Потом знахарка встала напротив ошеломленного Дакара, сощурилась и принялась барабанить пальцами по бедрам. Когда ей мешал наплывающий из котла пар, она просто дула на белые облачка.
Ни пряный запах готовящегося зелья, ни другие столь же пахучие снадобья не могли заглушить кислой вони дубильни и сладковато-гнилостного смрада дворовой помойки. Стараясь дышать ртом, Дакар пригляделся. Пожалуй, если не считать нескольких клеток с курами и двух свободно разгуливающих петухов, комнатенка была вполне опрятной. Правда, ее убранство сразу же указывало на явное пристрастие хозяйки к птицам: даже крышка стола покоилась на клетках, предназначенных для голубей и домашней птицы. Койка у стены была застелена яркими покрывалами, сотканными из грубой шерсти (такие покрывала долгими зимними вечерами ткали пастушьи жены). С потолочных балок свешивались пучки сушеных трав; рядом с ними болтались талисманы, сделанные из кусочков войлока с пришитыми к нему бусинками. Отдельно висели сморщенные птичьи лапки с пожелтевшими когтями.
— Лавка на дому, — усмехнулась женщина, но в словах ее слышалась заметная гордость.
Она взяла лучину, обмакнула в жестянку с чем-то вязким, но довольно приятно пахнущим, а потом прищелкнула пальцами и пробормотала заклинание. Резкие, гортанные согласные выстреливали в воздух, как горошины из стручка. Самих слов Дакар не разобрал. Лучина вспыхнула. Знахарка тут же дунула на пламя, загасив его и оставив лучину тлеть. Скрюченными пальцами она небрежно указала на талисманы.
— Эти у меня охотно берут матросы, чтоб их корабль не утонул и сами не сгинули в пучине. А куриные лапки годятся от всего. Не скажу, чтобы щедро платили, но мне хватает. Как говорят: «Удержись от мотовства — не познаешь нищенства».
Знахарка вздохнула и пожала плечами.
— Богатеи ко мне не захаживают. У них свои лекари.
Сидеть на птичьей клетке было занятием не из приятных; деревянные палки защемляли мясистую плоть его зада, отчего Безумный Пророк постоянно ерзал. Он старался глядеть куда угодно, только не на знахарку.
Та ходила вокруг него кругами и что-то бормотала, чертя в воздухе огненные знаки. Лучинка в ее руках то вспыхивала, то почти гасла, извиваясь драконьим хвостом. Выучки Дакара хватало, чтобы понять, на чем строилось ремесло знахарки. Своим ограниченным, но все же магическим зрением он видел слабое мерцание вокруг талисманов. Особой силой они, конечно же, не обладали и в лучшем случае могли спасти жизнь их владельцу, но никак не всему кораблю. Знахарка была довольно сведуща в животной магии, основой которой служила сила крови. Кое-что она понимала и в колдовской силе трав. Сила луны питала сеть охранительных заклинаний, растянутых знахаркой над своей лачугой и двором. По тонкости и изощренности колдовства она, конечно же, уступала ведьмам из Кориатанского ордена.
Дакар больше не сомневался, что пришел сюда зря, и теперь искал повод поскорее убраться. Наконец он не выдержал и без обиняков сказал:
— Очень сомневаюсь, чтобы ты могла мне помочь. Знахарка пружинисто выпрямилась. Произносимые ею слова вдруг стали удивительно знакомыми: Дакар узнал ругательства, которые частенько вырывались и из его уст. Женщина сердито блеснула глазами, точно потревоженная крыса, и раздавила лучинку о пожелтевший птичий череп.
— Я и сама вижу, что не могу! — огрызнулась она, разгоняя рукой последнюю струйку дыма. — На тебе — магические печати Содружества Семи! Как тебя вообще угораздило явиться ко мне с такой просьбой? Эти печати на тебя наложил Асандир. Или ты считаешь меня алчной дурой, которая ради денег возьмется за что угодно? Ты дал Асандиру слово, и он тебя этим словом связал по рукам и ногам. Так что пеняй на себя.
Дакар качнулся и вскочил, переполошив кур.
— Быть этого не может! Я не…
Он вдруг осекся и закусил нижнюю губу. Знахарка смерила его насмешливым взглядом.
— Тебе лучше знать, может или не может, — рассудительно произнесла она. — Никто тебя не тащил в ловушку. Раньше надо было думать. А теперь дергайся не дергайся, все одно не выпутаешься.
Женщина полезла в сундук, извлекла оттуда грязный мешочек и высыпала из него горсть раскрашенных бабок для гадания. Смочив их своей слюной, она покачала бабки на костлявой ладони и швырнула на пол. Дакар невольно поежился, когда последняя из них отлетела к его ноге. Куры тоже встревожились. Они покачивали гребнями и устилали дно клетки свежей порцией помета.
— Слушай, что я сейчас увидела.
Голос знахарки царапал, как щетка, которой снимают ржавчину.
