хаджи Атанасий и остальные поместились среди женщин. Только Хаджи Смион, тоже в одних чулках, остался стоять, озираясь с улыбкой по сторонам; но и он, увидев забившегося в угол Мирончо, направился к нему и, сам не подозревая об этом, приютился в объятиях чорбаджия Цочко.
У Капана пелинаш был, как видно, не хуже Аврамчева, так как, выйдя от него, Мирончо зашагал по-военному, и вся компания последовала его примеру, покрикивая вполголоса: «Раз, два, три! Раз, два, три!» Хаджи Смион, слышавший в Бухаресте в 1848 году, когда Киселев2 управлял Румынией, русскую команду, наблюдал их марш и делал строгие замечания:
— Правей, Иванчо! Учитель, не выходи из рядов! Быстрей, Хаджи, по-русски!
И все повторяли:
— Раз, два, три! Раз, два, три!
Стоявшие у ворот женщины при виде этого воинственного отряда струхнули; однако те, что помоложе, не могли удержаться от смеха, глядя на Мирончо, шагающего впереди, наклонив голову, и печатающего: раз, два, три! И все повторяли за ним: раз, два, три! А им вторила следовавшая за ними толпа ребятишек.
Но вся воинственность отряда исчезла сразу, словно по мановению волшебной палочки, как только из-за угла появился алый фес онбаши3. Хаджи Смион храбро встретил турка, приветливо с ним поздоровался, осведомился о здоровье и спросил, который час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17