Все для ванны, отличная цена
Прессе, кому-нибудь. Но если вы сделаете заявление… – Он кивнул. – Да, почему бы и нет? В конце концов, до сих пор никто не взял на себя ответственность за случившееся, а обнародование факта похищения может вынудить их сделать это. И потом, может, объявятся какие-нибудь свидетели.
– И что мы скажем?
Голан поджал губы и задумался.
– То, что у вас на сердце.
– И потом будем ждать?
– И потом будем ждать, – подтвердил Голан с притворно веселым выражением на лице. – Не забывай, по крайней мере, у нас есть все основания надеяться, что она по-прежнему жива и невредима. А этим, друг мой, может похвастаться не каждая семья, чьи близкие были похищены. Я все спрашиваю себя, почему они ее похитили? Такие преступления не совершают просто ради желания пощекотать себе нервы. Должна быть какая-то причина.
Шмария с горьким видом кивнул.
– Я днем и ночью задаю себе тот же вопрос.
– И?..
Шмария пожал плечами.
– Я пришел к заключению, что им нужен особый выкуп. И боюсь, это будут не деньги.
– Очень может быть. – Голан, попыхивая сигарой, откинулся на спинку стула. – Думаю, твое предположение не лишено смысла. Особенно если… – Он откашлялся. – Если принять во внимание тебя и Дэни.
Шмария резко поднял глаза.
– Что ты имеешь в виду?
– Возможно, я ошибаюсь, но, возможно, и нет. В любом случае нельзя сбрасывать со счетов вероятность того, что они собираются использовать ее в качестве средства против одного из вас. Может быть, даже обоих. Мне не стоит напоминать тебе, что и ты, и Дэни занимаете важные стратегические посты в правительстве. Что вы оба принадлежите к высшим руководящим кругам кабинета.
Шмария не сводил с него глаз. Те же самые страхи терзали и его, только он не осмеливался облечь их в слова. Но теперь, когда об этом заговорил Хайм, он больше не мог избегать этой темы.
– И что же, в связи с этим, ты предлагаешь делать?
– Единственное, что мы в данных обстоятельствах можем сделать, продолжать все, что делали до сих пор. Мы перевернем вверх дном всю страну. Всю до последнего камешка. – Голан вздохнул. – Ждать. Надеяться. Молиться.
– А что мы будем делать, когда получим известия от похитителей?
– То, что мы всегда делаем в этих случаях. Ты же знаешь процедуру. Постараемся потянуть время. Вступим с ними в переговоры. Попытаемся снизить цену, если будет что снижать, а тем временем будем искать ее везде и всюду. Попробуем освободить ее, прежде чем будут выполнены их условия, – или, во всяком случае, прежде чем будем вынуждены сказать, что не в состоянии их выполнить.
– Это все так, Хайм, но что, если… – Шмария, прикусив губу, умолк. – Что, если они держат ее не здесь, не в Израиле?
Положив палец на переносицу своих очков, Голан чуть-чуть сдвинул их вниз, не сводя со Шмарии пристального взгляда.
– Если ты спрашиваешь меня, что мы будем делать, если ее держат за пределами Израиля, отвечу, хотя тебе это и так известно, что без предварительного согласования с правительством мы не сможем послать группу захвата. – Он взглянул на него поверх очков. – По крайней мере, законным путем. Ты знаешь это не хуже меня, зачем же спрашивать?
– Хайм. – Кинув быстрый взгляд через плечо, Шмария перегнулся через столик. Голос его упал до шепота. – Послушай, пусть то, что я тебе сейчас скажу, останется между нами, ладно? – Подождав, пока Голан утвердительно кивнет, он продолжил: – Мы оба знаем, что в наших вооруженных силах есть люди, которые охотно выйдут за рамки своего служебного долга. Израильтяне, не желающие слушать всякие диссидентские голоса и сентиментальные речи, на которые не скупится наше правительство. Ты понимаешь, о ком я говорю.
Голан сдвинул очки на место и молчал, никак не выразив своего отношения к его словам.
– Я лишь спрашиваю тебя, смогу ли я, если дело до этого дойдет, рассчитывать на твою помощь в подготовке группы захвата? Хотя бы помоги выйти на людей, готовых пойти на это. Неофициально, конечно.
