– Я знаю это, куколка… Дэлия огрызнулась:
– Ради Бога, перестань называть меня «куколкой»! Я – не твоя «куколка». К твоему сведению, у меня есть имя – Дэлия. – Она откинула назад голову тем особенным движением, которое показывало, что она очень расстроена.
Пэтси внимательно посмотрела на нее. Она знала, когда заходит слишком далеко, и сразу начала отступать.
– Пусть будет так, Дэлия, – быстро согласилась она, снова принимаясь за свое. – Дэлия, постарайся быть разумной…
– Нет, это ты постарайся быть разумной! Отправляйся домой и поразмышляй над тем, что я тебе только что сказала. Хоть один раз попытайся поставить себя на мое место. А еще лучше возьми на пару месяцев отпуск и поезжай в Израиль. А когда вернешься, вот тогда можешь говорить мне, что я могу и чего не могу делать для своей веры.
– Тогда почему ты сейчас не там? – резко парировала Пэтси. – Если память мне не изменяет, ты уже много лет вольготно живешь в нашей стране. Если в тебе так сильны произраильские настроения, почему бы тебе не вернуться обратно и не поселиться там навсегда? Или на самом деле ты не создана для такой жизни?
– Почему я не там? – тихо переспросила Дэлия. скорее для себя, чем для Пэтси. В глазах ее появилось отсутствующее выражение. – Это очень хороший вопрос. – Она медленно кивнула своим мыслям. – Он и мне дает пищу для размышлений. – Она поднялась на ноги. – Пожалуйста, Пэтси, иди домой. Отправляйся обратно в постель. Мне еще надо столько всего упаковать.
– Дэлия…
– Разговор окончен, – холодно промолвила Дэлия. – Или я должна напомнить тебе, что в качестве моего агента ты обязана поддерживать меня и работать только на меня? Я что-то не припоминаю, чтобы тебя нанимали представлять интересы Жерома Сен-Тесье.
Пэтси пораженно уставилась на нее.
– Я… я вижу, что ты расстроена, – поспешно проговорила она. – Знаешь что, кук… Дэлия. Думаю, мне лучше уйти, чтобы ты могла спокойно обо всем подумать. – Она наклонилась за своими туфлями и, с трудом натянув их на распухшие ноги, попыталась улыбнуться, но улыбка вышла как гримаса. – Что скажешь, если мы снова поговорим обо всем через пару дней, когда обе успокоимся?
После того как Пэтси исчезла так же внезапно, как и появилась, Дэлия почти улыбалась. Она прекрасно понимала причину поспешного ухода Пэтси. Все сводилось к самому низменному знаменателю – долларам и центам. Причитающиеся Пэтси комиссионные с двух с половиной миллионов составят кругленькую сумму в четверть миллиона, и с Жеромом, и без. Пэтси прекрасно понимала, что для нее важнее. Она не собиралась жертвовать курицей, которая несла для нее золотые яйца, – и уж особенно из-за споров на религиозные или политические темы.
«Поведение, достойное настоящего агента», – подумала Дэлия. Она вздохнула, качая головой. Так всегда бывает с агентами. Можно не сомневаться, они пойдут на что угодно: будут кувыркаться, устраивать фейерверки и даже продадут собственную мать, если это понадобится для того, чтобы получить свои комиссионные. И именно это и сделала сейчас Пэтси. Она отступила только потому, что ее комиссионные оказались в опасности, а вовсе не из-за своих идеалов, касающихся Израиля или ее религии.
Два часа назад зашло солнце, и в большой комнате, напичканной коммуникационным оборудованием стоимостью в полмиллиона долларов, стоял полумрак: управляемые электронным устройством шторы цвета шампанского из шелка-сырца скрывали сверкающий огнями Манхэттен. Наджиб Аль-Амир никогда не переставал поражаться этому зрелищу, и это был один из тех крайне редких дней за все время его пребывания в Нью-Йорке, когда он отгородился от мерцающих городских огней. Он смотрел видеопленку одного из первых фильмов с участием Дэлии Боралеви под названием «Иметь и удержать» на большом проекционном телевизионном экране «Сони» и еще три другие одновременно идущие пленки на других встроенных рядом телемониторах и не желал, чтобы панорама, открывающаяся из окна – пусть даже на мгновение, – отвлекала его орлиный взор от экранов.
На одном из мониторов поменьше шла пленка, представлявшая собой подборку крупных черно-белых планов из всех старых фильмов с участием Тамары.
На экране прямо под ним демонстрировались фотографии из газет, записанные на видеопленку интервью и выпуски новостей, на которых был запечатлен Дэни Бен-Яков.
