— Дорогой пан адвокат, нельзя ли все-таки снизить сумму? Это целое состояние!
— Я вижу,— ответил адвокат откланиваясь,— что не заслужил вашего доверия, но... тем не менее советую вам поспешить.
— А может быть, мне самому поговорить с ними?
— Не смею вас отговаривать, но боюсь, как бы этот шаг не испортил вам всего дела.
На дороге затарахтела телега. Адвокат выглянул в окно и с волнением воскликнул:
— Кажется, уже поздно... е— Что вы говорите?
—- Одна телега уже поехала — Но у меня нет денег.
— Я пришлю к вам арендатора. Только бы он не ушел куда-нибудь.
— Даю сто рублей! — расщедрился пан Дудковский.
— Ничего не выйдет. Я жалею, что вмешался в это, -— Сто пятьдесят...
— Ого! Едет вторая телега.
Действительно, поднимая тучи пыли, по дороге промчалась вторая подвода.
— Что же?..
— Идите за арендатором,— глухо пробормотал пан Дудковский.
Адвокат убежал, а в дверях показалась Малгожата.
— Ах, боже мой, боже! — восклицала она.— Как они вас обирают! Что скажет наша пани!
— Дура! — крикнул пан Дудковский.— Так лучше, чтобы меня выслали? А ты тут еще подслушиваешь! — с гневом прибавил он.
Честная женщина залилась слезами.
— Вот она, благодарность за верную службу! — сказала она всхлипывая.— Я дура, оттого что вы даром тратите деньги!.. Ах, боже, теперь нельзя ни жить, служить! Но если я вам надоела — что ж, пожалуйста. Спасибо за место, я хоть сейчас уйду куда глаза глядят, чтобы только не видеть, как вы тут хозяйничаете.
— Ну и убирайся ко всем чертям! — буркнул пан Дудковский, сердце которого кровоточило, словно в него вонзилось двести мечей.
Горе преданной служанки, ее рыдания и хлопанье дверьми не поддаются описанию.
Вскоре в комнату вошел арендатор. Это был старый еврей с седой бородой, расчесанной надвое, с длинными пейсами, в чулках, дымчатом халате и бархатной ермолке. Важно кивнув головой пану Дудковскому, он бесстрастно спросил:
— У вас большие неприятности с этими негодяями?
— Так и вы уже знаете об этом?
— Вся деревня знает. Теперь с ними ссорится адвокат, просто страшно слушать. Пришлось ему стащить учителя с телеги и за шиворот привести ко мне в дом. Они там чуть не подрались.
— А что случилось?
— Ну конечно, жульничество! Учитель требует уже триста рублей.
Пану Дудковскому сделалось очень не по себе. Указав арендатору на стул, он спросил:
— У вас найдутся двести рублей?
— Для вас я должен найти, хотя у меня будут большие неприятности с откупщиком, потому что это его деньги.
Пан Дудковский лихорадочно схватил бумагу и перо, собираясь писать расписку.
— Какой же вы хотите процент за неделю? Арендатор покачал головой.
— На неделю я не стану одалживать,— ответил он.— У нас и помещики, и даже мужики берут не меньше чем на три месяца.
— Да мне не нужно на такой срок!
— Так вы для своего спокойствия отдадите мне через неделю, но проценты я начислю за три месяца.
Арендатор сказал это так спокойно, что у пана Дудковского не хватило духу возражать. К тому же у него не было другого выхода.
— Сколько же вы хотите? — спросил он, стискивая зубы.
— За три месяца по пяти процентов со ста — тридцать рублей, да вознице пять рублей, итого — тридцать пять рублей.
— Вы с ума сошли! — закричал пан Дудковский.— В Варшаве самый злостный ростовщик взял бы с меня за три месяца не более шести рублей.
344
— Так вы пошлите в Варшаву,— ответил арендатор тоном дружеского совета.
— Тридцать пять рублей процентов! — простонал пан Дудковский, принимаясь писать.
— Процентов только тридцать, а пять рублей — вознице.
— Какому еще вознице?
— Тому, что просил вас вчера сдать в аренду сад.
— Но почему?
— Он мой родственник и понес большие убытки из-за того, что вы не сдаете сад в аренду.
— Это тот мошенник, который за доставку со станции содрал с меня рубль?
— Он очень бедствует; ему надо прокормить семь душ детей да мать жены и своего отца, а лошадь у него одна,— ответил арендатор.
Пан Дудковский готов был заплакать, но не над бедностью возницы, а над собственным бессилием.
— Грабят среди бела дня! Пиявки! Обиралы! — ворчал *т, принимаясь писать расписку на двести тридцать пять рублей.
— Напрасно вы так сердитесь,— неторопливо промолвил арендатор.
— То, что я здесь на вас заработаю, вы уже заранее возместили в Варшаве, сдавая моему родственнику магазин в своем доме. Магазин этот всегда шел за триста рублей, а вы потребовали с него шестьсот — вдвое дороже.
— Но это потому, что мимо моего дома с этого года ходят трамваи,— возразил пан Дудковский, кусая губы.
— А для меня вы значите больше, чем трамвай...
— Одно дело — квартира, а другое — деньги. Такой процент хуже лихвы...
-— Для меня двести рублей — то же самое, что для вас магазин. Каждому нужно заработать, а я ведь не вдвое зарабатываю,— ответил арендатор, доставая из кармана пачку замусоленных кредиток.
Когда расписка была написана и деньги отсчитаны, появился адвокат, утирая пот со лба.
— Ну и поработал же я! — воскликнул он.— Но, слава всевышнему, мы можем покончить с этим делом.
