Элайра наморщила лоб. Мог бы и не объяснять. Если бы ей не удалось проснуться самостоятельно, только Аритон своей музыкой смог бы вернуть ее душу назад в тело. Конечно, служители Эта тоже помогли бы, но до них — многие лиги пути.
Аритон предвидел, что Элайре может понадобиться его срочная помощь. Даже свою лиранту он положил так, чтобы легко дотянуться рукой. Наверное, древний инструмент тоже устал за ночь. Лиранта дремала, бережно прислоненная к стенке. Все четырнадцать струн серебристо отражали тусклое пламя свечи.
А весь сегодня он впервые назвал ее по имени! До сих пор когда они оставались наедине, Аритон словно боялся произнести ее имя. «Что это означает?» — подумала Элайра. Может, еще одну разрушенную преграду?
Вслушиваясь в ее еще не совсем ровное дыхание, Аритон осторожно снял руку с талии девушки. Потом столь же осторожно провел пальцами по волосам, убирая их с висков.
Элайру охватила странная дрожь, похожая на предчувствие нового, более глубокого наслаждения. Видно, Аритона несколько испугало ее неожиданно быстрое пробуждение. Возможно, ему хотелось, чтобы она подольше оставалась в своем полуобморочном состоянии.
Элайре хотелось смеяться от радости. Одно его присутствие вернуло ей силы, чего вряд ли сумел бы добиться служитель Эта.
Мгновение счастья и в самом деле было недолгим. Элайра сразу почувствовала, как напряглось его тело: Аритон готовился встать и уйти. Слова опередили разум.
— Прошу тебя, останься, — прошептала она. Ответные слова ранили ее своим равнодушием.
— Милая колдунья, — сказал Аритон, — я рад, что ты проснулась сама. Теперь моя помощь не нужна. По пути я загляну к Джинессе и попрошу, чтобы она навестила тебя.
Он делал усилия, чтобы вырваться. За их недолгим союзом скрывалась отвратительная реальность. Аритон боялся, что Элайра отвергнет его чувства, подчинившись инстинкту самосохранения. Значит… он все еще уверен, будто она выполняет приказ своих начальниц, давно ищущих способ повелевать Фаленитом.
Элайру охватила тихая ярость. Как он может? Ее любовь к нему родилась намного раньше, чем в голове Морриэль созрел гнусный замысел превратить любовь своей послушницы в приманку. Он должен об этом узнать, иначе плохо будет им обоим!
Сильные, загорелые руки Элайры не позволили Аритону встать. Она притянула его к себе и, глядя прямо в глаза, торопливо сказала:
— Свидетельствую перед Этом и перед жизнью: я люблю тебя. Я не вру. Я полюбила тебя очень давно, наверное, в ту ночь, когда мы очутились с тобой на чердаке постоялого двора.
Только сейчас Элайра заметила, насколько и он утомился за ночь. Ее слова застигли его врасплох. Он не успел воздвигнуть ни одной защитной преграды, и Элайра прижалась губами к его губам.
Дрожь прошибла их обоих. Аритон крепко обнял ее. На Элайру посыпались поцелуи, исполненные прорвавшейся, горячей страсти. Она отвечала, забыв обо всем. Страсть вновь сплавила их воедино; они стали одной плотью и одним разумом. Им обоим не хотелось ни о чем думать. Страх за будущее? Сейчас для них не было ничего, кроме настоящего. Потом из груди Аритона Фаленского вырвался стон. Так мог бы стонать узник, которого плетьми гнали на пытку.
Он отвернулся от Элайры, разжал руки и выпрямился. Сейчас он был похож на зверя, сумевшего чудом увернуться от копья охотника.
— Эт милосердный, — прошептал он дрогнувшим голосом.
Элайра бросила на него быстрый взгляд и увидела лицо человека, которого… предали.
Его боль эхом отозвалась в ней. Элайра содрогалась, видя перед собой его широко распахнутые глаза, вдруг погасшие и утратившие жизнь. Аритон шумно, с хрипом, выдохнул:
— Что же я наделал? Даркарон, яви нам свою милость… Наши чувства… одинаковы, а я-то думал, что это Морриэль послала тебя!
Пригвожденная двойной правдой, Элайра потеряла способность говорить. У нее хватило мужества подтвердить лишь половину правды. Повинуясь зову сердца, она подняла руку, чтобы коснуться лица Аритона.
Ее рука повисла в воздухе.
Аритон буквально сбросил Элайру с себя. Его руки мгновенно стали чужими и безжалостными. Элайра вцепилась в собственные волосы и зло откинула их назад. Хлынувшие слезы размыли очертания комнаты.
Элайра не слышала его шагов. Но вид Аритона был красноречивее любых его слов. Он стоял к ней спиной, склонив голову и уткнувшись растопыренными пальцами в стену. Плечи его вздрагивали.
— Не подходи ко мне, — произнес он сквозь стиснутые зубы, словно чувствуя намерение Элайры встать.
