Разве где-нибудь женщины любят детей так, как любят их в Испании, спросила себя Софья. Девушка заметила, что Софья обратила на нее внимание и, немного стесняясь, спросила.
– Это сын хозяев, сеньорита? Я никогда не слышала, что во дворце есть дети.
Софья уже была готова представить его, как какого-нибудь дальнего Мендозу, но видя по лицу девушки, что она спрашивает не из чистого любопытства, а скорее из уважения к легенде о Гитаните, она не смогла ей солгать.
– Его зовут Рафаэль. Он мой сын.
– Да, я так и подумала, – ответила девушка.
Рафаэль закончил свой очередной спуск, Софья подала ему руку, помогая слезть с перил и погладила его вьющиеся волосы.
– Он – вылитая копия вас, сеньорита. Да будет Бог милостив – он вырастет большой и храбрый и прославит вас так, как вы прославили Андалузию.
Так что да не убоится преподобный отец Альфонсо угрозы, под которой находится ее безупречная репутация. Возможно, испанские мужчины и осудили бы ее, но женщины – никогда.
Перед ней возникла Анхелина.
– Сеньорита, я распорядилась, чтобы сегодня убирали только внизу. Там очень много работы, так, что ее хватит не на один день.
– Правильно, это верное решение, я ничего не могу возразить.
– А где ваша комната, сеньорита? Мы же должны там прибрать?
Софья и Анхелина пошли вверх по лестнице в комнату, где сегодня спал Рафаэль.
– Хорошо – сказала Анхелина. – Я пришлю сюда кого-нибудь прямо сейчас. Она окинула взглядом множество дверей, выходящих прямо в коридор. – Сеньорита, а идальго…?
– Он еще отдыхает, – Софья ответила на вопрос, который Анхелина не решалась ей задать и который волновал всех без исключения женщин. – Нет, Анхелина, он не сумасшедший. Это все сплетни и слухи. Ты должна следить за тем, чтобы поменьше было этих разговоров. Он никого не сглазит. Я ведь цыганка и знаю, что значит дурной глаз. Он болел последнее время, а теперь пошел на поправку.
– Хвала Пресвятой Деве и всем угодникам, – ответила на это Анхелина и покорно перекрестилась, но от Софьи не укрылось, что она ей до конца не поверила и что пройдет еще немало времени, прежде чем Роберт опять завоюет уважение жителей Кордовы.
– Может быть, ты с нами пообедаешь? – предложила Софья, – и ты сама сможешь убедиться в том, что он вполне нормальный. Ведь у нас будет обед, так?
Стоило Софье произнести эти слова, как она ощутила зверский голод.
– О, мать моя! Сеньорита! За кого вы меня принимаете! Конечно, у нас будет обед. Сейчас лучшая повариха Кордовы готовит его. Ее зовут Пури и на кухне она – ангел небесный. Но стоит ей только с кухни уйти – о, тогда это уже кое-что другое. Но не беспокойтесь, я буду смотреть, чтобы Пури не набедокурила.
– Надеюсь, что все так и будет. Я скажу идальго, что обед в три часа, это подойдет?
– Когда вы пожелаете, тогда и будет, Гитанита, – заверила ее Анхелина и грациозно, насколько это возможно при ее комплекции, поплыла отдавать указание, чтобы убрали комнату сеньориты и вовремя накрыли на стол.
Софья решила навестить Роберта и отправилась в его комнату. Подойдя к ней, она открыла дверь и заглянула в нее. Его там не оказалось. Она сбежала вниз по лестнице, осматривая каждый уголок. Но и в главном крыле обнаружить его ей не удалось. Может быть, он был там, где она нашла его прошлой ночью? Софья еще недостаточно хорошо знала дворец и проплутав по нему немало времени, наконец попала в то место, куда она хотела. Да, Роберт был здесь. Вместе с ним в патио убирала женщина.
– Софья, коль скоро ты тут командуешь, пожалуйста, сделай милость, объясни этой старой карге, что она может вытирать пыль где угодно, но к этой стене пусть не прикасается.
– К какой стене?
– Вот к этой, на которой знак.
Она посмотрела туда, куда показывал его палец.
– Роберт, это очень старое пятно. Его нужно очистить от грязи и вновь побелить.
Он сделал шаг по направлению к ней.
– Послушай меня, можешь делать здесь все, что твоей душе угодно, я тебе сказал, что мне все безразлично. Но это, это не пятно. Во всяком случае, не то, которое нужно отскребать и забеливать. Все останется так, как есть.
И он посмотрел на нее все тем же тусклым взглядом, который у него стал таким в последние годы. Нужно быть неисправимой фантазеркой, чтобы разглядеть в этих глазах тот давний рыжевато-коричневый блеск.
– Поклянись мне, что ты никого не допустишь к этому знаку, – потребовал Роберт.
Нет, она не фантазерка. Софья ясно видела, что по какой-то, неизвестной пока ей причине, для него этот знак очень важен и то, что у него к чему-то пробудился интерес, было для нее почти что благословением Божьим.
