В результате пророк постоянно затевал споры с Аритоном. Затравкой служили его всегдашние сетования.
— Нельзя без конца есть соленую рыбу, — заявил он после долгого и мучительного пребывания в отхожем месте. — И потом, мне надоело укрываться парусиной. У меня от нее волдыри по всему телу, как от оспы.
— Надо было вместо пива купить черных бобов и фиг, — спокойно возразил Аритон, склонившись над необработанной доской.
Рубашку он снял, и на теле поблескивали следы старых шрамов, побуревших от солнца.
— Даркарон тебя побери! — Дакар отогнул поясной ремень, под которым отчаянно чесалась кожа. — Сходи сам на рынок и посмотри, есть ли там черные бобы и фиги! В последний раз их привозили из Шаддорна неделю назад.
За рубанком потянулся тонкий завиток стружки.
— Точнее, шесть дней назад, — поправил его Аритон.
— Будь ты проклят со всеми своими затеями! Измученный шумом прибоя, жарой и головной болью от постоянного стука, которым сопровождалась постройка корабля, Дакар уже не следил за своей речью.
— И ради чего все это? Настроишь кораблей, вооружишь людей арбалетами, а дальше? С кем ты будешь сражаться на море?
Рубанок в руках Аритона замер.
— В тебе пропадает лицедей, — сказал он с обманчивой вкрадчивостью. — Халирон бы тебе рукоплескал. Но из-за своего благородного гнева ты не видишь, что привезенного леса мне хватит только на один корабль. На небольшой шлюп длиной всего тридцать футов. Если для балласта я нагружу его оружейной сталью или, хуже того, гранитом, каменоломни Эльсина опустеют.
Эти слова оказались последней каплей. Размахивая полами засаленного камзола, полупьяный Дакар качнулся и процедил:
— Кого ты хочешь одурачить? Меня? Знаешь ведь о своем проклятии. И я знаю. Пока ты здесь филигранной работенкой занимаешься, Лизаэр собирает армию. А когда соберет…
— И что прикажешь делать? — Рубанок в руках Аритона зловеще блеснул на солнце и прошелестел по доске, выплюнув курчавую стружку. — Согласиться с тобой? Надавать тебе обещаний? Или, может, попросить твоего совета и помощи?
Выплеснув свою досаду, Фаленит улыбнулся:
— Нет, пророк, уж лучше ты бездельничай и пей. Пьяный ты мне гораздо меньше докучаешь. А если в трезвые промежутки тебе некуда себя деть, лучше выстирай исподнее белье. Оно у тебя так заскорузло, что панцирем стоит. Если истлеет, придется тебе встречать итарранскую армию с голым задом.
— Какая забота! Ты бы еще и о других позаботился. Дакар сощурил лисьи глазки и побагровел.
— Что, даже не решаешься упомянуть имя своего главного противника? И не хочешь подумать о судьбе деревни? Чем ее жители провинились перед тобой? А ведь ты их втягиваешь в свою паутину. И снова дети будут расплачиваться за твои забавы?
Дакар почувствовал, что зашел слишком далеко.
Лицо Аритона мгновенно побелело. Зеленые глаза замерли, остановившись на Безумном Пророке. Их зрачки превратились в черные щелочки. Не на шутку перепугавшись, Дакар попятился и поднял руки, готовый при малейшем движении противника сотворить охранительное заклинание. Рубанком, если его бросить, вполне можно было убить человека.
— Храни меня Эт от твоей дури! — сказал Аритон. Он отер лоб, с трудом сдерживая смех.
— Дакар, ну что за мысли бродят в твоей пьяной голове? Я же строю прогулочное судно. Когда оно будет готово, я поплыву на нем в Иниш.
Он что, в самом деле решил выполнить клятву, данную умирающему Халирону, и пропеть прощальную песню перед вдовой менестреля, с которой тот так и не успел помириться?
Из-под пальцев Дакара с треском вырвались несколько искр — свидетельство его неумело сотворенного заклинания. Застигнутый врасплох безупречной искренностью Аритоновых намерений, Безумный Пророк разочарованно отступил. Такого поворота событий он никак не ожидал.
Прошел еще месяц. Стараниями Аритона штабели досок и бревен становились частями изящного шлюпа. Верфью Фалениту служил полуразвалившийся работный двор, который он наспех приспособил для своих нужд. Рыбаки, возвращавшиеся с лова, останавливались, чтобы переброситься с Аритоном несколькими фразами. Иногда они делились с ним пойманной рыбой. Запах трески или палтуса, которых Аритон жарил прямо на углях, проникал даже в пьяные сны Дакара.
Наступили праздничные дни по случаю осеннего равноденствия. Фелинда и Фиарк притащили Аритону нить с талисманами, которые они вырезали из кусочков пергамента. На подоконниках каждой хижины горели праздничные свечи. Как водится, жители Мериора плясали у праздничных костров и благодарили Эта за урожай. А еще через несколько дней ветры поменяли направление, и на деревушку обрушились дожди.
