Скорбная тень упала ему на глаза, и, казалось, они утратили свой карий блеск.
– Тамара…
– Да. – Голос ее звучал безжизненно.
– Тамара, попытайся меня понять.
В ее глазах вспыхнул огонь, и она ударила его по ноге.
– Дэни! Англичане – наши враги! Они много раз доказывали это! С тех пор как вышел этот Белый Лист, сколько евреев лишено возможности приехать сюда. – Она яростно махнула рукой. – Даже евреи из Германии, для которых единственная возможность выжить – это эмигрировать! А поскольку им это запрещено, ты знаешь, чем для них это кончается. – Эмоции переполняли ее. – Ты же сам мне это говорил.
– Я знаю, – мягко произнес он, – но у меня нет выбора. Я не первый палестинский еврей, который идет в британскую армию, и не последний. Неужели ты не понимаешь? Надо забыть па время о наших разногласиях с англичанами. Миру грозит более страшное зло.
Тамара дико и некрасиво рассмеялась.
– Гитлер. С некоторых пор все и всегда сводится к Гитлеру.
– Да, Гитлер. – Дэни тяжело вздохнул, вид у него был усталый.
Она долго не решалась нарушить молчание, наконец спросила:
– Когда ты отправляешься?
– В следующий понедельник.
– Через четыре дня. – Она сжала его руку. – Так скоро.
– Да.
Она смотрела, как кроваво-красное солнце беззвучно скатывалось за темнеющие вдали горы. На какое-то страшное мгновение все вокруг окрасилось в кроваво-красный цвет: земля, небо, даже Дэни.
Внутри нее накапливался какой-то клаустрофобный страх. Она обняла мужа, как бы желая защитить, и прижалась к нему. В ее мозгу, как на ускоренной пленке, мелькали страшные картины войны, и каждый новый кадр был страшнее предыдущего. Только теперь Тамара осознала, что принимала свое вновь обретенное счастье как должное, тогда как это был редкий дар, за который ей каждый день следовало благодарить Бога.
Дэни с такой нежностью смотрел на нее, что она чувствовала: он читает ее мысли.
– Тамара, мы все должны внести свой вклад, – мягко сказал он. – Неужели ты не понимаешь? Единственное, что мешает Гитлеру проглотить еще часть мира, – это Англия. До сих пор его войскам не удалось переправиться через Ла-Манш. Если это случится, вполне возможно, мы будем следующими. И что тогда? – Он скорбно покачал головой. Казалось, весь груз мира давит ему на плечи. – Мы евреи, Тамара. Мы не продержимся и недели.
Она, как в трансе, смотрела на него.
Мы евреи. Евреи.
И тут вдруг самый ужасный из кошмаров напомнил ей о себе: «Что, если его ранят и он попадет в руки врага и окажется в плену?.. И немцы узнают, что он – еврей!»
От этой мысли у нее так сильно закружилась голова, что ей стало дурно. Ей понадобилась вся ее сила воли, чтобы подавить тошноту.
Дэни говорил:
– У нас появится надежда на то, чтобы выжить, только в том случае, если тех, кто поднимется на борьбу, будет много. Ты же это понимаешь, правда?
Стараясь быть храброй, Тамара нашла в себе смелость слабо кивнуть. Конечно, он прав; глубоко в душе она сознавала это так же отчетливо, как то, что за рождением следует смерть, а день сменяется ночью. Он уже все решил. Это было видно но его глазам. Ей оставалось только согласиться с ним, надеясь на то, что это придаст ему смелости и решительности. Ему ведь и без ее предостережений трудно покинуть дом и отправиться воевать против кажущихся непобедимыми армий Гитлера.
Что бы она ни делала, она не должна подрывать его уверенность, потому что это могло иметь фатальные последствия.
– Да… – начала было Тамара, но почувствовала, как у нее перехватило горло. – Да, дорогой, – просто сказала она, прижимаясь к нему своим теплым телом. – Ты должен пойти в британскую армию. Я… я понимаю.
Он молча смотрел на нее.
– Я так горжусь тобой, – прошептала она. – Я так сильно тебя люблю.
– Это я должен гордиться тобой, – сказал Дэни, изумленно покачав головой и притянув ее поближе для поцелуя. – Другая на твоем месте попыталась бы отговорить меня. – Он улыбнулся ей. – Знаешь, ты и вправду дочь своего отца.
У нее на глазах неожиданно выступили слезы.
– Дочь моего отца тут ни при чем, – хрипло проговорила Тамара. – Это были слова твоей жены.
– Я знаю. – Улыбка на его лице стала шире, когда он кончиками пальцев утирал ее слезы. – Мне ли этого не знать?
– Дэни… – На ее лице появилось испуганное выражение.
– Гммм?
– Ты обещаешь быть осторожным? Обещаешь не делать никаких глупостей?
Он рассмеялся.
