– Он лишь подпишет этот декрет и дело будет сделано… Он вынужден будет так поступить. Дон Роберт, и Вы, и я – мы оба понимаем, что именно так дела и делаются.
– М-да, вероятно, – ответил Роберт после недолгого молчания.
– Что вероятно? – пожелал внести ясность Хавьер. – Вероятно, все будет происходить так, как вы здесь описываете.
Роберт осторожно поставил свой пустой бокал на стол.
– До того, как деньги должны будут отправиться в Мадрид, остается сорок дней. Может быть, есть смысл подождать, что произойдет за это время? Ну а теперь, донья Мария, джентльмены, всем доброй ночи! Спасибо за интересную беседу!
После возвращения в Мадрид, Софья много времени проводила в домике у Пуэрто де Толедо. Пабло купил его у Хавьера и отдал ей право пользоваться им. В это июньское воскресенье она сидела за туалетным столиком и наводила красоту к предстоявшей в этот день корриде, которая должна была начаться через несколько часов. Платье из розового шелка, в котором она собиралась выйти, уже висело на двери шкафа. Сейчас она надевала уже пятую юбку. Софья рассматривала себя в зеркало: ее грудь имела идеальную форму, прекрасно выглядели и волосы, она подняла руки и поправляла свою прическу. Лежа на кровати, Пабло не отрывал от нее восхищенного взгляда.
– Мне приятно смотреть на твое бесстыдство, – тихо произнес он.
Сначала она не поняла, о чем он говорил.
– Ах, вот оно что, ты про это? – спросила она, взяв в руки свои груди и, повернувшись к нему, рассмеялась. – Цыганки приучены не стесняться того, что выше талии.
– Тогда мне доставляет удовольствие, что ты в чем-то осталась цыганкой. Цыганочка моя, – он сделал паузу. – Софья, я кое о чем хочу тебя спросить.
Ее сердце учащенно забилось. Не было дня, чтобы она не ждала, когда он, наконец, предъявит ей свое обвинение и она не в силах будет отвести его от себя или что-то отрицать. Но Софья не чувствовала, чтобы он сейчас сердился. Скорее наоборот, он был смущен.
– Что ты хочешь спросишь меня? – Софья нагнулась к нему и нежно прикоснулась к его щеке губами. – Ты можешь спрашивать меня о чем угодно.
– Я способен стать отцом?
Она отпрянула в недоумении.
– Нет… то есть, я не знаю… А почему ты об этом спрашиваешь?..
– Дело не в тебе, ты уже имела дочь. Мне кажется, что если я способен любить тебя, то смогу и оплодотворить, но, видимо, что-то не так, потому что… Все дело во мне, ты не беременеешь от меня, а ведь мы живем уже год.
Софья отвернулась и принялась нервно теребить серебряную щеточку, лежащую на ее туалетном столике.
– Ты хочешь ребенка, Пабло? Внебрачного ребенка?
– Нет, внебрачного не хочу.
– Но ведь он обречен быть внебрачным.
– Нет, если мы поженимся.
Несколько секунд она была не в состоянии ответить ему.
– Я уже замужем, и ты об этом знаешь, – наконец ответила Софья. – Я до сих пор жена Пако. Мы венчались в церкви Сайта Анна. Это брак, освященный церковью, – в ее голосе звучала горечь.
– Это можно уладить. Все дело не в цыгане по имени Пако, все дело во мне.
Софья покачала головой.
– Нет, Пабло, не в тебе. Мне и в голову не могло прийти, что в один прекрасный день ты этого захочешь. Я над этим никогда не думала и поэтому не хотела беременности, будучи уверенной в том, что тебе это ни к чему.
Теперь настала его очередь застыть в недоумении.
– Как ты могла пойти на такое?
– Ну, это не очень сложно. Женщины в таборе знают, какие травы помогают в этом.
– Но это же убийство! То же самое, в чем тебя обвиняли там, я имею в виду случай с твоей дочерью.
