Длинные черные ресницы, пушистые, как соболиный мех, и черные, как самый черный бархат, казалось, принадлежат сказочному существу.
Он едва не застонал.
Ему выпала червонная дама. Пиковый туз. Все старшие козыри.
Как два титана, приготовившиеся к поединку, стояли они напротив друг друга в этом восьмиугольном фойе. Он – в белоснежном одеянии, она – в черном. Наджиб не сомневался, что под чадрой скрывается подбородок, вздернутый с таким же негодованием, которое он читал в ее горящих глазах.
Казалось, прошла вечность. Затем он услышал глубокий изумленный вздох, от которого резко колыхнулась ее накидка. Ее ресницы быстро затрепетали, когда она узнала его, и совершенно неожиданно из-за чадры послышался вызывающий серебристый смех.
Ему показалось, что его ударили. Он тревожно отшатнулся назад; смех свел на нет все его самообладание, причинил ему такую боль, как если бы он получил удар ножом прямо в сердце. Затем циничное веселье достигло и ее глаз и запылало там, обдав его жаром другой не менее жестокой пощечины: звонкой, причиняющей боль, невыносимо унизительной.
Наджиб смущенно смотрел на нее.
И тут она заговорила.
– Так, так, так! – Ее голос, такой же язвительный, как и смех, был гортанным и притягательным. – Кто бы мог подумать, что знаменитому Наджибу Аль-Амиру приходится прибегать к услугам белых рабынь!
– Вы меня знаете? – На его лице невольно отразилось удивление, и он выругал себя за эту слабость. Ну, конечно, она не могла не узнать его! Как глупо, что он не подумал об этом раньше. Его лицо появлялось на страницах газет и журналов и экранах телевизоров всех пяти континентов с гораздо большей регулярностью, чем ему бы этого хотелось.
– Даже в этом дурацком наряде в духе Рудольфо Валентино, – сурово ответила Дэлия.
– Вы удивлены.
– А разве может быть иначе? Чего я никак не ожидала, так это того, что в конце всей этой цепочки выйду на вас. На кого угодно, только не на Наджиба Аль-Амира, самого богатого человека в мире! – с гадливостью передразнила она и снова разразилась ядовитым смехом.
Его щеки дрожали от усилий, которые он предпринимал, стараясь держать себя в руках, но голос не дрогнул.
– Я вовсе не самый богатый человек в мире, – холодно проговорил Наджиб. – И никогда не претендовал на этот титул.
Дэлия махнула рукой.
– Самый богатый. На втором месте. На десятом. Какая разница?
Он молчал.
Смех в ее глазах угас, они сузились, став похожими на рысьи.
– Что вам от меня надо? – ядовито прошипела она.
Он не отвечал.
– Зачем вы привезли меня сюда? Отвечайте, черт бы вас побрал! Вы что, играете в какую-то извращенную сексуальную игру?
От этих злых слов Наджиба передернуло.
– На вашем месте я бы придержал язык, – посоветовал он с напускным спокойствием.
И в этот момент его взгляд упал на ее руки. Она держала их перед собой, не замечая, что мягко массирует запястья. Он вздрогнул, заметив содранную кожу и глубокие следы, оставленные тугими веревками, и быстро отвел глаза в сторону.
Все шло не так. Даже в страшном сне он не мог представить, что ему доведется испытать такое чувство вины и угрызения совести. Всякий раз, когда он представлял себе эту минуту, все казалось таким ясным, таким определенным и простым. Ничего похожего на те чувства, что обуревали его сейчас, – такие сложные, запутанные и смятенные.
Все было не так.
Будь прокляты эта чадра и эта накидка! Вместо того чтобы придать ей бесполый вид, они создали мучительно-изысканный ореол таинственности, который проник сначала в его чресла, а затем глубже, в самое его естество.
Наджиба охватило безумное желание сорвать эту оскорбительную тряпку и тем самым низвести ее до уровня обычного человека, на которого он мог бы выплеснуть свою ненависть.
– Мне жаль, что в силу необходимости нам пришлось встретиться при столь печальных обстоятельствах, – не придумав ничего лучшего, наконец проговорил он. – Если в моих силах сделать ваше пребывание…
– Полагаю, здесь все в ваших силах! – зло прорычала Дэлия, в праведном гневе взмахнув руками. – Вы можете немедленно освободить меня и отправить из этой Богом забытой дыры, вот что вы можете сделать!
Наджиб закрыл глаза и постарался вытеснить ее образ из своего сознания и своей памяти. Он совершил ужасную ошибку. Ему не следовало спускаться вниз, чтобы увидеть ее. Но она должна была олицетворять собой все, что он приучил себя ненавидеть, все, что он поклялся уничтожить, посвятив этому всю свою жизнь. Так что странного в том, что ему захотелось разок взглянуть на нее?
Но как он мог предвидеть, что утонет в зеленом омуте ее глаз и своем собственном страдании? Ее гнев и ярость не удивили его, но он почувствовал себя полностью поверженным ими.
