– Дьявол, – вырвалось у Пабло.
– Готовься, – раздался крик загонщика; для него, как и для Мендозы, все происходящее было необычным и захватывающим зрелищем. – Смотри, Матерь Божья, он еще раз собрался.
Карлос приманивал быка опять. Будь это бык покрупнее, удача не изменила бы ему и на этот раз и он стал бы героем. Но этот бык рыцарем не был. Он решил, на сей раз, атаковать не по правилам. В последний момент он мотнул головой и ударил Карлоса рогом в бок. Огромный бивень вошел Карлосу чуть ниже грудной клетки и вышел наружу около позвоночника. Какое-то мгновение юноша был надет на рог быка и висел на нем, как кусок мяса на вертеле. Затем бык, словно пытаясь стряхнуть с себя горечь поражения, мотнул головой и юноша упал на землю.
Он был еще в сознании, когда его принесли в дом. И странно, он был счастлив – ведь он не показал себя трусом. Не таким, как его считали и Зокали, и Хоселито, и все остальные… Они были не правы. Пабло склонился над ним.
– Карлос, ты меня слышишь? – Цыган слабо кивнул головой. – Молодец. Ты был просто неподражаем. Если ты выживешь и у тебя останется храбрости для корриды, я буду твоим опекуном.
«Жди меня, Софья, – думал Карлос – Помолвка кончится через два года, не забывай меня. Я достану денег и вернусь к тебе». От потери крови Карлос потерял сознание.
Софья продолжала надеяться вплоть до того дня, когда должна была состояться свадьба. До того момента, когда женщины табора Зокали надели на нее белое платье и Фанта воткнула красивый большой гребень ей в волосы, прикрепив к нему длинную фату, она не верила, что действительно выходит замуж за Пако. Софья внушала себе, что Карлос вернется. Не о чем было беспокоиться: прежде, чем ее отдадут замуж за Пако, Карлос посватается за нее. Он уже спас ее однажды, спасет и на этот раз. Все будет хорошо, когда вернется Карлос, но было уже поздно.
4
Софья стала женой Пако, когда цветущий миндаль покрыл нежно-розовым ковром Андалузию. Это было в феврале, в четверг, за три дня до наступления карнавала в канун Великого поста 1799 года. Их помолвка окончилась неделей раньше – Зокали не стал упорствовать, но церковь не давала согласия на освящение этого брака в период Великого поста, длившегося сорок дней. Пако не желал ждать полных два месяца, которые грозили затянуться на три с лишним.
Свадебные торжества длились два дня. Здесь, среди гостей, можно было встретить цыган как из далекой восточной Гранады, так и из Кадиса, что на западе. Они приехали на свадьбу к Зокали, который слыл одним из самых уважаемых предводителей, прослышав о той огромной цене, которая была заплачена за чужачку и ожидали торжества, пышность которого соответствовала бы этому огромному выкупу. И Зокали их не разочаровал.
Женщины табора зажарили на вертелах сорок козлят и приготовили жаркое из сотни ежей. Мужчины где-то украли свинью и разделали ее, затем обобрали капусту с целого поля и сварили ее вместе со свежей свининой. Натушили двадцать котлов риса с рыбой, пойманной в Гвадалквивире, а двадцать других заполнили кукурузной кашей. В то время кукуруза являлась привозным деликатесом, который, однако, трианские цыгане уже успели должным образом оценить. Осушались бесчисленные бочки вина, звучали песни, танцевали все.
– Можно подумать, что замуж выдают любимую дочку Зокали, а не какую-то чужачку, – ухмылялся Хоселито.
– Но это правда, что за невесту он получил две сотни реалов? – спросил кто-то.
Хоселито согласно кивнул.
– А почему Пако согласился столько заплатить?
– Пако – старый дурак. У него меж ног свербит, поэтому и согласился, – с недовольным видом заявил Хоселито.
Мужчина, который спрашивал, молча пожал плечами, значит правда, как ни трудно в это поверить. Но по нему было видно, что все это никак не укладывается в его голове: две сотни реалов за чужачку или Пако совсем уж действительно потерял из-за нее голову…
Ни жениха, ни невесты на свадебном торжестве не было. По старым цыганским обычаям невесте полагалось последние сутки перед свадьбой провести в одиночестве. Затем являлся жених и свадебная церемония начиналась. Кое-кто из стариков эти свадьбы помнил, но молодежь их уже не видела. В последние годы церковь и инквизиция заставляла и цыган, как прочих испанцев, венчаться в церкви и тех, кто осмелился бы вместо католического ритуала следовать своим национальным обычаям, ожидало суровое наказание.
Пако и Софья венчались в часовне церкви Святой Анны. Обряд начался утром и прошел быстро – всего несколько минут. Когда церемония венчания закончилась, Пако препроводил свою молодую жену к себе в пещеру. Весь табор тем временем уже вовсю пировал. Новобрачные были одни, за исключением старой Фанты, которая отвела Софью в церковь и сопровождала молодую пару назад в Триану.