На третьем, самом нижнем экране, без конца повторялись те редкие моменты, когда удавалось сфотографировать или заснять на пленку Шмарию Боралеви. Большинство изображений были зернистыми и расплывчатыми, поскольку снимались с большого расстояния.
Эти бесчисленные кадры разжигали ненависть Наджиба. Подогревали его затухающую жажду мести, в которой он поклялся много лет назад.
В напряженном молчании он смотрел на экраны.
Нажав кнопку на позолоченной панели дистанционного управления, встроенной в кожаный диван цвета слоновой кости, на котором он сидел, Наджиб погрузил звуконепроницаемую комнату в неестественную тишину. Звук ему был не нужен. Достаточно одних изображений.
Его взор почти не отрывался от Дэлии. Ее красота казалась магической. Какие необыкновенные скулы и бездонные глаза, доставшиеся ей от знаменитой матери, и какая решительная, агрессивная форма подбородка и гордая манера высоко держать голову! Их она, несомненно, унаследовала от отца.
Тамара, эта королева тридцатых годов, с белыми, как у ангела, волосами, обладала неестественной, поразительной красотой. Из-за знаменитых светлых глаз в сочетании с необычайно высокими славянскими скулами ее лицо казалось самым прекрасным из всех других.
Грубая красота и сдержанные манеры ее мужа Дэни, бывшего посла в Германии и Великобритании, делали его в прошлом мечтой любого агента, занимающегося подбором актеров. По слухам, он был связан с Моссад. Красивый, сильный и опасный – тревожное сочетание.
И, наконец, старик. Не любит сниматься. Такой простой и обыкновенный, что, куда бы он ни отправился, его везде по ошибке можно принять за одинокого туриста. Человек, которого дед Наджиба однажды спас от неминуемой смерти. И который одно время регулярно приезжал в оазис и с помощью подарков завоевал их дружбу. Он был главой той проклятой общины неверных, которая совершила набег на их деревню и убила его сестру.
Его сестру. Иффат.
Наджиб попытался мысленно воссоздать ее образ, но прошло слишком много лет, и она оставалась всего лишь неясным, ускользающим от него, безликим пятном. С каждым прошедшим годом она все дальше и дальше исчезала из его памяти, пока не превратилась просто в воспоминание, не имеющее лица.
И все эти евреи. Если бы не они, сегодня Иффат была бы жива.
По лицу его ходили желваки.
Последние двадцать лет были необычайно добры к Наджибу Аль-Амиру: красивый сын оазиса превратился в холеного импозантного мужчину с прирожденной царственной осанкой, не оставлявшей сомнений в его близости к властным структурам или необычайном богатстве. Его лицо было суровым и гордым, с черными, подернутыми влагой глазами, от которых ничто не ускользало, а его кожа – гладкой и без морщин – благодаря комфорту, который его окружал. И только густые волосы выдавали возраст: на висках уже поблескивала седина. Он зачесывал волосы назад, на манер иранского шаха. Его шелковая пижама и халат в тон, так же, как носки и домашние туфли, сделанные на заказ, были бы уместны в любой резиденции Пехлеви. Впрочем, как и его состояние. По последним оценкам оно находилось в интервале между четырьмястами и пятьюстами миллионами долларов, и, что самое главное, Наджиб фактически контролировал еще многие миллиарды благодаря сверхъестественному деловому чутью, прочным связям с друзьями-арабами и той власти, которой обладал его дядя Абдулла над приверженцами Ислама. И еще благодаря богатейшим нефтяным запасам, спрятанным глубоко под песками Ближнего Востока.
Находясь в относительно молодом возрасте сорока двух лет, Наджиб стал феноменом двадцатого века, пиратом международного финансового мира. В любую минуту он мог иметь в своем распоряжении миллиарды нефтедолларов. Как следствие этого ему приходилось менять временные пояса с такой же легкостью, с какой другие люди добирались до работы, находящейся на расстоянии четырех миль от дома. В зависимости от настроения он мог это делать быстро или неторопливо, с высокомерным безразличием к расписанию авиалиний. Не зря же в его распоряжении был личный «Бо-инг-727-100», оборудованный дополнительными топливными баками, который служил ему командным пунктом. Будучи чем-то средним между летающим дворцом и обыкновенной студией, он вмещал столько предметов роскоши, что, окажись там Аладдин, тот покраснел бы от стыда. В самолете была огромная спальня с кроватью необъятных размеров (оборудованная привязными ремнями), компактная кухня гурмана, гостиная, в которой с удобствами могли бы разместиться двадцать человек, а также тщательно сбалансированная ванна «джакузи», вмещавшая троих. Путешествовать на высоте тридцати пяти тысяч футов, сидя в такой ванне под массажными струями воды, и взирать сквозь иллюминаторы на море облаков – что может сравниться с таким полетом? И потом, разумеется, было еще два самолета «Лир», целый флот вертолетов и двухсотшестидесятифутовая яхта с бассейном и вертолетной площадкой, которую он держал в Средиземноморье.