– Ты предлагаешь нам взять дело в свои руки?
– Да, если возникнет необходимость. – Шмария беспомощно развел руками. – Ради своей внучки, – негромко добавил он, – я пойду на все. Даже на убийство.
– На твоем месте я бы держал свои мысли при себе, – предупредил Голан.
Но Шмарию это не остановило.
– А что, если она в Ливии? Или в Иордании? Или, еще хуже, в какой-то более дружественной стране? Как мы сможем гарантировать, что нам удастся осуществить спасательную операцию, если речь пойдет о стране, с которой наше правительство пытается наладить мирные отношения?
– Ты говоришь о политике. – Голан допил остатки кофе и поднялся со своего стула. – На этот вопрос, Шмария, я не могу тебе ответить. Ты это и так знаешь. Он из области гипотез. Нам нужно подождать, пока не придет время, и дай Бог, чтобы этого не случилось. Но, если такое все же случится, тогда мы все обсудим. Иди, займись пресс-конференцией. А я пока забуду, что мы вообще говорили на эту тему. И советую тебе сделать то же самое.
Шмария слабо улыбнулся.
– Ты прав. И благодарю тебя. Хайм. Я знаю, ты вовсе не обязан был приходить.
– Всего хорошего, Шмария. Если что-то узнаешь, сообщи мне.
– Ты будешь первым, – пообещал Шмария. Голан махнул в ответ.
– До встречи.
Шмария посмотрел ему вслед и увидел, как он растворился в толпе. Затем, заметив проходящего мимо официанта, поднял руку, чтобы привлечь его внимание.
– Официант! – позвал он. – Ха хесбон.
Дэлия беспокойно металась из комнаты в комнату. Их обстановка так запечатлелась в ее сознании, что, даже выбравшись отсюда живой и невредимой, она до конца своих дней не сможет забыть это место. Она выучила его размеры наизусть. Если не считать площадки, которую занимал выступающий альков фойе – шестнадцать квадратных футов, – гостиная ее тюрьмы в ширину равнялась двадцати одному, а в длину тридцати средним шагам: другими словами, она составляла тридцать восемь футов в ширину и сорок четыре фута в длину. Спальня в длину составляла тридцать восемь футов, а в ширину – двадцать четыре. Были еще две огромные, отделанные мрамором ванные комнаты – мужская и женская – с косметическими креслами, резными мраморными раковинами в виде морских ракушек и ваннами «джакузи», отделанными мозаичным кафелем, в каждой из которых могла бы поместиться вполне приличная нью-йоркская студия. Кроме того, были еще два больших стенных шкафа длиной в семьдесят шесть футов и окна с раздвижными стеклами от пола до потолка длиной в сорок шесть футов – но, несмотря на обилие стекла, это была самая настоящая тюрьма. Стальные ставня, приводимые в действие при помощи электронного устройства, были опущены и заперты, что делало побег невозможным. Одиннадцать телефонных аппаратов, включая те четыре, что стояли в ванных комнатах, оказались отключенными.
Пока Дэлия как тигр в клетке рыскала по комнатам, вся эта роскошь лишь усугубляла ее злость. Она чувствовала себя так, будто находилась внутри декорации, поставленной для какого-то глупого фильма. Ну и тюрьма, со всеми этими тоннами розового, в прожилках, мрамора, акрами обитых стеганой розовой замшей стен и обилием нежнейших розовых шелковых тканей! Настоящий фарс. Нелепость. Прямо «Алиса в Стране чудес». Окажись на месте всей этой невероятной роскоши какая-нибудь крошечная каморка размерами шесть на шесть футов, Дэлия, вероятно, не испытывала бы такого раздражения.