– Конечно, все будет именно так, как ты и сказал, Роберт. – Она повернулась к женщине, все еще стоявшей в углу с ведром в руке и тряпкой. – Сеньора, вы слышали, что сказал идальго. Это не надо мыть, лишь пыль щеткой сотрите. И очень осторожно, слышите?
– Да, сеньорита. – Женщина продолжила занятие уборкой.
– Роберт, мы обедаем в три, – обратилась к нему Софья. – Ты, надеюсь, не откажешься?
Он покачал головой и ушел, не сказав ни слова.
Софья не знала, где находится кухня и решила положиться на свое обоняние. По залам и коридорам носился запах жареного мяса. Он и привел ее в самый конец восточного крыла дворца. Ей пришлось открыть двойные деревянные двери, и она оказалась в огромной комнате, пол в которой был выложен красным кафелем. В комнате стояла плита, а на нее водружен огромный дымящийся железный котел. Здесь же имелись еще четыре очага, над которыми можно было повесить целого быка. Сейчас горел лишь один. Над ним, на вертеле, медленно поворачивалась тушка поросенка, роняя капли янтарного жира в стоявшую тут же под ним сковородку. Поросенок постепенно покрывался золотистой корочкой. У кухонного стола стояла женщина с серебристо-седыми волосами и телом молоденькой девушки. Вооружившись длинным ножом она собиралась шинковать капусту. Разрезанный пополам кочан лежал тут же.
– Тебя наверное зовут Пури, – поинтересовалась у нее Софья.
Повариха повернулась к ней, и, узнав Софью, бросила свой нож и исполнила поспешный книксен.
– Да, Гитанита, мое имя Пури.
– От твоей еды запах на весь дворец, чудесно пахнет.
Софья раздумывала, как обращаться с этой женщиной. Трудно определить ее возраст. Если смотреть на ее фигуру, то она молода, но если на ее красивые седые волосы, то уже достаточно зрелая женщина. И что имела в виду Анхелина, когда говорила о том, что Пури превращается в дьяволицу, стоит лишь ей выйти из кухни.
– Пури, я тебя попрошу приготовить пищу для идальго отдельно, понимаешь? Он поправляется довольно быстро, но пока с нами не обедает. Поставь все на поднос, и вели кому-нибудь отнести к нему в комнату. Анхелина знает в какую. И делай всегда так, пока я тебе не скажу о другом порядке. Если его в комнате не будет, то пусть поднос оставляют у двери.
Софья медленно прошлась по кухне, осматривая все приспособления. Они с Пабло бывали в богатых домах, но ей никогда не приходилось выходить на рабочую половину. Из кухни можно было выйти в разные помещения через множество дверей. Попеременно открывая каждую из них, Софья осматривала их содержимое. Чего здесь только не было!.. Целые комнаты были заполнены фарфором и стеклом, в других хранились в буфетах скатерти для столов, постельные принадлежности. Открыв одну из дверей, Софья ожидала увидеть и там подобную картину, но ее поразили длинные ряды полок, уставленных сверху донизу всевозможными бутылями, бутылочками, флаконами с разноцветными жидкостями. Тут же стояли и разнообразные кувшины, графины, пиалы. Это было ничем иным, как дворцовой аптекой. Ее тоже не миновала участь остальных помещений: все было покрыто толстенным слоем пыли и плотной паутиной, но этикетки, которыми был снабжен каждый сосуд, сохранились.
Она взяла одну из стеклянных бутылочек, сдунула с нее пыль и разглядела на этикетке корявый рисунок, изображавший роды. Софья открыла бутылочку и понюхала вязкую жидкость зеленого цвета, остатки которой засыхали на дне флакона. Она помнила этот запах. Когда-то ей довелось видеть, как Фанта смешивала травы для того, чтобы дать их беременным женщинам и пахли они так же, как содержимое этой бутылочки. Большой кувшин с изображенным на нем гусиным пером, был полон угольного порошка, предназначавшегося для изготовления чернил. Другой кувшин украшал рисунок какого-то насекомого и содержал порошок из толченых сушеных листьев неизвестного ей растения. Но запах растения напоминал ей запах травы, которой отпугивали моль.
Софья улыбнулась, закрыла дверцу буфета и продолжила обход. Ее успокоило увиденное. Оно говорило о том, что дворец Мендоза окончательно не потерян и что когда-нибудь он вновь заблистает былым великолепием. Не было ничего такого, что бы могло показаться ей не подлежащим восстановлению или ремонту, ничего из вещей и приспособлений, назначение которых она бы не поняла. Это вселило в ее душу успокоение и надежду на удачу.