– Избавляться от ребенка во чреве или после его рождения – да, это убийство. И кстати, вразрез с законом цыган. Только чужачки домогались у нас трав, которые приводят к выкидышу. Но получали они от нас лишь порубленную петрушку, слегка приправленную другими травами, чтобы не смогли распознать. Но существует много способов оставаться бесплодной столько, сколько потребуется: есть растения, которые позволяют женщине не иметь ребенка. Это наш закон не запрещает.
– А закон церкви запрещает, – жестко произнес Пабло.
– Я думала, что делаю так, как ты хотел, Пабло. И если, я огорчила тебя, то очень сожалею об этом. – Софья ни о чем не сожалела.
Как можно было родить ребенка и не знать от кого он? От Пабло или от Карлоса? Если бы рожденный младенец имел светлые волосы и серые глаза, что тогда? Как бы на это посмотрел Пабло? Нет, родить было рискованно.
– Не верю я, чтобы ты сожалела об этом. – Он поднялся с кровати и подошел к ней, глядя в ее отражение в зеркале. – Посмотри сначала на себя, а потом на меня. Зачем тебе ребенок с такой же отметиной, которая лежит на его отце?
Он опять отвернулся от нее.
– Какой же я дурак. Иногда я убеждал себя в том, что ты действительно привязана ко мне, но потом понял в чем, оказывается, дело.
Софья вскочила.
– Пабло, не говори этого! Это неправда. Я привязана к тебе, действительно привязана. Я всегда видела в тебе мужчину и только мужчину, а не твои изъяны. Ты должен верить мне. Куда ты?.. Не уходи… Пожалуйста…
Он захлопнул за собой дверь, прежде чем она успела ему договорить до конца свои мысли.
Минут через двадцать в комнату постучалась Хуана. Софья, полуодетая, так и осталась сидеть за туалетным столиком.
– Донья Софья, к вам матадор.
Она вздрогнула и почувствовала, как по телу прошел озноб. Подумаешь о дьяволе, часто говорила Фанта, и увидишь его хвост.
– Скажи ему, чтобы обождал в патио, я сейчас выйду. – Софья вытерла слезы и припудрила лицо.
Затем взглянула на розовое платье, но вспомнив, что она без корсета, так как у нее не было времени, чтобы надеть его, решила лишь накинуть поверх юбок платье из желтого сатина. Слегка затянув на нем пояс, она прихватила с собой еще и черный лакированный веер. Софья была на удивление спокойна, и она с удовлетворением отметила, что у нее не дрожат руки, хотя недавний разговор с Пабло ее сильно встревожил. В патио она вышла в весьма решительном настроении.
Карлос ждал ее у покрытых розовыми цветами олеандров посреди внутреннего дворика. Облачения тореадора на нем еще не было.
– Что тебе нужно здесь? – спросила Софья. – И почему ты не одет для корриды?
– Я искал Пабло. Кое-какие осложнения с быками. Те, которых мы вчера смотрели на ранчо, не прибыли. Вместо них прислали других.
– Его здесь нет и Хуана должна была сказать тебе об этом.
– Она и сказала.
– Тогда почему ты не ищешь его в другом месте?
Он шагнул вперед и коснулся рукой ее плеча, его пальцы скользнули ниже и теперь лежали на ее груди.
– Я хотел видеть тебя. Не отталкивай меня, Софья, пожалуйста… Что случилось?
– У меня вышел спор с Пабло.
Его глаза сузились.
– О чем вы спорили с ним?
– Не о том, о чем ты думаешь. Пабло хочет жениться на мне.
– Ты не можешь выйти за него! – злобно прорычал он. – Я этого не допущу. Кроме того ты уже замужем.
– Мне это известно. Он говорит, что все может устроить.
– Как это «устроить»?
– Не знаю как. Видимо, богатство Мендоза все может сделать. Они могут купить все, что хочешь, так почему бы не купить и расторжение брака?
Он попытался ее обнять, но Софья оттолкнула его.
– Не смей, среди бела дня, дурачок. Хуана может заметить.
– Проклятая Хуана. Может она шпионит для Пабло, как ты думаешь? Может быть, ему уже все известно? Может он играет с нами, как кошка с мышкой. Софья, давай убежим. Бросим все и убежим. Как эта мерзкая жизнь может продолжаться и дальше?