Почувствовав усталость, она бросилась на обитую розовой замшей кушетку, медленно провалившись в ее пуховые подушки. И вообще, сколько еще они собираются ее здесь держать? С тех пор как ее привезли сюда, прошло два дня – она уже знает тут каждый угол и каждую безделушку. Дэлия снова, наверное, в двадцать четвертый раз за прошедший час, бросила взгляд на настольные часы. Это уже вошло в привычку. Хотя время и превратилось в некое отвлеченное понятие, она постоянно сознавала, что оно уходит, а ее положение остается прежним. Куда бы она ни обращала свой взгляд, тиканье часов сопровождало ее повсюду. Похитители почему-то не лишили ее счета времени, а именно так обычно, насколько ей было известно, поступают все похитители, о которых она читала. И Дэлия спрашивала себя, можно ли почерпнуть что-то важное из этого факта. Она также спрашивала себя, подействовало ли бы на нее отсутствие часов с психологической точки зрения, и решила, что, наверное, нет. Все равно через каждые восемь часов она знала бы, который час, поскольку еду ей приносили с такой точностью, что можно было сверять часы. Каждый раз еду приносил кто-нибудь из новой смены охранников, а менялись они каждые восемь часов. Завтрак приносили ровно в восемь утра, ленч – в четыре часа дня, а ужин в полночь. Это вносило сумятицу в ее сон и общее состояние, но, как она догадывалась, не имело никакого отношения к желанию причинить ей неудобство: просто так им было удобнее. Судя по качеству пищи, поваров – так же, как и остальных слуг – во дворце сейчас не было.
Подслушивая за дверью, Дэлия узнала, что снаружи ее днем и ночью сторожат по меньшей мере двое охранников. Она также вычислила, что и под ее плотно закрытыми окнами тоже постоянно дежурят еще двое часовых. Иногда, раздвинув стеклянные панели, она слышала голоса, раздававшиеся под ее окнами, и чувствовала запах сигаретного дыма, проникавшего внутрь сквозь узенькие щелочки между металлическими пластинами. Три человека по очереди приносили ей подносы с едой и время от времени проверяли, как у нее дела: двое мужчин, Ахмед и Галук, и женщина-немка по имени Моника.
Хуже всех была Моника, она была самой свирепой, ненависть прямо-таки переполняла ее. Дэлия подозревала, что немка по какой-то причине испытывает к ней личную неприязнь, которую всячески выказывает при каждом удобном случае. Если она приносила суп, то обязательно проливала по пути большую его часть; то же самое она проделывала с кофе. Или она несла поднос, на котором тарелка стояла так, чтобы ее большой палец непременно оказывался в ней. Однажды, скосив в сторону свои холодные тусклые глазки, Моника буркнула:
– Я в нее не плевала и не мочилась. На этот раз. – При этом она едва шевелила губами, но от этого ее слова не стали менее ядовитыми.
Дэлия делала вид, что уловки немки на нее не действуют. Она понимала, что спорить с ней бесполезно. Дэлия прекрасно отдавала себе отчет в том, что Моника нарывается на драку, и ей было важно сделать все возможное, чтобы предотвратить ее. Всякий раз, когда Моника провоцировала ее, Дэлия заставляла себя вспомнить первое правило рукопашного боя. Казалось, прошла вечность, с тех пор как она носила защитную форму, проходя подготовку в израильской армии, но она не забыла наставления своего инструктора по борьбе: «Если ваш противник вооружен, а вы нет, – рычал верзила-сержант, – старайтесь избежать конфронтации. Это самая эффективная тактика ведения боя». В то время Дэлии и в голову не приходило, что когда-нибудь его совет сослужит ей хорошую службу.
Моника была вооружена до зубов.
Большинство мужчин, напротив, были вовсе не так плохи, за исключением одного коротышки по имени Ахмед. Он отличался действующими на нервы манерами и полной неспособностью стоять спокойно. Был постоянно на взводе, подпрыгивая и пританцовывая, будто подчиняясь одному ему слышимому ритму. Кроме того, он не вынимал одну руку из кармана, вульгарно поглаживая свой детородный орган и бросая на нее плотоядные взгляды. Всякий раз, когда он ухмылялся, его молчаливое послание казалось ей громко произнесенной угрозой: «Как-нибудь я приду к тебе и воткну его в тебя!» Вместо того чтобы во время своих дежурств заглядывать к ней через час или два, он входил через каждые пятнадцать–двадцать минут.
Ахмед пугал ее даже больше, чем Моника: она чувствовала, что он и в самом деле безумен.