Завернув за угол, Софья наткнулась на дверь, очень отличавшуюся от других. Почти все дверные проемы во дворце были выполнены в виде арок. Эта же дверь была меньших размеров, без арки и, кроме того, располагалась чуть выше других дверей. Время оставило на ее дереве свои, похожие на оспины отметки и замок ее, как и она сама, отличался от обычных. Сначала ей захотелось выяснить, куда вела эта непохожая на остальные дверца, но Софья передумала. Не сейчас решила она. В один из ближайших дней, она этой дверью займется. Времени у нее было достаточно. Ведь начало всему было положено ночью, а заниматься Робертом и дворцом Софья начала в полдень. Да поможет им всем Бог! Она уже не сомневалась, что ей все же удастся сохранить и обезопасить причитавшееся ее Рафаэлю состояние. Пока оно было вне опасности и этого, на сегодня, было вполне достаточно.
16
Мальчик оставался загадкой для него. На протяжении двух летних месяцев июля и августа, Роберт присматривался к нему. Он наблюдал за Рафаэлем из всех потаенных уголков дворца. Иногда Роберт прикидывал в голове, сколько мальчику лет, если он и впрямь был сыном Пабло и появился на свет уже после смерти своего отца. Но сделать это ему никак не удавалось, его ум находился как бы в тумане, от долгого безделья он атрофировался и отвык от своей первейшей задачи постоянно вести временные подсчеты. Десять? Нет, лет семь или восемь. Когда же все-таки Пабло повесился? Роберт не помнил ничего. Но мальчик на семь лет не выглядел, ему явно было меньше. Значит, его появление на свет произошло раньше. Впрочем, он не исключал и того, что Софья ему солгала.
В один прекрасный день Рафаэль столкнулся с Робертом нос к носу. Мальчик растерялся и непонимающе уставился на него, в его глазах появился страх. Он пробормотал: «Доброе утро, дядя Роберт», и умчался прочь. Глядя на удалявшуюся маленькую фигурку, Роберт впервые за последние годы задумался над своей внешностью. Он провел рукой по лицу, она ощутила буйную, широкую поросль окладистой бороды и, скользнув вверх, прошлась по спутанным длинным волосам. Да… Теперь он превратился в существо из детской сказки, вполне подходившее для того, чтобы пугать им детей. А впрочем, кто ему этот мальчик? Раз дядя не нравится, так пусть себе боится его.
Но глаза Рафаэля покоя ему не давали. Эти карие глаза с крапинками золота, несомненно, принадлежали к их роду. Следовательно, Софья говорила ему правду, утверждая, что это сын Пабло. Или, может быть… Нет. Так солгать Софья бы не смогла. Эта головоломка утомила его, и он отправился в свою комнату, но на следующий день все началось заново.
В своей прошлой жизни во дворце Роберт не раз менял местоположение своей спальни. Он много времени уделил поиску комнаты, которая бы его полностью удовлетворяла. И наконец, Роберт остановился на своей нынешней спальной комнате. Из всех помещений дворца лишь эти покои имели винтовую лестницу, связывающую их с балконом и которая спускалась прямо в Патио дель Инсьенсо.
В те времена он имел обыкновение по ночам спускаться во внутренний дворик и долго фланировать в окружении благоухающих растений, глубоко вдыхая их пьянящий аромат. Когда-то в центре патио росло сандаловое дерево, а вдоль стены тянулись ряды кустов мускатной розы. Теперь эти растения превратились в мусор и грязь, и Роберт больше не проводил здесь ночей. Потом объявилась Софья с ребенком. Сейчас патио был пуст и гол, если не считать сырой буроватой земли, из которой торчали несколько коричневых веточек со свежими следами стрижки. Софьей была нанята целая армия мужчин и женщин и этот дворик, впрочем, как и остальные тринадцать, подвергся массированной атаке.
Однажды, в жаркий сентябрьский полдень, Роберт, движимый подобием любопытства, поднялся по лестнице на балкон. Облокотившись о перила балкона он внизу разглядел человека, копавшего землю. Мужчина был в годах, по виду крестьянин, лицо которого, десятилетиями открытое андалузскому солнцу, стало походить на чернослив, но руки его были удивительные. Роберт смотрел на него и в душе наслаждался его работой. Мужчина хлопотал возле роз, затем переходил к деревьям. Он любовно подрезал ветки растений и ножницы в его руках не казались орудием пытки для веток, а скорее походили на изящный инструмент опытного врача, который выполняет сложную операцию. Складывалось впечатление, что его мастерство садовника способно призвать к жизни гибнущие растения. А на них уже появились крохотные, набухающие почки. Когда заладятся бесконечные зимние дожди, они выпустят молодые листочки и Бог его ведает, может быть, со временем, в саду вновь появятся цветы.
Садовник стоял на коленях спиной к Роберту и занимался окучиванием кустов, что находились в одной из ниш стены. Почувствовав, очевидно, что за ним кто-то наблюдает, он повернул голову и увидел Роберта.
– Добрый вечер, идальго, – приветствовал он Роберта. – Меня зовут Тито. Красивые цветы, разве нет?
Роберт не видел цветов, ни красивых, ни безобразных, если таковые вообще существуют. Он не сказал ничего в ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60