За целое утро Софья не произнесла ни слова, она не обращалась ни к Фанте, ни к Пако. В церкви, на вопрос пастора выходит ли она, раба Божья, замуж по собственной воле и берет ли в мужья Пако, в ответ слышался едва различимый шепот. Сейчас Софья тупо смотрела на вход в пещеру Пако и не обращала внимания на присутствие Фанты. О чем ей было с ней говорить? Старуха не помогла ей раньше, а теперь было поздно уже. Женщина-цыганка, ослушавшаяся мужа, могла быть изгнана из табора и ей оставалась лишь улица.
– Здесь теперь твой дом, – пробормотала Фанта. – Будь счастлива и роди своему мужу много детей.
Софья по-прежнему молчала. Вход в пещеру Пако мало чем отличался от других входных щелей, но Софья подозревал, что внутри эта пещера отличается от многих. Фанта сняла мантилью с головы невесты и подала Пако. Улыбаясь до ушей он, едва взяв ее, сразу исчез в пещере. Софья уже было пошла за ним, но Фанта ее остановила. «Погоди, ты должна пойти к мужу в том виде, в котором появилась на свет». Старыми ревматическими пальцами Фанта стала быстро расстегивать застежки на свадебном платье Софьи. Та и оглянуться не успела, как старуха раздела ее догола.
«Вот теперь иди к нему. Когда я услышу, как ты кричишь и когда он вернет мне фату с пятнами крови, вот тогда я буду знать, что ты не нарушила наш закон», – сообщила ей Фанта.
Крики не заставили себя долго ждать и стихли далеко не сразу. Прошло не меньше часа, когда Пако наконец-то появился и подал мантилью Фанте в руки.
«Не смотри на меня так, старуха. Мне пришлось ей как следует поддать. Страх – лучшее средство для женщины. Он учит ее подчиняться».
Фанта пригляделась к нему. На бороде у него поблескивали капли пота, массивная грудь вздымалась и от него несло потом как от зверюги. Но свою службу старуха знала. Единственным ее вопросом был: «Она девственница и она удовлетворила тебя?»
«Да», – прозвучал ответ.
Фанта кивнула и удалилась. На ее лице от озабоченности даже морщин стало больше. Старая гадалка направилась туда, где вовсю катил пир горой. Весь праздник происходил напротив пещеры Зокали, на ровной поляне меж двух холмов Трианы. Она пробралась через расщелину в известняке и остановилась, чтобы осмотреться.
Воздух был наполнен дымом костров, на которых варили и жарили пищу. Повсюду звучала музыка. Аккорды десятка гитар, большого числа тамбуринов, неистовый перестук кастаньет, пение – все сливалось в огромный разноголосый оркестр.
Глазам было на что посмотреть: там и тут развевались ярко-красные, синие, зеленые одежды женщин – все кружилось в неудержимом вихре постоянно сменяющих друг друга красок. У мужчин преобладали сдержанно темные тона, они расхаживали в окружении женщин, как Боги.
Завершив путь от пещеры Пако к празднующей толпе, Фанта ощущала прилив гордости. Но, обернувшись назад и посмотрев на новое обиталище Софьи, она почувствовала в сердце тоску. Крики девушки, совсем ребенка, до сих пор стояли в ее ушах. Старуха позволила себе даже нечто вроде сожаления по поводу алчности и бессердечия мужчин. И Зокали, мудрый Зокали не был исключением. И вот она с высоко поднятой головой и победным кличем устремилась навстречу толпе, размахивая своим окровавленным трофеем. Что ни говори, закон оставался законом и правила его должны соблюдаться.
– Добро пожаловать, Роберт, – этими словами приветствовал Доминго Мендоза своего двоюродного брата. – Добро пожаловать в родной дом в родной стране. Мне говорили, что ты прекрасно говоришь по-испански, поэтому я могу повторить это на своем родном языке.
Роберт Мендоза обнял своего кузена скорее формально, нежели тепло и уселся в предложенное ему кресло. Ореховое с обивкой из красного бархата, оно было покрыто искусной резьбой. Но ягодицы Роберта, впрочем, как и его спина, не ощутили того привычного комфорта, который он ощущал, сидя в родном лондонском кресле. Почти все испанское представлялось ему изготовленным скорее для того, чтобы ублажать глаза, но не ради удобства. Но только не эта комната. Она была небольшой и почти лишенной каких-либо украшений, за исключением, пожалуй, уставленных книгами в прекрасных переплетах полок. Меблировка ее ограничивалась двумя креслами, в которых сидели его кузен и он, и разделявшим их внушительных размеров столом.
Скрыть свой оценивающий взгляд от Доминго, молодой человек не смог. «Ты сейчас размышляешь о том, что все, что тебе пришлось слышать о дворце Палаццо Мендоза ложь, не так ли? – спросил он. – Но эта часть дворца не типична для него – это место предназначено исключительно для решения деловых вопросов. Сейчас мы находимся в самом старом крыле здания, эта часть дворца никогда не разрушалась и не перестраивалась». Доминго огляделся. – «Это, быть может, прозвучит смешно, но иногда мне приходит в голову, что мои предки выбирали для своих переговоров именно это помещение и никакое другое».