— Тебе поручено заботиться об одном человеке. Ты сбежал от него и теперь не знаешь, где он. Так вот: через два дня, на закате, ты сможешь встретиться с ним в святилище Эта-Создателя. Не здесь. В Корабельной Гавани.
Дакар сорвал свою злость на клетке, изо всех сил пнув ее и вызвав ответное негодование куриного племени.
— А если я не захочу с ним встречаться? — вызывающе спросил Безумный Пророк.
Знахарка равнодушно пожала тощими плечами.
— Тогда будет то же, что уже было с тобой. Магические печати твоего учителя лишат тебя всех удовольствий жизни. Даже хлеб и вода будут становиться тебе поперек горла. В конце концов ты просто помрешь от голода и жажды. Дакар сыпал проклятиями и ругательствами на всех языках и наречиях Этеры. Выпустив скопившийся внутри яд, он коварно усмехнулся.
— Асандир связал меня с человеком, которого я считаю своим врагом. Скажи, я связан с ним пожизненно?
Знахарка кивнула.
— Значит, если он вдруг погибнет, печати тут же потеряют свою силу?
Знахарка снова кивнула.
— Тогда я знаю, что мне делать. Я его просто убью. Ярость Дакара неслась, как камнепад, уродующий зеркальную ледяную поверхность.
— Если такова цена освобождения, Даркарон мне свидетель — я готов ее заплатить. Последний из Фаленитов, окончательно и бесповоротно мертвый, — вот это зрелище!
Безумный Пророк полез за деньгами. Знахарка усмехнулась и покачала головой.
— Денег я с тебя не возьму. Потрать-ка их лучше на почтовых лошадей, иначе не поспеешь к сроку.

Покой и суета
Среди золотистых песков Санпашира, где непрестанно дующие ветры быстро заносят следы от повозки, маг Содружества скорбно склоняет голову, затем прикрывает одеялом лицо покойного, который сумел насладиться последним в своей жизни солнечным утром, но которому не суждено было увидеть красноватые стены и причудливые башни его родного Иниша…
Вечер окрашивает дымку над морем в нежные сиреневые тона и сглаживает зубчатые контуры развалин древнего Авенора. Впервые видя этот город собственными глазами, ликующий Лизаэр Илессидский откровенно насмехается над пустыми страхами, которые люди испытывают к подобным местам, и говорит своей усталой свите:
— Эти стены поднимутся вновь и станут родным домом моим детям. Отсюда мы двинем войска, чтобы сокрушить Повелителя Теней…
Одинокий всадник на черном коне держит путь на юго-восток, о чем Первая колдунья Кориатанского ордена докладывает Главной колдунье:
— Моя повелительница, Аритон направляется в Корабельную Гавань, явно намереваясь уплыть на каком-нибудь корабле. Если ему удавалось ускользать от нас на суше, в морских просторах он может бесследно скрыться. Существует ли хоть какая-нибудь возможность следить за ним?
Морриэль с усмешкой отвечает:
— Да, Лиренда, и возможность эта стара, как мир. Я отправлю туда Элайру. Пусть вотрется к нему в доверие и потом соблазнит его…
ГЛАВА VII

Корабельная гавань
Святилище Эта-Создателя находилось не в самом городе, а на некотором расстоянии от него. Ни сейчас, ни в прежние времена здесь не было храма и даже скромной хижины, защищавшей от непогоды. Как и древние паравианские расы, люди, населившие Этеру, придерживались убеждения, что никакое строение, возведенное человеческими руками, все равно не сможет воздать должное первичной силе, давшей Имена всему существующему. Как и в прочих пустынных уголках на побережье Эльтаирского залива, здесь властвовали чайки и скопы, и только пыльная тропа, уводящая к серым скалам, говорила о появлении людей.
Дакар подъехал к святилищу, когда солнце уже медленно ползло вниз, растягивая тени по придорожным травам. Проклиная негнущуюся спину, он кое-как сполз со взмыленной лошади. Поводья он обмотал вокруг коряги, которая торчала из кучи валежника, слишком утомленный, чтобы беспокоиться о том, что может лишиться отвязавшегося коня.
Знахарка оказалась права: меняя на постоялых дворах лошадей, через пару дней он добрался до Корабельной Гавани. Дакар ехал почти без остановок. Он отбил себе копчик, ляжки и зад стерлись до крови, однако злоба на Асандира заглушала в нем телесную боль. Иногда Дакару хотелось плакать от жалости к себе. За все пятьсот лет ученичества У Асандира он еще никогда не чувствовал себя таким несчастным и униженным.
Предзакатное солнце нещадно жарило ему спину. Внешне Дакар был похож сейчас на разъяренного шершня, попавшего в дымовую струю. Плюнув и выругавшись, он двинулся по узкому проходу к месту святилища.