– А как же иначе? Я же должен вернуться, правда? Мы веда еще должны сдвинуть горы, родить еще детей. И мы не можем терять ни одного мужчины, женщины или ребенка, если хотим претворить в жизнь мечту Герцла о государстве для евреев. – Он уверенно усмехнулся, сверкнув белыми зубами. – Со мной ничего не случится до тех пор, пока наш дом не будет полон ребятишек.
У нее заныло сердце. Когда он улыбался, то выглядел таким молодым, таким хрупким. Кости, мышцы, органы, кожа человека – все это такое непрочное.
В ту ночь, так же, как и в другие три ночи, оставшиеся до его отплытия, они предавались любви с какой-то яростной страстью, как если бы им было необходимо доказать, что они сильны, крепки и полны жизни.
Четыре дня спустя Дэни отправлялся в Хайфу, чтобы подняться на борт британского фрегата, направлявшегося в Англию. Тамара вместе с детьми поехала с ним. Никогда еще она не чувствовала себя такой несчастной, как во время этой поездки. Отсчет времени, которое они могли провести вместе, уже шел на часы. Даже близнецам, казалось, передались ее страхи, и они вели себя непривычно тихо.
Зрелище, которое предстало ее взору, когда они добрались до причала, удивило ее. По меньшей мере двести молодых евреев-добровольцев ожидали посадки на тот же корабль. По их веселому оживлению было видно, что они рады предстоящему отъезду. Провожавшие их мужчины и женщины всех возрастов толпились рядом, раздавая цветы и стаканы с вином. Музыканты исполняли национальные песни, а некоторые, особо возбужденные пары, взявшись за руки, невзирая на нещадно палящее солнце, плясали импровизированный hora. Тамара с изумлением взирала на все это. Понимание того, что многие из этих мужчин могут не вернуться, казалось, никак не омрачало их ликования.
Гордость переполняла ее сердце. Она взглянула на Дэни. Как ни стремились поселенцы обрести свободу и сбросить британское иго, многие из них были готовы, позабыв обо всех разногласиях, направить цвет нации сражаться против Гитлера бок о бок с англичанами. Они понимали, что это сейчас самое важное.
При виде этого волнующего зрелища у Тамары комок застрял в горле, ее охватила гордость за то, что она еврейка.
Когда подошло время Дэни садиться на корабль, она закусила губу и постаралась сдержать слезы, но все было тщетно. «Стоит кораблю отдать швартовы, он уйдет от меня, окажется во власти безликих генералов и безымянных стратегов, превратится в мишень для множества пуль и снарядов и Бог знает каких еще других ужасных сил и, может быть, никогда не вернется. Может случиться так, что я никогда не смогу снова обнять его».
Слезы ручьями катились из ее глаз, когда они стояли, в последний раз сжимая друг друга в объятиях, и теплый морской ветер теребил им волосы.
– Я буду молиться за тебя, Дэни, – прошептала Тамара. Она пристально смотрела в его глаза, гладя его по лицу, как бы желая на ощупь запомнить черты мужа. – Исполни свой долг, но только не оставляй меня вдовой, – нежно молила она его на иврите.
Он неожиданно откинул назад голову и рассмеялся.
– Я вернусь живой и невредимый, и очень скоро. Подожди и сама в этом убедишься. Один праведный еврей стоит десяти тысяч нацистов. Мы этим немцам покажем. Гитлер и не поймет, что его сразило. Ты не успеешь оглянуться, как война кончится.
Война тянулась мучительно долго, и, казалось, ей не будет конца. Дни были длинными, а ночи невыносимо пустыми. Тамара чувствовала себя вдовой. После отъезда Дэни в ее жизни образовалась пустота, схожая с тем ужасным одиночеством, которое охватило ее после смерти Луиса. Если бы не повседневный беспрерывный труд, которого требовала от нее жизнь в общине, она бы сошла с ума. Но даже эти часы, заполненные тяжким трудом, не могли занять все ее время. Она заботилась о близнецах, играла с ними, вычищала до блеска дом, организовывала театрализованные представления для живущих в поселке детей, совершенствовала знания иврита, залпом прочитывала все книги, какие только могла достать, вела дневник, каждую неделю писала длинные письма Дэни и помогала всем семьям, которым могла пригодиться ее помощь. Она была согласна делать все, что угодно, лишь бы занять чем-то свои мысли и на время отвлечься от постоянно гложущего ее одиночества.
Когда и другие мужчины ушли из поселка, чтобы вступить в британскую армию, она вместе с остальными женщинами научилась чистить, смазывать, заряжать оружие, в тайне хранящееся на складе Эйн Шмона на случай нападения, а также стрелять из него. К большому удивлению мужчин, женщины не уступали им в меткости стрельбы. Женские пальцы нажимали на курок более деликатно, и, целясь в мишени, они явно превосходили мужчин в терпении.
Самыми важными в жизни Тамары стали те не частые, но опьяняющие моменты, когда от Дэни приходили письма. Она вновь и вновь перечитывала их. Они неизменно проходили цензуру, поэтому она никогда не знала точно, чем он занимается и какие задания на самом деле выполняет, но ей довольно было уже того, что она получила от него весточку. Тамаре было известно лишь, что он летает на самолете штурманом и что с ним ничего не случилось, несмотря на царящие на войне насилие и хаос.