Все остальные, заходя к ней через каждые час или два, обычно полностью игнорировали ее. Иногда Дэлия слышала, как за дверью или под окнами они перебрасываются непристойными шутками. А иногда включали радиоприемники или магнитофоны, и тогда к ней просачивались звуки музыки.
В одном она была совершенно уверена: ее сторожили круглосуточно, не оставляя никакой надежды на побег.
Нельзя сказать, что Дэлия не пыталась убежать. Сразу же после того как ее доставили сюда, ей пришла в голову мысль использовать вилку, для того чтобы приоткрыть ставни. Ее ждало глубокое разочарование. Ставни находились под током: удар был не настолько силен, чтобы убить, но она все же успела почувствовать, как у нее волосы встают дыбом. Потом ее отбросило назад.
Самый очевидный путь для побега представляли собой все те же тщательно охраняемые невельсоновские двери, напоминавшие двери банковских хранилищ: толстые, непроницаемые и неподдающиеся.
Дэлия устало опустила голову на спинку дивана и осторожно пощупала кончиками пальцев лоб. По всей голове, от висков до затылка, у нее начинала пульсировать и стучать кровь. Нет лучшего средства, для того чтобы по-настоящему разболелась голова, подумала она, чем умственная депрессия. Если мозги забиты всяким мусором и все выходит из-под контроля, организм мгновенно реагирует на негативные сигналы и устраивает тебе такое! Она уже чувствовала приближение чудовищной головной боли.
Дэлия соскользнула на пол и, встав на широко раздвинутые колени, запрокинула назад голову так далеко, как только могла. У нее, однако, было такое ощущение, что в таком плохом настроении даже йога будет бессильна.
Одним из самых ранних детских воспоминаний Наджиба было то, как однажды его мать по какому-то срочному делу ушла к своим родителям, оставив его одного в маленьком домике в Аль-Найяфе, и ему представилась возможность поэкспериментировать со спичками. Процесс зажигания спичек и разбрасывания вокруг себя горящих огоньков привел его в состояние такого экстаза, что он даже не слышал, когда вернулась мать. Шок и ужас, которые она испытала, выразились в том уроке, который она ему преподала: вместо того чтобы просто отшлепать сына, она зажгла спичку, схватила его руку и мрачно держала пальцы на огне до тех пор, пока они не покрылись волдырями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– И что мы скажем?
Голан поджал губы и задумался.
– То, что у вас на сердце.
– И потом будем ждать?
– И потом будем ждать, – подтвердил Голан с притворно веселым выражением на лице. – Не забывай, по крайней мере, у нас есть все основания надеяться, что она по-прежнему жива и невредима. А этим, друг мой, может похвастаться не каждая семья, чьи близкие были похищены. Я все спрашиваю себя, почему они ее похитили? Такие преступления не совершают просто ради желания пощекотать себе нервы. Должна быть какая-то причина.
Шмария с горьким видом кивнул.
– Я днем и ночью задаю себе тот же вопрос.
– И?..
Шмария пожал плечами.
– Я пришел к заключению, что им нужен особый выкуп. И боюсь, это будут не деньги.
– Очень может быть. – Голан, попыхивая сигарой, откинулся на спинку стула. – Думаю, твое предположение не лишено смысла. Особенно если… – Он откашлялся. – Если принять во внимание тебя и Дэни.
Шмария резко поднял глаза.
– Что ты имеешь в виду?
– Возможно, я ошибаюсь, но, возможно, и нет. В любом случае нельзя сбрасывать со счетов вероятность того, что они собираются использовать ее в качестве средства против одного из вас. Может быть, даже обоих. Мне не стоит напоминать тебе, что и ты, и Дэни занимаете важные стратегические посты в правительстве. Что вы оба принадлежите к высшим руководящим кругам кабинета.
Шмария не сводил с него глаз. Те же самые страхи терзали и его, только он не осмеливался облечь их в слова. Но теперь, когда об этом заговорил Хайм, он больше не мог избегать этой темы.
– И что же, в связи с этим, ты предлагаешь делать?
– Единственное, что мы в данных обстоятельствах можем сделать, продолжать все, что делали до сих пор. Мы перевернем вверх дном всю страну. Всю до последнего камешка. – Голан вздохнул. – Ждать. Надеяться. Молиться.