Ни один посторонний голос не вплетался в крики чаек, высматривающих рыбу. Стоило немного подняться вверх, как и их голоса куда-то исчезали, и шелест ветра казался единственный звуком, оставшимся в мире. Запахов здесь тоже не было, кроме пряного запаха восковых свечей, но он не был разлит в воздухе, а налетал вместе с ветром, когда тот менял направление и дул со стороны святилища. Дакар невольно схватился за выступ скалы; запах этот едва не сбил его с ног. После вынужденного двухдневного поста, усугубленного полным отсутствием влаги в желудке, у Безумного Пророка закружилась голова.
Дальше тропа круто опускалась вниз. Впереди, слева, виднелась небольшая пещера, куда не попадал ни солнечный свет, ни звуки. Пришедшего в святилище Эта-Создателя никто не встречал. Здесь не было ни жрецов, ни служителей, которые присматривали бы за местом. Из расселины в скале вытекала струйка воды и с мелодичным журчанием убегала вниз, к морю. Чуть повыше тянулась цепочка естественных углублений, заполненных напластованиями воска с чернеющими остатками свечных фитилей. Стенки углублений и пространство между ними заросли мхами и лишайником.
Судя по многочисленным остаткам приношений, святилище отнюдь не было заброшенным. Но пришедший поклониться Эту-Создателю чаще всего оказывался здесь один. Говорили, будто Эт сам следит за тем, чтобы люди не сталкивались друг с другом. Но даже он не проявил к Дакару милосердия. Все произошло именно так, как предсказала таридорская знахарка. Окруженный мерцанием свечей, потрескивающих в сыром воздухе пещеры, спиной к Дакару стоял Аритон.
Будь сейчас у Безумного Пророка кинжал или нож, он не побоялся бы осквернить святилище и убил бы Фаленита. Но у него не было с собой никакого оружия, как не было и знаний, позволяющих снять, распутать или разорвать клубок заклинаний, наложенных Асандиром. Оставалось лишь скрежетать зубами от злости и мысленно изливать на Аритона всю свою безудержную ненависть.
Если главный враг Дакара и слышал шаги за спиной, он не обернулся. Аритон зажег последнюю свечу и поставил ее к остальным. За стенами пещеры время продолжало течь, и сиреневые сумерки сменились густой вечерней синевой. С легким шипением горели, таяли и гасли свечи, вплавляясь в глыбы воска, оставшегося от их предшественниц.
Аритон все так же стоял, ни разу не обернувшись назад. Оставив бесполезную злость, Дакар мучительно искал причину, заставившую принца явиться сюда и зажечь такое множество свечей. Наконец он понял, но не захотел поверить и стал ожесточенно сражаться с ней, как будто причина была осязаемым противником.
— Он не умер! — вырвалось у Дакара. — Дейлион-судьбоносец должен был услышать мою молитву. Я не верю, что Халирон умер! Асандир не позволит ему умереть раньше, чем привезет в Иниш.
Аритон склонил голову.
— Сегодня утром он перешел на незримую часть Колеса Дейлиона. Это случилось вскоре после восхода солнца. — Шепот Аритона был спокойным и размеренным. — Сетвир передал известие местному прорицателю, а тот сообщил мне.
Дакар шумно проглотил скопившуюся в горле слюну.
— Значит, он не увидел Иниша… Какая потеря… Просто в голове не укладывается.
Дакар не лукавил; его скорбь по Халирону была такой же искренней, как жалость к самому себе. Безумный Пророк сел на камень и с трудом сдержал слезы. Из уважения к памяти Халирона он заставил себя молчать до тех пор, пока не погаснет последняя свеча. Хрупкий огонек. Последние рукоплескания великому менестрелю, которого слышали по всей Этере и который теперь станет такой же легендой, как герои его баллад.
Когда святилище погрузилось во тьму, Дакар все же дал волю слезам. Потом вытер мокрые щеки рукавом, откинул со лба слипшиеся волосы и огляделся. Аритона в святилище не было.
Повелитель Теней стоял неподалеку от входа, по-прежнему невозмутимый, ибо темнота его не пугала и не мешала ему. Одежда на нем была простой, но ладной и опрятной. Он глядел на Дакара, чуть-чуть склонив набок голову. Прежде Аритон часто застывал в такой позе, обдумывая очередное музыкальное задание Халирона.
Дакару сразу вспомнился обходительный Медлир, и новая волна злости напрочь смыла скорбь по покойному.
— Ты ведь знал! — бросился он в новую атаку. — Такие заклинания, когда их накладывают, издают особый звон. Ты его явно слышал, когда Асандир встал надо мной, но даже не потрудился предостеречь!
— Я крепко спал и проснулся немногим раньше тебя. И потом, если помнишь, я спросил тебя про золотую монету. На слух она и ты звучали очень похоже. Я посчитал это странным совпадением. О том, что Асандир наложил на тебя заклинания, я догадался позже, встретившись со свечным торговцем. Можешь мне не верить, но я бы с радостью отпустил тебя на все четыре стороны.
Дакар грязно выругался, однако на Аритона это, как всегда, не подействовало. Безумный Пророк сознавал превосходство Фаленита, и оно злило его еще сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102