Они давали ему силы, а силы в эти черные дни были Эрриту очень нужны. Ему нужно было слышать ясные указания Бога, не перевранные толкователями и священниками. Он молился целыми днями, он постился и умолял небеса услышать его. И он боролся с тем, с чем повелел бороться Бог, Отец наш.
И каждый день храм требовал неусыпного внимания Эррита. Ему надо было присматривать за причтом, руководить армией священников в капюшонах и заниматься тысячами надоедливых мелочей. Его измучила война в Готе и непрекращающаяся распря с изменником Бьяджио. Он мечтал оказаться в одиночестве, снова стать простым священником, служителем Всемогущего. Все утро ему пришлось слушать подробный рассказ Форто о его военных кампаниях, и от голоса генерала у архиепископа разболелась голова. Эррит шел по раззолоченным переходам собора, надеясь никого не встретить. Был Седьмой День — тот день, когда храм открывал исповедальни для кающихся. Давно уже Эррит, обремененный обязанностями своей высокой должности, почти не принимал исповедей, но в редких случаях он все-таки в них участвовал и выслушивал грехи своей паствы. Сегодня архиепископу необходимо было принять исповедь. Услышать, что в мире есть и другие, кто совершает грехи.
Эррит глубже надвинул на лицо белый шелковый капюшон и зашагал вдоль позолоченного коридора. Его ожидал его помощник отец Тодос, и с ним один кающийся, очень необычный, невидимый во мраке исповедальни. Однако Тодосу показалось, что он узнал этот голос, и поэтому он вызвал своего господина, чтобы тот сам выслушал эту исповедь. Кающийся объяснил, что исповедь у него личная, потому он и пришел в тайную исповедальню. Нарским аристократам и высокопоставленным служащим предоставлялась такая привилегия, а вот менее удачливым членам паствы приходилось толпиться в общей исповедальне и ждать, чтобы причетники выслушали их грехи. Эрриту такое разделение всегда казалось странным, но он позволил его сохранить, потому что такова была воля Аркуса. После смерти императора епископ счел за благо сохранить тайные исповедальни. Ему нужно было сохранить расположение аристократов. Слишком многие из них уже встали на сторону Бьяджио. Гот был самым серьезным и самым последним из перебежчиков, и Эррит горячо молился о том, чтобы его слабая коалиция больше не переживала расколов. Он успел убедиться в том, что рука Господа мстительна, и боль этого осознания его убивала.
Тайные исповедальни находились по другую сторону главного зала, в котором художник Дараго без устали трудился над своим новым шедевром. Эррит осторожно прошел по переходу, стараясь не задеть инструменты художника. В Седьмой День Дараго не работал, но все орудия его творчества — кисти, шпатели и баночки с красками — остались на месте. Проходя по коридору, Эррит поднял взгляд на заказанную им фреску. Скоро Дараго закончит работу, и главный зал снова будет открыт для всех посетителей. Они увидят работу гениального художника и ясно поймут, что Бог существует. Ибо лишь Божественное вдохновение может позволить человеку творить, как Дараго. Когда смотришь на его фрески, кажется, что заглядываешь на небеса.
Взгляд Эррита надолго задержался на фреске. Он выгнул шею, чтобы лучше разглядеть рисунок, часть которого была завешена тканью, скрывавшей его от любопытных взоров. Там появились плафоны, которых Эррит еще не видел: Дараго был чрезвычайно скрытным человеком, капризным, как все гении, и хотя Эррит регулярно расспрашивал его о ходе работ, Дараго не делился своими тайнами и только обещал Эрриту, что тот останется доволен. Эррит уже был доволен. Фреска стала именно таким шедевром, на какой он рассчитывал. Это был идеальный дар Богу.
Бог вручил ему Нар. Бог убил бессмертного Аркуса и изгнал дьявола Бьяджио. Бог был торжеством, и Эрриту хотелось возблагодарить своего небесного Отца. Он заказал фреску много лет тому назад, задолго до появления первых трещин в Железном круге, но знаменательно было, — что Дараго заканчивал свою работу именно сейчас, когда власть Эррита над Наром стала окончательной. Епископ считал, что в этом сказалось Божественное Провидение, план столь грандиозный, что его не понять людям. Черный Ренессанс, который считал Господа всего лишь средством управления Наром, был почти полностью уничтожен; генерал Форто услышал слова Бога и вернулся в лоно церкви. Бог добр и могуществен. Бог повелел, чтобы Черный Ренессанс прекратил свое существование. И Эррит, посвятивший свою жизнь служению Небу, не обманет надежд Господа.
Он подошел ко входу, который охраняла освященная статуя. Святой Карларий Исповедник смотрел мраморными глазами на приближающегося архиепископа. Войдя, Эррит снова опустил капюшон и осмотрелся. В помещении оказалось пусто. Архиепископ ожидал встретить здесь Тодоса, но его не было. Эррит подошел к двери, ведущей к исповедальням. Около одной из них стоял с закрытыми глазами отец Тодос и молился.
— Тодос! — окликнул его епископ.