– А что мы будем делать, когда получим известия от похитителей?
– То, что мы всегда делаем в этих случаях. Ты же знаешь процедуру. Постараемся потянуть время. Вступим с ними в переговоры. Попытаемся снизить цену, если будет что снижать, а тем временем будем искать ее везде и всюду. Попробуем освободить ее, прежде чем будут выполнены их условия, – или, во всяком случае, прежде чем будем вынуждены сказать, что не в состоянии их выполнить.
– Это все так, Хайм, но что, если… – Шмария, прикусив губу, умолк. – Что, если они держат ее не здесь, не в Израиле?
Положив палец на переносицу своих очков, Голан чуть-чуть сдвинул их вниз, не сводя со Шмарии пристального взгляда.
– Если ты спрашиваешь меня, что мы будем делать, если ее держат за пределами Израиля, отвечу, хотя тебе это и так известно, что без предварительного согласования с правительством мы не сможем послать группу захвата. – Он взглянул на него поверх очков. – По крайней мере, законным путем. Ты знаешь это не хуже меня, зачем же спрашивать?
– Хайм. – Кинув быстрый взгляд через плечо, Шмария перегнулся через столик. Голос его упал до шепота. – Послушай, пусть то, что я тебе сейчас скажу, останется между нами, ладно? – Подождав, пока Голан утвердительно кивнет, он продолжил: – Мы оба знаем, что в наших вооруженных силах есть люди, которые охотно выйдут за рамки своего служебного долга. Израильтяне, не желающие слушать всякие диссидентские голоса и сентиментальные речи, на которые не скупится наше правительство. Ты понимаешь, о ком я говорю.
Голан сдвинул очки на место и молчал, никак не выразив своего отношения к его словам.
– Я лишь спрашиваю тебя, смогу ли я, если дело до этого дойдет, рассчитывать на твою помощь в подготовке группы захвата? Хотя бы помоги выйти на людей, готовых пойти на это. Неофициально, конечно.
– Ты предлагаешь нам взять дело в свои руки?
– Да, если возникнет необходимость. – Шмария беспомощно развел руками. – Ради своей внучки, – негромко добавил он, – я пойду на все. Даже на убийство.
– На твоем месте я бы держал свои мысли при себе, – предупредил Голан.
Но Шмарию это не остановило.
– А что, если она в Ливии? Или в Иордании? Или, еще хуже, в какой-то более дружественной стране? Как мы сможем гарантировать, что нам удастся осуществить спасательную операцию, если речь пойдет о стране, с которой наше правительство пытается наладить мирные отношения?
– Ты говоришь о политике. – Голан допил остатки кофе и поднялся со своего стула. – На этот вопрос, Шмария, я не могу тебе ответить. Ты это и так знаешь. Он из области гипотез. Нам нужно подождать, пока не придет время, и дай Бог, чтобы этого не случилось. Но, если такое все же случится, тогда мы все обсудим. Иди, займись пресс-конференцией. А я пока забуду, что мы вообще говорили на эту тему. И советую тебе сделать то же самое.
Шмария слабо улыбнулся.
– Ты прав. И благодарю тебя. Хайм. Я знаю, ты вовсе не обязан был приходить.
– Всего хорошего, Шмария. Если что-то узнаешь, сообщи мне.
– Ты будешь первым, – пообещал Шмария. Голан махнул в ответ.
– До встречи.
Шмария посмотрел ему вслед и увидел, как он растворился в толпе. Затем, заметив проходящего мимо официанта, поднял руку, чтобы привлечь его внимание.
– Официант! – позвал он. – Ха хесбон.