Как назло, дожди совпали с редким для Дакара желанием поработать молотком. Не выдержав язвительных замечаний мериорцев, Безумный Пророк закричал:
— По-вашему, я криво забиваю гвозди? Забьешь их прямо, когда льет так, что собственного носа не видно!
— Тогда обожди, пока дождь кончится, — предложил ему Аритон.
Дакар со всегдашним упрямством замахнулся молотком, но попал не по шляпке гвоздя, а по своему большому пальцу. Вместе со струйками воды воздух наполнили потоки отборнейшей ругани, скопившейся в памяти Дакара за пять столетий попоек и прочих непотребств. Естественно, вся вина за дожди приписывалась исключительно Повелителю Теней. Ему же было адресовано и большинство проклятий. Двойняшки уморительно корчили рожи, передразнивая Дакара, и на ходу пополняли свой запас ругательств, которыми тут же поливали Безумного Пророка.
Аритон невозмутимо продолжал ладить шпангоуты, не давая Дакару ни малейшего повода заподозрить его в потакании детским шалостям. Дождь становился все сильнее, и по волосам Фаленита стекали струйки воды. Очаг залило, и Аритон, воспользовавшись случаем, решил выстирать мокрой золой свою одежду. Корытом ему служил бочонок из-под гвоздей.
На следующий день двойняшки не появились возле строящегося шлюпа, хотя ненастная погода никогда не была для них помехой.
— Их мать сказала, что дети простыли и кашляют, — сообщил мимоходом один из рыбаков.
Как у всякого южанина, слова его были тягучими, будто сахарный сироп. А как всякий мериорец, он отличался немногословностью и потому, сказав, что надо, поспешил вслед за товарищами. Пройдя несколько шагов, он обернулся и подмигнул. Аритон понял его намек. Должно быть, вчера двойняшки «порадовали» мать перенятыми у Дакара ругательствами. Теперь вдова наверняка явится сама — поглядеть на тех, кто учит дурному ее детей, и высказать накопившееся недовольство. Сообразив, что с Дакаром ей лучше не встречаться, Аритон предусмотрительно спровадил Безумного Пророка.
Так оно и случилось: невзирая на проливной дождь, мать двойняшек приближалась к «верфи» Аритона. Фаленит сразу увидел ее хрупкую фигурку с понуро опущенными плечами. Подол черной траурной юбки набряк от влаги и грязи. Из-под капюшона большого рыбачьего плаща (вероятно, остался от мужа) выбивались пряди мокрых спутанных волос. В руке вдова держала веточки полыни: её путь пролегал мимо рыбного рынка, и она сорвала полынь, чтобы заглушить зловоние гниющих отбросов. На фоне хмурого неба, посеревшего песка, мельтешащих чаек и порывов ветра эта женщина выглядела знамением судьбы.
Ноги вдовы были обуты в тяжелые деревянные башмаки, отчего ее походка напоминала птичью. Женщина осторожно пробиралась между луж и как будто испытывала неловкость оттого, что вынуждена наступать на стружку. В воздухе остро пахло мокрыми сосновыми и дубовыми досками. Первым строением, встретившимся на пути вдовы, была хижина. Женщина не позволила себе глазеть на результат плотницкого убожества Дакара (заботу по обустройству их жилища Аритон поручил ему). Ей хватило мимолетного взгляда, чтобы заметить криво напиленные и скверно подогнанные друг к другу доски, из которых торчали гвозди. Неудивительно, что ветер, ударяя в стены, свистел и завывал на разные лады. Окон почему-то не было совсем, под карнизом болтались принесенные двойняшками талисманы, успевшие промокнуть и скукожиться. Лицо вдовы оставалось суровым и бесстрастным, пока она не завернула за угол. Там она остановилась и застыла — возможно, у нее даже перехватило дыхание. Только что она видела жалкую лачугу, и вдруг… Такой корабль мог строить только умелый, терпеливый человек, любящий дерево и разбирающийся в премудростях морского дела. Вдова смотрела на изящные линии шлюпа, на ряды одинаковых, ладно пригнанных шпунтов, прочно скрепляющих форштевень с килем. Влажный от дождя, киль блестел, словно Аритон успел покрыть его особым корабельным лаком.
Вдова поняла, почему мериорские рыбаки с уважением относились к чужаку, обосновавшемуся в их деревне.
Поначалу женщина решила, что возле строящегося корабля никого нет. Затем она услышала негромкий стук, похожий на стук дятла. Стук тут же прекратился. Человек со стамеской и киянкой в руках выпрямился во весь рост. Он был невысоким, но хорошо сложенным и мускулистым, в темных волосах желтели опилки и завитки стружки. На работающем были узкие полотняные штаны, подпоясанные тонким рыбачьим канатом. Вдова заметила, что канат составлен из нескольких кусков, умело соединенных круговым сплетением. Чужак знал приличия и не позволил себе в присутствии незнакомой женщины оставаться полуодетым: сдернув рубашку с распиловочных козел, он отжал из нее воду и надел. Тем не менее вдова успела заметить выступающие на теле шрамы. Женщина не отличалась разговорчивостью и потому молча ждала, когда чужак заговорит первым. Отряхнув с волос опилки и стружки, он шагнул ей навстречу и протянул руку.