Точная дата постройки дворца никому известна не была. До Роберта доходили полуфантастические истории о том, что их род происходил от древних финикийцев. Может быть, в этих россказнях не было и доли правды, но одно обстоятельство ни у кого сомнений не вызывало – Мендоза были старейшими жителями города.
Доминго недавно исполнилось пятьдесят лет. Выглядел он значительно моложе: ни на голове, ни в бороде не было ни одного седого волоса, его лицо, фигура источали энергию и уверенность в себе. Он, конечно, щеголь, – подумал Роберт, – одет, как одеваются французы, несколько легкомысленно, скажем так: синий широкий сюртук из поплина поверх вычурного алого шелкового жилета и красные штаны до колен. Далее следовали белые чулки и туфли с бросающимися в глаза золотыми пряжками. Попугай, да и только, как и все эти, с континента. Впрочем, и среди англичан таких сейчас хоть пруд пруди… Черт возьми, не должен мужчина уподобляться павлину. Роберт невольно взялся за отворот своего темного сюртука, под которым виднелась рубашка с белым стоячим воротничком. Его кузен все еще что-то говорил.
– Позже у тебя будет возможность детально осмотреть весь дворец. Не думаю, что ты будешь им разочарован. Но сейчас нам лучше побыть здесь. Прислуга сюда не допускается, а то, что нам предстоит с тобой обсудить – не для чужих ушей. Первое, я могу называть тебя Роберто? Ведь так звучит твое имя на нашем родном языке.
– Если тебя не затруднит, то я предпочел бы, чтобы ты меня называл все-таки Роберт.
Доминго кисло улыбнулся.
– Хорошо, Роберт, так Роберт. Как поездка прошла?
– Признаться, она оказалась слишком долгой. Благодаря нашему «другу» Наполеону, мне пришлось пересечь Канал на рыбацкой шхуне, а остаток пути проделать по суше.
– Ах, да, Наполеон. Вот какая досада, – согласился Доминго. – Он вмешивается в судоходство, следовательно в торговлю. Может рано или поздно он поймет, что правительство должно заниматься делом, а не военными авантюрами.
– Он ваш союзник, – сухо заметил Роберт.
Это замечание, казалось, Доминго слегка озадачило.
– Наш? Мой? Я не знаю этого человека… Ах, ты имеешь в виду – он союзник Испании?
– Именно.
– Малыш, – мягко произнес Доминго, – твой отец мне много раз говорил, что твой ум – ум не молодого человека, а гораздо более старшего. Не уверен, что сделав это заявление ты хорошо подумал.
«Черт возьми, не надо было его задевать», – понял свою оплошность Роберт.
– Я лишь имел в виду… – попытался он сгладить невольную резкость, но испанец сделал протестующий жест рукой.
– Я понимаю, что ты имел в виду. Шесть лет назад ваш мистер Питт втягивал Испанию в войну против Франции. Затем, три года спустя, этот идиот Чарльз IV, который, да поможет нам Господь Бог, имеет возможность стать королем Испании, заключил сепаратный мир с этим выскочкой Бонапартом и объявил войну Англии, – Доминго пожал плечами. – А как в войну оказались втянутыми остальные?.. Россия, Австрия, Неаполь…? Полагаю, что это одному Богу известно, а что касается меня, то я перестал в этой кутерьме разбираться. – Он усмехнулся. – Даже за то время, пока мы здесь с тобой беседуем, ситуация может измениться.
– Это спорные вопросы, – тон Роберта не смягчился.
Настроение Доминго резко изменилось и он стукнул кулаком по столу.
– Семья. И это – единственный спорный вопрос для нас… Я не испанец, мой дорогой кузен, а ты… Ты можешь настаивать, чтобы тебя называли Робертом, но англичанин из тебя все равно не получится. Мы – Мендоза, а это вещь гораздо более важная, она переживет и генералов, и королей и всех остальных дураков, которые, сами того не ведая, пляшут под чужую дудку.
Доминго помолчал немного, затем поднялся и возложил обе свои руки на плечи молодого человека.
– Ты понимаешь о чем я говорю?
Роберт кивнул. Он все прекрасно понимал, но не головой – она у него была до отказа набита патриотизмом и гордостью за свою великую державу, как и у остальных англичан, – а душой. Именно поэтому Роберт не стал отказываться, когда отец решил послать его в Испанию. Англия и родина его предков Испания могут воевать друг с другом, но две ветви рода Мендоза – этой мощной империи – не имели права себе этого позволить.
– Да, дон Доминго. Прости меня.
– Да нечего прощать, малыш. Ты молод и тебя обязали восхищаться героями вроде адмирала Нельсона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60