— Нижайший поклон! — простился арендатор, едва кивнув головой.
— Так кончили? — обратился пан Дудковский к адвокату.
— Наполовину... У меня с ними было немало хлопот: они требовали уже триста рублей, а потом и вовсе прекратили переговоры. Но мне удалось их уговорить.
— И что же теперь?
— Теперь вы вручите деньги вахмистру, они уже вручили ему соответствующий документик, и...
Пан Дудковский тотчас же отправился к вахмистру. Подходя к его дому, он услышал громкие крики. Высокий женский голос сыпал ругательствами, а низкий бас изредка что-то бубнил в ответ.
— Пьяница! Обжора! Болван!..— кричала дама.— Вот Никифор — тот уже и землю купил, и накопил две тысячи рублей, а ты, бездельник,— ничего! Да и теперь — уж такой выдался случай! — а тебе дают только десять рублей...
— Ну, тише, тише!— говорил бас.— Благодари бога и за это!
— Я тебе покажу «тише»! Каждый грош ты тащишь на станцию и либо пропиваешь, либо в карты проигрываешь. Мог бы хоть теперь заработать рублей пятьдесят.
— Тебе говорят: тише!..
— И все ты мне врешь, будто ездишь по службе,— а сам спишь где-нибудь в корчме или у мужиков!
— Да замолчишь ты наконец? — крикнул бас. Тотчас же после этого как будто кто-то звонко захлопал в ладоши, и одновременно из сеней, навстречу пану Дудков-скому, выскочил почтенный вахмистр, словно его вытолкнуло какой-то невидимой силой. Лицо у него было необыкновенно красное, а волосы взъерошены.
— Ах ты, подлая баба! — крикнул он, но, увидев гостя, поклонился ему и, немного смешавшись, промолвил:
— Мое почтение! Эх... и беда с этими бабами!
В эту минуту между паном Дудковским и вахмистром просвистело брошенное из сеней полено. Вахмистр с тревогой оглянулся.
— Пойдемте-ка в садик,— предложил он, толкая гостя за угол дома.— Вот шустрая баба! А ведь кротка — хоть веревки из нее вей; но уж как обозлится — не приведи бог!
У пана Дудковского был вид человека, который ничего не видит и не слышит.
Они вошли в садик. Вахмистр немного успокоился и только время от времени поглядывал на окна, словно опасаясь, как бы оттуда не вылетел горшок.
346
— Ну,— приступил он к делу,— у вас тут тоже были невзгоды? Жаль, что меня не было, но мне пришлось уехать, надо было выследить конокрада.
— Если бы вы знали, как меня обобрали! — пожаловался пан Дудковский.— Двести рублей!
— Мальчишку надо вознаградить,— ответил вахмистр,— он ведь калека, и мать его — бедная поденщица.
— А учитель? — воскликнул пан Дудковский. Вахмистр махнул рукой.
— Эх! — вздохнул он.— Это такой подлеи, что он один сдерет больше двухсот рублей. Он оставил у меня документ за подписью этой женщины и свидетелей в том, что они не имеют никаких претензий. Но и адвокат подлец...
— Адвокат? — удивился пан Дудковский.
— Почти такой же подлец, как и тот, но страшное дело, до чего ученый человек! Видите вон ту каменную статую святого Яна? Так адвокат с учителем и фельдшером сумели бы содрать деньги и с этого святого, если бы им не хватило людей. Уж такие подлецы, что... что мое почтение!
Пан Дудковский взял документ, вручил деньги и вздохнул с облегчением.
— Ах, да! — вспомнил вахмистр.— Ваша корова, которую захватили на чужом поле, ведь сдохла от чумы и, кажется, заразила остальную скотину у того помещика. Теперь вам не миновать неприятностей.
— Черт бы их всех побрал! — проворчал пан Дудковский.
— И еще я хотел предупредить вас — только не пугайтесь! — на вас готовится налет двух банд: одна собирается обворовать усадьбу, а другая — поджечь. Но уж я буду следить...
— Обворовать и поджечь?
— Да, но вы не беспокойтесь. Я присматриваю за ними.
Перед глазами пана Дудковского пошли желтые, красные и черные круги. Вдруг его обуял такой ужас, словно он увидел перед собой смерть. Он побледнел, попрощался с изумленным вахмистром и быстро ушел домой.
Влетев в кухню, он крикнул Малгожате:
— Найми лошадей и собери самые необходимые вещи. Мы сегодня же уезжаем в Варшаву. Нас тут хотят обворовать и поджечь.
На этот раз Малгожата не проявила ни малейшего колебания и не проронила ни одной слезинки. Она принялась укладывать вещи.
К вечеру, отдав вахмистру ключи от дома, пан Дудковский со своей преданной служанкой ехал на станцию.
По дороге их остановила мать избитого мальчика:
— Ваша милость, может, вы оставите моему малому хоть несколько грошей за побои!..
— Я дал вам двести рублей! — крикнул пан Дудковский.
Женщина покачала головой.
— Ох-ох-ох! — вздохнула она.— Хоть бы мне грошик из них достался. А стала я их просить, чтобы мне хоть сколько-нибудь помогли, так они меня отколотили.
Пан Дудковский задумался и сунул ей золотой, за что она осыпала его тысячью благословений.
Так он вернулся в свой дом после двухдневного пребывания в деревне. А несколько дней спустя в газете можно было прочесть следующее объявление: «По случаю отъезда продается в хорошем состоянии усадьба с хозяйственными постройками и прекрасным садом, в живописной местности, близ железнодорожной станции. Имеются все условия для дачного отдыха».


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17