Глаза священника распахнулись. Он прижал палец к губам, призывая своего господина к молчанию. А потом он указал на кабинку для кающегося.
— Там, — прошептал он одними губами.
— Кто?
Тодос подошел к своему господину и прошептал одно только слово:
— Кай.
Эррит нахмурился. Было бы очень некстати, если Кай отвернулся от их суровой работы. Без его командования легионы могут расколоться.
— Я подумал, что вам следует знать, — виновато сказал Тодос. — Я почти уверен, что это он. Голос…
Эррит кивнул. Голос Кая нельзя было не узнать: неразборчивый басовитый рокот, результат попадания трийской стрелы в горло. Теперь его понимали только те, кто был привычен к его речи.
— Ты поступил правильно, — мягко проговорил Эррит. — Спасибо.
— Он давно ждет, — сказал Тодос. — Но я не уверен, что вам следует принимать его исповедь, Ваше Святейшество. Он может узнать ваш голос.
— Пусть узнает. Он будет разговаривать не со мной, а с Богом. Иди, друг мой. Ты все сделал хорошо.
— Спасибо, Ваше Святейшество.
Эррит проводил своего помощника внимательным взглядом. Он искренне любил своего старого друга, но ему не хотелось иметь свидетелей того, что должно было сейчас произойти. Кай был неверующим, и его придется убеждать. И хотя Эррит знал, что пользуется репутацией человека спокойного, в последнее время Бог требовал от него такого, что не давало сохранить спокойствие. Подчиненным не подобает видеть его разъяренным.
«Осторожнее, — напомнил он себе, входя в исповедальню и закрывая за собой дверь. — Этот человек тебе нужен!"
Как нужен Форто и все его солдаты. Только они удерживали от распада хрупкую коалицию народов Нара. Страх перед легионами сдерживал сторонников Бьяджио. Страх — это Божий кулак. Эррит понимал, что если бы армия не подпирала его церковь, то восторжествовали бы Бьяджио и его ненавистный Ренессанс.
В темноте кабинки стоял удобный табурет для исповедника. Эррит уселся и посмотрел сквозь густую сетку, отделявшую его от человека по другую сторону перегородки. Он едва различил силуэт Кая: полковник сидел напротив него и терпеливо ждал. Епископ мысленно произнес молитву, перекрестился и негромко предложил кающемуся говорить.
— Начинай, сын мой.
Наступило долгое молчание: человек по другую сторону перегородки собирался с мыслями.
— Да, отец, — прохрипел он наконец. — Я пришел, потому что счел себя грешником.
Эррит закрыл глаза. Голос несомненно принадлежал Каю.
— Когда ты исповедовался последний раз, сын мой?
— Я никогда не исповедывался, отче. Сегодня первый раз.
— Понимаю. Тогда не бойся. Я тебе помогу.
Эррит чувствовал, что Кай внимательно слушает, пытаясь распознать голос, доносящийся из-за перегородки. Перед его следующей фразой опять долго длилось молчание.
— Я не знаю, с чего начать, — неуверенно произнес он. — Наверное, мне лучше уйти.
«Он меня узнал, — подумал Эррит. — Прекрасно».
— Не уходи. Богу не важно, знаешь ли ты обряды. Ему нужно только, чтобы ты открывал свое сердце. Ты способен сделать это для него?
Опять молчание. А потом слова:
— Да. Да, я способен.
— Хорошо, сын мой. Мы тебя слушаем — Бог и я. Расскажи нам свои грехи. Что взволновало твою душу настолько, что ты пришел сюда?
— Я никогда не был верующим, — сказал бестелесный голос Кая. — Но теперь мне нужен Бог. Мне нужно знать, проклят ли я за то, что я сделал.
— И что ты сделал?
— Многое, — простонал полковник. — Слишком многое…
— Расскажи, — сказал Эррит. — Расскажи Богу.
Из— за перегородки послышался глубокий вздох. Тень полковника Кая подняла руку и потерла лоб. Его дыхание было неровным, прерывистым. Оно дрожало, словно он вот-вот заплачет. Архиепископ Эррит молчал, давая полковнику возможность овладеть собой.
— Я убил очень много людей, — сказал Кай. — Ваше Святейшество, на мне кровь. Столько крови!
— Ты знаешь, кто я, — заметил епископ. — Это тебя не пугает, Кай?
— Да, пугает, — признался полковник. — Но вам следует знать, что мы для вас делали. Вам надо знать о крови, которую мы пролили. Она текла рекой, Ваше Святейшество.
Эррит тоже задрожал, но не от ярости, а от угрызений совести. Он уже получил доклады из Гота. Смесь Б подействовала даже лучше, чем ожидалось. И он сам отдал этот приказ. Если на руках Кая кровь, то Эррит тоже ею залит.
— Этот ужас… — продолжал Кай срывающимся голосом. — Да простит мне Бог то, что я сделал. — Его плечи ссутулились, и он начал задыхаться, потом не выдержал и зарыдал. — Скажите мне, что Бог есть! — взмолился он. — Отпустите мне грехи, Ваше Святейшество!