Каким же он выглядит дураком!
Наджиб открыл глаза, заставив себя заговорить.
– Я провожу вас в вашу комнату. – Он потянулся, чтобы взять ее за руку.
– Не прикасайтесь ко мне! – Она со злостью оттолкнула его.
– Прекрасно, если вы предпочитаете мне ту немку… Если бы взгляд мог убивать, он был бы уже мертв.
– Я предпочитаю тебе любого, арабская свинья!
Молниеносно его рука рванулась к ней и яростно сорвала с лица чадру. Безумный свет в ее глазах засверкал еще сильнее.
Наджиб выдавил из себя улыбку.
– Еврейская сука!
Дэлия подняла голову и, глубоко втянув в себя воздух, плюнула ему прямо в лицо.
Он даже не потрудился стереть слюну с лица, а лишь изумленно уставился на нее. Дьявольское выражение, появившееся на его лице, совершенно преобразило Наджиба. Его черные глаза стали похожими на ртуть, такую блестящую, что она увидела в них свое отражение. Без всякого предупреждения он одной рукой обхватил ее затылок, грубо притянув к себе ее голову, а другой безошибочно нащупал сквозь толстую ткань грудь и безжалостно стиснул ее.
Дэлия почувствовала острую боль, слезы выступили в уголках глаз, но она не доставила ему удовольствия увидеть, как она плачет. Затем его разъяренные губы жадно прижались к ее губам.
Казалось, кто-то щелкнул выключателем. Она застыла, как мраморная статуя; даже ее губы внезапно превратились в камень. Живыми были только глаза. В них пылало адское пламя.
Он еще сильнее стиснул ее, по-прежнему не отрывая взгляда от ее лица. Она побледнела, капельки пота выступили на лбу, но взгляд по-прежнему оставался язвительным.
Наджиб грубо оттолкнул ее. В его голосе невольно послышались уважительные нотки.
– Как шлюха ты ни на что не годишься, – проговорил он.
Язвительная гримаса на ее лице сменилась выражением необузданного торжества.
Хамид и Моника препроводили наверх Дэлию, по-прежнему пребывавшую в замешательстве. Если бы она не знала, что этого не может быть, то сказала бы, что Наджиба Аль-Амира влечет к ней. Чем еще можно объяснить то, как напряженно он вглядывался в ее глаза, а потом еще и набросился на нее? Она решила, однако, что это чувство не имеет ничего общего с желанием. Это была ненависть – ненависть в чистом виде. Именно поэтому он пытался причинить ей боль.
Пока ее конвоировали, боковым зрением она отмечала бесконечные огромные коридоры и гигантские образчики современной скульптуры, попадавшиеся ей на пути. Наконец Хамид отворил массивную дверь.
– Скажи спасибо этому капиталисту-арабу, – брюзжала Моника. – Не знаю, с чего это он так благоволит к тебе. Если бы это зависело от меня, я заперла бы тебя в темном подвале.
Дэлия не понимала, что имеет в виду немка, до тех пор пока ее не втолкнули внутрь комнаты, заперев дверь снаружи. Не веря своим глазам, она разглядывала роскошные розовые апартаменты.
Почему не темный подвал?
Почему эта золоченая темница?
В каждом европейском городе есть знаменитое на весь мир кафе, одинаково притягательное как для местных жителей, так и для туристов. На улицу выставляются столики, за которыми можно посидеть и поглазеть на то, что происходит вокруг. В такие места люди приходят, для того чтобы посмотреть на других и показать себя; там никто никуда не торопится, за чашечкой кофе или стаканом прохладительных напитков можно почитать газету. Там собираются любители интеллектуальных разговоров и часами спорят на разные злободневные темы. В Тель-Авиве таким местом является кафе «Кассит» на улице Дизенгофф.
Шмария специально выбрал его, потому что здесь всегда очень многолюдно и все на виду; он правильно рассудил, что ни одному здравомыслящему человеку и в голову не придет, что какие-то темные дела можно вести так открыто. Те немногие, кто мог узнать сидящего рядом с ним мужчину, принадлежащего к разведывательному ведомству, без сомнения подумали бы, что эти два человека просто случайно встретились на улице и решили посидеть и выпить по чашке кофе, прежде чем снова разойтись в разные стороны.
Хайм Голан возглавлял Моссад, израильскую секретную службу – предмет зависти всего мира.
Внешне непритязательного Голана легко можно было принять за обыкновенного дедушку: темные солнцезащитные очки скрывали блестящие ярко-синие глаза, обрамленные глубокими – от частых улыбок – морщинами, и белоснежные брови. У него был смешной обгоревший нос-картошкой и непокорные густые седые волосы. Немногим пришло бы в голову, что вместо крови в его венах течет ледяная вода, а за его лучезарной внешностью скрывается железный характер. Это был человек поразительного мужества и несгибаемой силы воли.