Возможно, ее выдал шорох одеяла, а может — ветер, поднятый ею. Не отвечая на его мольбу, Элайра встала и направилась к нему. Нет, чудо, начавшееся между ними, не может оборваться так внезапно. Их радость не была фальшивой. Они и сейчас не фальшивят. Они нужны друг другу. Необходимо лишь преодолеть страх.
— Не подходи, прошу тебя. Ради твоей же жизни прошу: не подходи.
— Ради моей жизни? — повторила Элайра. Она не ослышалась?
— Любимый, есть ли во мне что-то, что не принадлежит тебе?
Элайра сделала еще один шаг. Скрипнувшая половица заставила Аритона закусить губы, чтобы не закричать. Но внутри у него все разрывалось от крика.
Еще мгновение — и ее поднятая рука коснется его тела.
Аритон порывисто вздохнул… Голос, который услышала Элайра, был совсем чужим, безупречно и беспощадно произносящим каждое слово:
— Клянусь отринуть все желания плоти. Клянусь забыть о всех влечениях сердца, исторгнув оттуда всякую привязанность к семье, мужу или возлюбленному.
Элайра застыла на месте.
А слова все падали и падали, словно кусочки льда. Слова эти были до тошноты знакомыми. Откуда Аритон мог узнать клятву послушницы, вступающей в Кориатанский орден? Скорее всего, от Халирона. И теперь в полумраке хижины Элайра слушала слова связующей клятвы, которую когда-то произносила и она, стоя перед Камнем Правды — Ски-рионом.
Фразы продолжали неумолимо бить по ней.
— Если я допущу слабость, оступлюсь или осмелюсь нарушить клятву, да постигнет кара мое тело, разум и душу. В том и клянусь я, и да не будет у меня других свидетелей, кроме Круга Старших, и да станет мне судьей Скирион — Камень Правды, — которому я вручаю свое Имя, и да запечатлеет он сказанное мною до конца моих дней.
Воцарившуюся тишину нарушало лишь стрекотание сверчка.
Элайра спрятала лицо в ладонях, заткнув большими пальцами уши. Ей не избегнуть судьбы. Она не имеет права сделать ни шагу. Любовь не терпит полуправды. Что бы она ни делала во имя спасения их любви, ей придется рассказать Аритону о причастности Морриэль. И что тогда? Об этом Элайра боялась даже подумать. Сказать, что ее добровольно отпустили из ордена и освободили от клятвы? Еще нелепее.
Сколько лет она носила в сердце чистую, бескорыстную любовь к Аритону. Лучше бы не испытывать того, что произошло между ними сегодня. Лучше бы никогда не знать этих кратких мгновений счастья. Но еще опаснее попытаться насильно вернуть счастье. Тогда… тогда получится, что она и в самом деле — послушное орудие Морриэль, стремящейся любым способом установить свою власть над Аритоном.
Не существовало таких слов ни на земле, ни на небе, которые помогли бы донести до Аритона еще одну правду. Ведь кроме повеления Главной колдуньи на плечах Элайры лежал и груз предостерегающего пророчества Сетвира.
Наверное, из ее горла вырвался какой-то звук или стон. Услышав его, Аритон сделал над собой усилие и заговорил:
— Милая колдунья, во имя моей любви к тебе позволь мне уйти. Твой орден сурово карает нарушивших клятву. Я скорее соглашусь на пытки и смерть, но не стану причиной твоей гибели. В прошлом мне приходилось совершать жестокие поступки. Кто знает, может, придется и в будущем. Но если с тобой по моей вине что-то случится, я этого не переживу.
Элайре не оставалось иного, как молча отойти и более не удерживать Аритона.

Три известия
Ремесленники на верфи Мериора перешептываются: после ночи, проведенной у знахарки, хозяина не узнать; все ему не так, да и сердится он по малейшему поводу. Тем временем в мериорскую гавань вновь заходит «Черный дракон» и привозит тревожные вести: гарнизонам всех ратанских городов приказано отправлять полки в Итарру, где собирается большая армия. Эта новость заставляет Аритона послать гонца в Селькийский лес и просить о встрече с предводителем тамошнего клана.
Неизвестная звезда, пронесшаяся по ночному небу в час казни Маноллы, повергает жителей Изаэра в панику. Смятение охватывает и войска Лизаэра; его офицерам приходится немало потрудиться, чтобы развеять страх и мрачные домыслы солдат. Асандир покидает Альтейнскую башню и едет в долину реки Валенфорд, где находится поселение клана казненной Маноллы, дабы известить ее внука, что по распоряжению Содружества титул кайдена Тайсана и все полномочия переходят теперь к нему.