Вдова невольно попятилась. Ее ошеломил не сам этот жест, а несоответствие между рассказами детей и настоящим обликом строителя шлюпа. Слушая Фелинду и Фиарка, она представляла его великаном. А он-то, оказывается, невысокий и щуплый, как мальчишка.
— Так это тебя называют Повелителем? — спросила вдова.
Она не знала, как еще обратиться к нему, — Дакар никогда, даже в пьяном забытьи, не называл имени Фаленита.
— Друзья зовут меня Аритоном.
В его глазах блеснула зелень ушедшего лета. Потом он улыбнулся и осторожно взял ее за локоть. Почувствовав прикосновение его теплых пальцев, вдова стыдливо отвела глаза. Она шла не затем, чтобы любезничать с ним, но непривычная обходительность Аритона помешала женщине быстро и без обиняков выложить ему все, о чем она думала по дороге сюда.
— А ты, насколько понимаю, — Джинесса? — спросил он. — Пойдем сядем в сухом углу.
Придерживая женщину за локоть, Аритон повел ее по двору, заваленному обрезками дерева. Эти калабашки были ей знакомы: дети часто таскали их домой и большим гвоздем выдалбливали кораблики. Аритон откинул просмоленную парусину. Под ней оказалось несколько штабелей красно-коричневых тиковых дощечек, предназначенных для облицовки. Жестом предложив садиться, он отпустил локоть гостьи.
— Здесь и суше, и уютнее, чем в логове Дакара. Пока они шли, Джинесса глядела себе под ноги. Теперь же, подняв голову и посмотрев в сторону, она молча содрогнулась. Этот человек ее обманул! Под парусиной легко угадывались очертания двух плоскодонных рыбачьих лодок. Пальцы вдовы мяли увядшую полынь. Ее обуял ужас.
Судно, которое строил Аритон, было слишком маленьким и могло тащить за собой не более одной лодки. По довольному лицу Аритона она догадалась: шлюп он строил для ее детей.
Джинесса напряженно замерла. В глазах блеснула боль и решимость.
— Ты, видно, забыл, что у детей осталась мать. Аритон перевернул бочонок из-под гвоздей и сел, сложив руки на коленях.
— Я знал, что ты обязательно это скажешь. И добавишь, что твоим детям лучше со мной не водиться.
Джинесса вздрогнула. Пучок полыни явственно дрожал в ее пальцах, и она швырнула зеленые стебельки вниз. Как ни трудно, но она выполнит то, ради чего сюда шла.
— Я уже решила: когда дети немного подрастут, я отдам их в учение к ремесленнику.
Бочка, на которой сидел Аритон, была ниже штабеля, где расположилась Джинесса. Широкий капюшон плаща позволял ему незаметно разглядывать эту женщину. Когда-то она была красивой, но тяжелая жизнь и недавнее горе брали свое. Даже ее шелковистые волосы потускнели.
Джинесса устыдилась своего выплеска. Ведь Аритон ничего ей не предлагал и уж тем более ни на чем не настаивал.
— Море отняло у меня мужа, а у Фелинды и Фиарка — отца. Я не хочу, чтобы кто-то из них повторил его судьбу. А ты как будто нарочно заманиваешь их на борт.
Джинесса умолкла, испугавшись звука собственного голоса. Некоторое время они смотрели друг на друга. Аритон первым отвел взгляд. Волосы скрывали его лицо, а мелодичность голоса действовала обезоруживающе.
— Ты права. Я согласен с твоими доводами.
— А если согласен, тогда вторую лодку ты продашь.
Джинесса сказала все. Можно было уходить. Она порывисто встала и вдруг увидела, что ей не выйти. Ее окружали штабеля досок, а единственный узкий проход загораживал сидящий Аритон. Оставалось лишь приподнять юбку и перешагнуть через ноги чужака.
Улыбка в уголках рта показывала, что Аритон нарочно это подстроил.
— Лодка не утопит твоих детей. И море само по себе не причинит им вреда. Недостаток знаний — вот что обычно губит людей.
— Верно говорят: «Поверь сладким речам, горечи не оберешься», — сердито бросила ему Джинесса.
— Сладкие речи не по моей части, — тихо ответил ей Аритон.
— Ты же вроде умный человек. Неужели ты до сих пор не понял, что я не хочу видеть своих детей рыбаками?
Аритон достаточно навидался деревенских стариков, выкинутых морем за ненадобностью. Обычно они сидели на крыльце деревенской таверны. Узловатые руки с искалеченными или скрюченными артритом пальцами. В этих руках уже не было силы тянуть сети и управлять лодкой.
Джинесса ошибалась: Аритоном двигало не безрассудство, а сострадание к ее детям. Что-то подсказывало ей, что и у этого человека были в жизни свои потери.
— Море отобрало у твоих детей отца. Не ему, а тебе одной придется отправлять их в плавание по волнам жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102