Вот и сейчас скрытые темными стеклами глаза Хайма Голана искрились обманчивой усмешкой дедушки-добряка.
– Ты только взгляни на них, – произнес он, показывая на проходящие мимо толпы людей: радостных покупателей, держащихся за руки влюбленных, встретившихся случайно и остановившихся поболтать приятелей. – Они ведут себя совсем как дети. Так же беззаботно. Такое впечатление, что они в Париже или Риме. Заняты своими покупками и не замечают ничего вокруг. – Он медленно покачал головой. – Интересно, отдают ли эти весельчаки себе отчет в том, что в любую секунду здесь может взорваться бомба и разнести их всех на куски? Пуф! И все. – Губы его улыбались, но глаза смотрели угрюмо.
– Конечно, они это знают, – кивнул Шмария. – Эта мысль всегда в глубине сознания, притаившаяся за смехом. Именно поэтому они так беззаботны – знают, что этот радостный миг может оказаться последним.
Голан повернулся к Шмарии и с уважением взглянул на него поверх очков.
– Наша с тобой беда в том, – сказал он, – что нам все надоело. – Он глубоко вздохнул. – Нам обоим слишком многое пришлось пережить. Довелось видеть больше трагедий, чем выпадает на долю других людей.
– И все же и ты, и я оказываемся неготовыми, когда что-то происходит. – Шмария нахмурил брови и на минуту умолк. – А когда это случается, мы удивляемся и поражаемся точно так же, как и все остальные.
– Верно, верно. – Голан кивнул и, похлопав себя по карманам, достал сигару. Сунув ее в рот, принялся ощупывать себя в поисках спичек. – Теперь о том, что у тебя на уме. Пока нам не удалось ничего раскопать. Такое впечатление, что твоя Дэлия растворилась в воздухе. – Он слегка улыбнулся. – Но мы оба знаем, что это не так.
Шмария проворчал:
– А границы?
– Насколько нам известно, никто не пытался переправить ее через границу. Конечно, не исключена возможность, что ее переправили через одну из границ, до того как мы удвоили силы, проверяя каждую выезжающую машину. – Он нашел спички и закурил сигару.
– А что говорят уличные осведомители?
Голан вновь покачал головой.
– Ничего.
– А наши осведомители по ту сторону границы? Ты же связался с ними, правда?
На лице Голана появилось обиженное выражение.
– Разумеется. Но пока… – Он махнул сигарой. – Одно я тебе могу сказать точно. Тут поработали профессионалы. Никаких следов.
– Ничего? А как же убитый сотрудник аэропорта?
– Вся беда с преступлениями, совершенными в таких общественных местах, как аэропорт, состоит в том, что все потенциальные свидетели скрываются с места преступления прежде, чем мы находим их, для того чтобы опросить.
Шмария нахмурился, поигрывая кофейной чашкой. Она была наполовину пуста, кофе давно остыл. Он шумно вздохнул.
– И что же нам делать?
– Время. Такие вещи требуют много времени. – Голан сочувственно кивнул головой. – Без каких-либо зацепок, если, конечно, с нами не свяжутся похитители, мы вряд ли сможем ее найти. Мы сможем напасть на ее след, только если они вступят с нами в переговоры. В противном случае… – Он выразительно пожал плечами, не видя необходимости облекать в слова то, что не договорил.
Шмария внезапно почувствовал приступ беспомощного гнева.
– Мы говорим о моей внучке! – с болью в голосе проговорил он. – Самой большой знаменитости Израиля!
– Поверь мне, друг мой, я разделяю твои чувства, – сказал Голан. – Чем больше жертву любят, как твою Дэлию, тем сильнее страдает семья. Самое большее, что ты можешь сделать ради их блага, это не показывать вида, как тебе трудно. И потом, друг мой, вспомни, что отсутствие новостей не обязательно означает плохие новости.
– Не обязательно плохие! – с такой страстью воскликнул Шмария, что сидящие за соседними столиками посетители в изумлении повернули к нему головы. Смущенный вспышкой своих эмоций, Шмария заговорил почти шепотом. – Я с радостью убил бы всех, кто виноват во всем этом! – прошипел он. – Так почему я здесь? – Шмария нахмурил брови, поигрывая чашкой. Его пальцы дрожали. Он поднял полные боли глаза. – Должен же быть какой-то способ заставить их открыть свои карты!
– Скажи-ка, друг мой, – как бы между прочим спросил Голан, – как у тебя получаются пресс-конференции?
Шмария хмуро посмотрел на него.
– Нормально, но вот у моей дочери просто потрясающе. Она настоящий профессионал.
– Так тому и быть. Ты будешь только присутствовать, а говорить будет Тамара.
Шмария судорожно глотнул.
– Пресс-конференция? Ты думаешь, нам удастся выманить их таким образом?
– Возможно, это заставит их что-то предпринять; конечно, это не обязательно. Кто может знать? Очевидно, они не торопятся связаться с вами, иначе уже дали бы о себе знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56