— Существует Бог, который сильнее нас с тобой, полковник Кай. Бог, чей план может показаться нам обоим жестоким. Бог, который иногда призывает нас к делам Своим. Ты чист в Его глазах, полковник. Ты — Его солдат, а не солдат Форто. Доверься Ему. Ты выполняешь Его работу.
Еще не успев договорить, Эррит понял, что его слова на Кая не действуют. Не утешают. Его рыдания все не стихали, его хриплый лепет стал совершенно неразборчив. Кай бормотал что-то про детей и крики и что-то про умирающих матерей. Про Гот, город смерти, где не осталось живых — где больше никто не мог жить.
— Такова воля Бога, — сказал епископ, пытаясь успокоить Кая. — Теперь они в Его руках. Смерть — это дверь. Ты ведь это знаешь? Праведники Гота теперь с Ним.
— Нет! — хрипло прорыдал Кай. — Там не праведники, там дети! Как я мог творить такое зло? Я проклят! Проклят навеки…
Архиепископ Нара вскипел.
— Слушай меня! — прогремел он. — Дела Бога не бывают злыми! Это очищение нашего мерзкого мира. Гот встал на сторону дьявола Бьяджио. Они подняли Черный флаг, бросая вызов Господу. Помни, Кай: ты на стороне правого дела! Мы избавляем мир от злокачественной опухоли.
Кай попытался успокоиться и прочистил горло.
— Я всего лишь человек, — сказал он. — Я не священник. Я не Бог. Я ничего не знаю о Небесах. Меня нельзя просить делать Его работу.
— Слушай, что говорю я тебе, — произнес Эррит с нажимом. — Над нами есть Бог, и Ему известно, что происходит в твоем сердце, Кай из Нара. Ему известно, чисто ли оно. Ты страшишься проклятия ада за то, что выполнил Его работу, но ты не видишь славы своего деяния.
— Я вижу только бойню, — согласился Кай. — И во сне — лица мертвых.
— Но то, что ты видишь, — это лишь земное, — продолжал Эррит убедительным голосом. — Призрак истинной жизни, что будет после этой, Кай. И те, кто выполняет работу Господа, в своей следующей жизни радуются, а те, кто уклонился от нее, оказываются в вечном пламени. Ты не попадешь в ад за то, что уничтожил детей Гота. Ты попадешь на Небеса за то, что ты их спас!
Кай молчал. Он прислонил голову к стене и смотрел в потолок и не произносил ни слова, не издавал ни малейшего звука. Рыдания ушли. Он вдруг превратился в пустую неподвижную оболочку. Эррит скорбно смотрел на его силуэт, разделяя мрачное раскаяние полковника.
— Сказано в священной книге, сын мой, — тихо проговорил Эррит и понял, что обращается сам к себе. — Служи Господу и получишь награду. А ослушание Господа ведет в ад.
— Я не ослушаюсь, — ответил Кай. — Я сомневаюсь, Его ли это воля.
На этот раз у Эррита не нашлось ответа. Он тщательно взвесил слова солдата, пытаясь найти ответ — но в последнее время его самого одолевали сомнения. Эррит нашел утешение в Писании, но только слабое. Подобно Каю, он ужасался своим делам. Однако Божья юля была ясна. Бьяджио действительно содомит и грешник. Он делит ложе с мужчинами. А предписанный им Черный Ренессанс называет императора высшей властью. Епископ слишком долго терпел эту ересь.
— Сомневаться в Боге неразумно, — сказал наконец Эррит. — Не зрящий знамений Его идет к погибели. Ответ Кая звучал едва слышным шепотом:
— А для вас ясно все? Были бы вы в Готе, вы бы тоже усомнились. Я никогда не видел такого ужаса, Ваше Святейшество, а я повидал немало. Ваша смесь Б не может быть от Бога. Я клянусь, она от дьявола.
— Смесь создали люди, получившие вдохновение свыше, — сказал епископ. — Значит, она могла быть только от Бога.
— Это ложь, — отрезал Кай. — Я знаю, что смесь составил Бовейдин. В военных лабораториях ее только усовершенствовали.
— Но Бог есть совершенство. А смесь выполняет Его работу. — Эррит приблизил лицо к сетчатому экрану. — Милый Кай, я ощущаю твои страдания. Не думай, что я бессердечен. В конце концов, я всего лишь слуга Бога на земле. Я забочусь о детях здесь, в соборе, и я понимаю, что все это кажется тебе немыслимым. Но не всегда мы можем вопрошать волю нашего Отца. Черный Ренессанс — мерзость, и он раной лежит на нашей земле. Мы должны выжечь его из нашей плоти, потому что иного пути просто нет.
— Дети, Ваше Святейшество, — проговорил Кай. — Без кожи. Без глаз. — Он уронил голову на руки. — И они кричат. Они не замолкают. Заставьте их замолчать, Ваше Святейшество. Пусть они оставят меня в покое…
Эррит понимал, что не способен этого сделать. В его мозгу звучал тот же крик, и никакие молитвы не могли заставить его замолчать. Они были безжалостны, эти дети Гота. Голоса умерших звучали так, как не могли бы голоса живых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98