Дэлия беспокойно металась из комнаты в комнату. Их обстановка так запечатлелась в ее сознании, что, даже выбравшись отсюда живой и невредимой, она до конца своих дней не сможет забыть это место. Она выучила его размеры наизусть. Если не считать площадки, которую занимал выступающий альков фойе – шестнадцать квадратных футов, – гостиная ее тюрьмы в ширину равнялась двадцати одному, а в длину тридцати средним шагам: другими словами, она составляла тридцать восемь футов в ширину и сорок четыре фута в длину. Спальня в длину составляла тридцать восемь футов, а в ширину – двадцать четыре. Были еще две огромные, отделанные мрамором ванные комнаты – мужская и женская – с косметическими креслами, резными мраморными раковинами в виде морских ракушек и ваннами «джакузи», отделанными мозаичным кафелем, в каждой из которых могла бы поместиться вполне приличная нью-йоркская студия. Кроме того, были еще два больших стенных шкафа длиной в семьдесят шесть футов и окна с раздвижными стеклами от пола до потолка длиной в сорок шесть футов – но, несмотря на обилие стекла, это была самая настоящая тюрьма. Стальные ставня, приводимые в действие при помощи электронного устройства, были опущены и заперты, что делало побег невозможным. Одиннадцать телефонных аппаратов, включая те четыре, что стояли в ванных комнатах, оказались отключенными.
Пока Дэлия как тигр в клетке рыскала по комнатам, вся эта роскошь лишь усугубляла ее злость. Она чувствовала себя так, будто находилась внутри декорации, поставленной для какого-то глупого фильма. Ну и тюрьма, со всеми этими тоннами розового, в прожилках, мрамора, акрами обитых стеганой розовой замшей стен и обилием нежнейших розовых шелковых тканей! Настоящий фарс. Нелепость. Прямо «Алиса в Стране чудес». Окажись на месте всей этой невероятной роскоши какая-нибудь крошечная каморка размерами шесть на шесть футов, Дэлия, вероятно, не испытывала бы такого раздражения.
Почувствовав усталость, она бросилась на обитую розовой замшей кушетку, медленно провалившись в ее пуховые подушки. И вообще, сколько еще они собираются ее здесь держать? С тех пор как ее привезли сюда, прошло два дня – она уже знает тут каждый угол и каждую безделушку. Дэлия снова, наверное, в двадцать четвертый раз за прошедший час, бросила взгляд на настольные часы. Это уже вошло в привычку. Хотя время и превратилось в некое отвлеченное понятие, она постоянно сознавала, что оно уходит, а ее положение остается прежним. Куда бы она ни обращала свой взгляд, тиканье часов сопровождало ее повсюду. Похитители почему-то не лишили ее счета времени, а именно так обычно, насколько ей было известно, поступают все похитители, о которых она читала. И Дэлия спрашивала себя, можно ли почерпнуть что-то важное из этого факта. Она также спрашивала себя, подействовало ли бы на нее отсутствие часов с психологической точки зрения, и решила, что, наверное, нет. Все равно через каждые восемь часов она знала бы, который час, поскольку еду ей приносили с такой точностью, что можно было сверять часы. Каждый раз еду приносил кто-нибудь из новой смены охранников, а менялись они каждые восемь часов. Завтрак приносили ровно в восемь утра, ленч – в четыре часа дня, а ужин в полночь. Это вносило сумятицу в ее сон и общее состояние, но, как она догадывалась, не имело никакого отношения к желанию причинить ей неудобство: просто так им было удобнее. Судя по качеству пищи, поваров – так же, как и остальных слуг – во дворце сейчас не было.
Подслушивая за дверью, Дэлия узнала, что снаружи ее днем и ночью сторожат по меньшей мере двое охранников. Она также вычислила, что и под ее плотно закрытыми окнами тоже постоянно дежурят еще двое часовых. Иногда, раздвинув стеклянные панели, она слышала голоса, раздававшиеся под ее окнами, и чувствовала запах сигаретного дыма, проникавшего внутрь сквозь узенькие щелочки между металлическими пластинами. Три человека по очереди приносили ей подносы с едой и время от времени проверяли, как у нее дела: двое мужчин, Ахмед и Галук, и женщина-немка по имени Моника.
Хуже всех была Моника, она была самой свирепой, ненависть прямо-таки переполняла ее. Дэлия подозревала, что немка по какой-то причине испытывает к ней личную неприязнь, которую всячески выказывает при каждом удобном случае. Если она приносила суп, то обязательно проливала по пути большую его часть; то же самое она проделывала с кофе. Или она несла поднос, на котором тарелка стояла так, чтобы ее большой палец непременно оказывался в ней. Однажды, скосив в сторону свои холодные тусклые глазки, Моника буркнула:
– Я в нее не плевала и не мочилась. На этот раз. – При этом она едва шевелила губами, но от этого ее слова не стали менее ядовитыми.