Когда наблюдательница за седьмой ветвью сообщает Кругу Старших, что попытка Элайры соблазнить Повелителя Теней окончилась неудачей, Первая колдунья Лиренда высказывает свои сомнения, на что Морриэль сердито ей возражает:
— Элайра не виновата. Она честно старалась завоевать доверие Аритона. Но принц перехитрил нас, воспользовавшись нашими же просчетами…
ГЛАВА XIII

Армия
Лето было в самом разгаре. Жаркое солнце изливало свой свет на приплюснутые вершины и острые уступы Маторнских гор. Запах разогретой смолы наполнял тенистые сосновые рощи. В оврагах буйствовал дикий орешник, утопавший во мху или зарослях осоки. В тех местах, где журчали сбегающие с гор ручьи, серебристыми тучами клубилась мошкара.
Но там, куда прибывали пополнения из ратанских городов и где они вливались в армию, готовящуюся выступить против Повелителя Теней, земля была полностью вытоптана и напоминала толстый рубец на ране.
Лагерь помещался у самых границ Итарры. Над кирпичными городскими стенами висело закатное солнце — огромный красный глаз в пыльной дымке, которая окутывала лагерь с раннего утра и до самой ночи. Лизаэр Илессидский со своими авенорскими войсками запаздывал на две недели. Ничто так скверно не действовало на солдат, как вынужденное ожидание и его неизменный спутник — томительное безделье. Не лучше чувствовали себя и командиры. Они без конца совещались, подбадривали друг друга казенными фразами, однако напряжение росло и в их рядах.
Солдатам осточертело слушать стрекотание кузнечиков в окрестных холмистых рощах, куда они ежедневно ходили за хворостом для своих ненасытных костров. Даже побуревшие без дождей луговые травы к концу дня дышали зноем. Они мало чем отличались от сухого сена, но крестьянскому скоту приходилось довольствоваться тем, что есть. Армейским лошадям и мулам — тоже. Ночные ветры несли не прохладу, а губительное зловоние. Границы лагеря, вдоль которых вышагивали караульные, определялись стойким запахом мочи; воняли горы неубранных отбросов и открытые отхожие места. Земля под солдатскими и офицерскими шатрами и провиантскими складами пропахла человеческим потом и гнилью.
Каждый день подходили новые отряды. К топоту солдатских ног примешивался скрип повозок, крики погонщиков и мычанье отощавших в пути волов. Большинство повозок принадлежало торговым караванам и было реквизировано по законам военного времени.
Отряды Лизаэра подходили последними. Они двигались под шелест развевающихся знамен с гербом Илессидов, под звуки труб и зычные команды офицеров. Дальний переход утомил и их. Грязные, потные мундиры имели далеко не парадный вид, но дисциплина оставалась безукоризненной. Стройными шеренгами солдаты подошли к границам лагеря и замерли, подняв густые облака сероватой пыли.
Когда начало темнеть, Принц Запада под громогласные приветствия итарранцев въехал в город. В оранжево-красном свете дюжины факелов переливались его драгоценные камни, похожие на упавшие с небес звезды. Рядом с ним горделиво ехал главнокомандующий авенорской армией Диган. Если принц был озарен сиянием сапфиров, шелковый мундир уроженца Итарры сверкал бриллиантами. Черные волосы Дигана почти касались золоченой бахромы королевского штандарта. Городская беднота и ремесленники, стоявшие по обе стороны улиц, бросали розовые лепестки. Богатые горожане приветствовали авенорцев с балкона, их жены и дочери размахивали платками, отчего лошади почему-то ржали и норовили стать на дыбы. Примятые и раздавленные копытами, лепестки роз быстро теряли аромат. Процессия двигалась дальше, оставляя едкий запах конского пота и развороченной земли.
На всем пути по городу Диган придирчиво разглядывал принца. После вспышки странной звезды, прочертившей небо над Изаэром в час казни предводительницы варваров, тайсанские города охватил страх и их помощь Лизаэру сошла на нет. Успокаивая гильдии, которые смертельно боялись всякой магии, Лизаэр пустил в ход все свои дипломатические способности. Нужно было как можно быстрее переправиться через Инстрельский залив и достичь Нармса. И как назло, в те дни установился почти полный штиль. Только железная воля Пескиля поддерживала дисциплину среди испуганных и полуголодных солдат.
Итарранцам Лизаэр казался веселым и ликующим, хотя это была не более чем маска, под которой принц скрывал свою усталость и напряжение. Какая-то девушка, краснея от смущения, бросила ему из окна букетик цветов. В ответ Лизаэр учтиво улыбнулся и помахал рукой. Проезжая мимо кучки рукоплещущих торговцев, он поклонился им и тоже улыбнулся. Дигану была противна эта показная учтивость. Заметив его состояние, принц с легким упреком сказал:
— Ты же вернулся в свой родной город. Мог бы и подружелюбнее отнестись к тем, кто вышел нас приветствовать.
Невзирая на жару, Диган держался в седле прямо и не позволял себе расстегнуть ни одной пуговицы. Происходившее вокруг занимало его не больше, чем плывущие по небу облака. Итарра стала ему чужой. Внешне за эти два года командующий заметно изменился. Из-за выматывающих упражнений на плацу он исхудал еще больше. Солдаты и офицеры считали его чересчур суровым, и это не было преувеличением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102