Эти письма были ее путеводной звездой, спасением от безумия.
Шли месяцы, годы, а конца войне по-прежнему не было видно. Европа и район Тихого океана превратились в два огромных поля сражений, и, если вначале перевес явно находился на стороне Германии и держав оси «Берлин – Рим», после вмешательства США в войне произошел перелом. Медленно ход войны начал склоняться в пользу союзников в их безжалостном стремлении отбросить назад войска гитлеровской коалиции. Англия перестала зависеть от своих пошатнувшихся оборонительных возможностей. Благодаря американской технике и массированным вливаниям помощи, включавшим людские ресурсы, вооружение и боеприпасы, союзнические бомбардировщики еженощно начали совершать ответные налеты на территорию Германии – и в этих налетах принимал участие и Дэни Бен-Яков.
Тамара знала это из его писем, и ее жизнь превратилась в сущий ад. Как только занимался новый день, для нее начиналась страшная выжидательная игра, которая заканчивалась лишь далеко за полночь, после того как никто не приходил, чтобы сообщить ей о том, что она стала вдовой; только тогда она проваливалась в неспокойный, наполненный кошмарами сон. Нервы ее были на пределе. Она стала такой сердитой и раздражительной, что соседи начали ходить вокруг нее на цыпочках.
И вот, в один знойный, ничем не примечательный вторник в августе 1942 года, мир вокруг Тамары рухнул окончательно. Сначала утром перегрелся и взорвался ирригационный насос, подающий воду на поля и в поселок. Около полудня с гор стали наступать арабы, и отразить их вылазку удалось только через два часа. Затем близнецы устроили ужасную потасовку, и ей пришлось наказать их. А ранним вечером, лишь только ее охватила уверенность в том, что в ее мире снова воцарился разум, напротив дома со скрежетом затормозил «лендровер» и британский офицер постучался в дверь.
– Миссис Бен-Яков? – скрипучим голосом осведомился он.
– Д-да?
– Миссис Дэни Бен-Яков?
Неожиданно ее охватил ужас, и Тамара зажала рукой рот, чтобы подавить крик. Казалось, она примерзла к полу, не в силах ни говорить, ни кивнуть головой, ни двинуться с места.
Медленно она опустила руку. Но на губах ее застыла ужасная улыбка, которую ей никак не удавалось растопить.
– Я – майор Уинвуд. – Британский офицер озабоченно глядел на нее сквозь дверной проем. – С вами все в порядке, мадам?
– Р-разумеется, майор, – проговорила она, раскрывая пошире дверь в гостиную – Не хотите ли войти? Сегодня такая страшная жара, градусов тридцать пять. Думаю, вам не помешает выпить чего-нибудь прохладительного?
– Миссис Бен-Яков, присядьте, пожалуйста. – У него было хриплая одышка курильщика.
– Со мной все в порядке, быстро и нарочито жизнерадостно проговорила Тамара – Прошу вас, чувствуйте себя как дома. – Она показала на кресло и принялась расхаживать по комнате, нервно заламывая руки. – Извините меня за беспорядок. По правде говоря, я никого не ждала. Если бы знала о вашем приходе, я бы… – Она замолчала, не в силах продолжать эти любезности.
Он продолжал стоять, широко расставив ноги.
– Пожалуйста, миссис Бен-Яков, поймите, мне очень тяжело сообщать вам это известие. В прошлую субботу вам муж принимал участие в выполнении задания по ночной бомбардировке территории Германии… – Его голос замер.
Она резко повернулась, лицо ее было мертвенно-белым.
– П-продолжайте.
Избегая смотреть ей в глаза, он проговорил:
– С прискорбием вынужден сообщить вам, что его самолет был сбит где-то над Руром.
Тамара закрыла глаза, и ей показалось, что мир падает в пропасть. Лишь спустя несколько нескончаемо долгих минут она обрела дар речи.
– П-пожалуйста… как это произошло?
– По свидетельствам очевидцев, нам известно только то, что его самолет был сбит.
Она попыталась проанализировать услышанное и найти ту спасительную соломинку, за которую можно ухватиться.
– Полагаю, экипаж должен был парашютировать.
– Самолет взорвался в воздухе. Боюсь, времени на эвакуацию у экипажа не было. Останки… не найдены. Мне очень жаль.
Неожиданно земля стала уходить у нее из-под ног. Тамара покачнулась, зашаталась и стала оседать. Он двинулся вперед, чтобы подхватить ее, но она усилием воли заставила себя удержаться на ногах и, закрыв глаза, ухватилась за стол.
Майор сказал, что Дэни умер. Что он навсегда потерян для нее.
Взрыв в воздухе.
Останков нет.
– Миссис Бен-Яков…
Она сделала глубокий вдох, и ее лицо заблестело, как полированная сталь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56