Дэлия делала вид, что уловки немки на нее не действуют. Она понимала, что спорить с ней бесполезно. Дэлия прекрасно отдавала себе отчет в том, что Моника нарывается на драку, и ей было важно сделать все возможное, чтобы предотвратить ее. Всякий раз, когда Моника провоцировала ее, Дэлия заставляла себя вспомнить первое правило рукопашного боя. Казалось, прошла вечность, с тех пор как она носила защитную форму, проходя подготовку в израильской армии, но она не забыла наставления своего инструктора по борьбе: «Если ваш противник вооружен, а вы нет, – рычал верзила-сержант, – старайтесь избежать конфронтации. Это самая эффективная тактика ведения боя». В то время Дэлии и в голову не приходило, что когда-нибудь его совет сослужит ей хорошую службу.
Моника была вооружена до зубов.
Большинство мужчин, напротив, были вовсе не так плохи, за исключением одного коротышки по имени Ахмед. Он отличался действующими на нервы манерами и полной неспособностью стоять спокойно. Был постоянно на взводе, подпрыгивая и пританцовывая, будто подчиняясь одному ему слышимому ритму. Кроме того, он не вынимал одну руку из кармана, вульгарно поглаживая свой детородный орган и бросая на нее плотоядные взгляды. Всякий раз, когда он ухмылялся, его молчаливое послание казалось ей громко произнесенной угрозой: «Как-нибудь я приду к тебе и воткну его в тебя!» Вместо того чтобы во время своих дежурств заглядывать к ней через час или два, он входил через каждые пятнадцать–двадцать минут.
Ахмед пугал ее даже больше, чем Моника: она чувствовала, что он и в самом деле безумен.
Все остальные, заходя к ней через каждые час или два, обычно полностью игнорировали ее. Иногда Дэлия слышала, как за дверью или под окнами они перебрасываются непристойными шутками. А иногда включали радиоприемники или магнитофоны, и тогда к ней просачивались звуки музыки.
В одном она была совершенно уверена: ее сторожили круглосуточно, не оставляя никакой надежды на побег.
Нельзя сказать, что Дэлия не пыталась убежать. Сразу же после того как ее доставили сюда, ей пришла в голову мысль использовать вилку, для того чтобы приоткрыть ставни. Ее ждало глубокое разочарование. Ставни находились под током: удар был не настолько силен, чтобы убить, но она все же успела почувствовать, как у нее волосы встают дыбом. Потом ее отбросило назад.
Самый очевидный путь для побега представляли собой все те же тщательно охраняемые невельсоновские двери, напоминавшие двери банковских хранилищ: толстые, непроницаемые и неподдающиеся.
Дэлия устало опустила голову на спинку дивана и осторожно пощупала кончиками пальцев лоб. По всей голове, от висков до затылка, у нее начинала пульсировать и стучать кровь. Нет лучшего средства, для того чтобы по-настоящему разболелась голова, подумала она, чем умственная депрессия. Если мозги забиты всяким мусором и все выходит из-под контроля, организм мгновенно реагирует на негативные сигналы и устраивает тебе такое! Она уже чувствовала приближение чудовищной головной боли.
Дэлия соскользнула на пол и, встав на широко раздвинутые колени, запрокинула назад голову так далеко, как только могла. У нее, однако, было такое ощущение, что в таком плохом настроении даже йога будет бессильна.
Одним из самых ранних детских воспоминаний Наджиба было то, как однажды его мать по какому-то срочному делу ушла к своим родителям, оставив его одного в маленьком домике в Аль-Найяфе, и ему представилась возможность поэкспериментировать со спичками. Процесс зажигания спичек и разбрасывания вокруг себя горящих огоньков привел его в состояние такого экстаза, что он даже не слышал, когда вернулась мать. Шок и ужас, которые она испытала, выразились в том уроке, который она ему преподала: вместо того чтобы просто отшлепать сына, она зажгла спичку, схватила его руку и мрачно держала пальцы на огне до тех пор, пока они не покрылись волдырями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56