Был еще загородный дом высоко в горах Ливана, напоенных ароматом цветов, мавританский дворец в Танжере, собственный охотничий заповедник в Кении площадью в двадцать тысяч акров, частный остров близ побережья Турции, две стоящие рядом виллы на юге Франции, особняк в Беверли-Хиллз, который когда-то принадлежал Тамаре и который он, повинуясь непонятному капризу, приобрел для себя, и квартиры в Токио. Да, потом еще был его городской дворец: состоящее из четырех корпусов сооружение на Трамп-Тауэр, где он укрылся в настоящий момент. Это было одно из самых престижных и бессовестно роскошных мест Манхэттена, а может быть, и всего мира – у его ног со всех четырех сторон переливался огнями Нью-Йорк. Если «джакузи» в самолете заставила бы Аладдина покраснеть, то при виде находящегося в доме бассейна, высоко над Центральным Парком, он просто задохнулся бы от зависти.
Вначале эти ощутимые преимущества богатства приходили медленно, но, после того как Наджиб сделал свой первый миллион, он очень быстро открыл для себя магическую силу денег и их головокружительную прогрессию. Один миллион легко обернулся десятью, а десять миллионов почти без всяких усилий превратились в сто миллионов. Как если бы он был наделен даром Мидаса, ему во всем сопутствовала удача. Никогда прежде история не знала периода, столь благоприятного для делания денег, чем период конца 50-х – середины 70-х годов. Внедрение средств связи и информационных систем на базе микропроцессоров и ненасытная потребность мира в нефти открыли неограниченные возможности в мировой торговле. Люди через каждые несколько недель поднимались в космос, наука развивалась семимильными шагами. И весь мир неожиданно стал досягаемым: реактивные самолеты свели трансконтинентальные полеты к пяти часам, а с обычного телефонного аппарата можно было связаться с любым абонентом в мире – многомиллионные сделки можно было обсуждать, просто набрав нужный номер.
Казалось, для Наджиба Аль-Амира нет ничего невозможного.
Наделенный необычайным даром предвидения и сверхъестественной способностью делать ставку на победителей, он оказался признанным авторитетом в игре, где проворачивались сделки на многие миллионы долларов. Наджиб был одним из первых, кто стал вкладывать деньги в исследования космоса и ядерные технологии, он предвидел развитие японских технологий еще до их появления. Казалось, он совершенно точно знает, когда надо покупать нефтяные танкеры, а когда их продавать. За что бы он ни брался, его расчеты всегда оказывались безупречными.
В 1963 году он заключил первую из сделок, которая впоследствии стала его знаменем и позволила быстро получить первые сто миллионов долларов. Добившись эксклюзивного права на экспорт нефти для двух небольших, но богатых нефтью эмиратов, Наджиб полетел в Нью-Йорк, где обратился к степенным американским банкирам с просьбой о займе. Имея в арсенале эти нефтяные контракты, он легко занял сорок миллионов долларов, которые использовал на приобретение флотилии нефтяных танкеров; два года спустя он уже строил самый крупный супертанкер в мире на судоверфи – совладельцем которой был – в Японии. И тут он наткнулся на золотую жилу.
Нефтяные шейхи были замкнутыми людьми, с подозрением относящиеся к иностранцам, которые приходили заискивать перед ними и выкачивать у них нефть. Отличавшийся большой хитростью Наджиб выступил в роли Посредника между шейхами и представителями нефтяных корпораций. Когда крупнейшие нефтяные компании Великобритании и Америки выразили желание заключить торговые соглашения с арабскими странами, они обнаружили, что им следует обращаться к нему. Таким образом он нашел один самый крупный источник дохода и свое подлинное призвание. Его ежегодные комиссионные от организации таких сделок – без необходимости вкладывать хотя бы один цент из собственных денег – составляли многие миллионы долларов и принесли ему прозвище Мистер Пять Процентов. И эти миллионы он тратил на инвестиции, за которыми следовали повторные инвестиции.
Деньги порождали еще большие деньги. А деньги в достаточном количестве давали подлинную власть. Вскоре у него в руках было столько власти, что его стали обхаживать сильные мира сего; он был на короткой ноге как с кремлевскими лидерами, так и с политическими воротилами в Вашингтоне. Одно время он владел не менее чем сорока разнообразными компаниями от малых до средних размеров и тогда-то и начал формировать их в единый мощный конгломерат.
К 1965 году, сколотив капитал в первые четверть миллиарда, Наджиб быстро приближался к отметке в полмиллиарда долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56