– Пабло не шпионит за мной, он мне верит. Именно это приводит меня в ужас, именно поэтому я никуда не убегу.
Она обмахивалась веером. Летняя жара была невыносимой, даже в тени олеандров нельзя было стоять.
– Он хочет ребенка.
– Боже мой, ну зачем тебе так пытать меня? Ты не можешь родить от него – подумай, что это будет за ребенок?
– Нет, рожать от него я не собираюсь. – Говорила она это холодным, бесстрастным голосом уверенной в себе женщины.
Софья удивлялась себе: как, произнося эти слова, она не провалилась сквозь землю. Но сказать нужно было все, все до конца.
– Я кое-что решила для себя. Я не собиралась тебе говорить об этом сейчас, до корриды, но раз ты здесь, то скажу.
– Что ты мне скажешь?
– Что я решила с этим покончить!
– Я ничего не понимаю?
– Нет, понимаешь. Вот ты, а вот я – и между нами все кончено. Я не могу больше обманывать Пабло, как раньше. Уходи, Карлос. И не возвращайся. Во всяком случае, не возвращайся без Пабло.
– Вот как, – тихо сказал он. – Горбун, видите ли, предложил Вам руку и сердце, а мне, стало быть, отставка.
– Это ничего не имеет общего с тем, что думаешь ты. Я еще не знаю, выйду ли я замуж за него или нет. Я вот что хочу сказать: у меня нет сил продолжать жить в постоянном страхе и видеть и чувствовать боль, которая исходит от тебя.
– А мне не больно?
– Я в этом не виновата, Карлос.
– Нет, виновата. С тех пор, как я выволок тебя из ада Мухегорды, ты стала для меня смыслом жизни. Ты в долгу у меня, Софья. Ты обязана мне жизнью.
– Нет! – закричала Софья. – Нет! И не смей этого больше говорить! Я сыта этим по горло, Карлос. Меня достаточно побили этой палкой. Уходи отсюда. Уходи, ради Христа, уходи. Нет в Испании женщины, которая не обожала бы тебя. Тебя осыпают цветами, они тебе готовы ноги целовать. Вооружись этими преимуществами матадора, иди и найди себе такую, которая не будет страдать от ненависти к тебе и себе каждый раз, когда ты к ней будешь прикасаться.
Он бросился к ней, выхватил у нее веер и швырнул его через весь дворик.
– Оставь меня. Ты что, с ума сошел? Я закричу…
Карлос размахнулся и ударил ее по лицу – один раз, другой, третий… Теперь он ее бил по-настоящему, не так как тогда, в первую ночь, несколько месяцев назад. Софья опустилась на каменный пол, не устояв на ногах. Она всхлипывала, не могла ни говорить, ни кричать. Ее желтое одеяние распахнулось, обнажив грудь.
– Цыгане имеют обыкновение бить своих женщин, мне это говорили.
– Это что, такой обычай?
Софья подняла залитое слезами лицо. Возле куста жасмина стоял Пабло, его черное одеяние выделялось на ярко-зеленом фоне листвы и белых цветов. Все случившееся здесь отражалось в его разгневанном взгляде.
– Нет, – прошептала Софья, – это не то, что ты думаешь. Карлос и я, мы знакомы с детства. Это не из-за тебя…
– Хватит, – голос Пабло звучал как обычно. Кричали лишь его глаза. – Хватит лгать, Софья, довольно с нас лжи. Больше в ней нет необходимости. Странно, но иногда избиение – большая измена, чем постель.
Он повернулся к матадору.
– Карлос, тебе надо одеться для корриды; меньше, чем через час, тебя будут ждать на арене. Если ты не поспешишь, у тебя не останется времени, чтобы помолиться. – Он снова посмотрел на Софью. – Прошу прощения за то, что побеспокоил тебя. Я лишь вернулся, чтобы сказать, что сожалею о том, что мы поссорились, и хотел пригласить пойти со мной на Плаза де Майор посмотреть, как Карлос одержит еще одну великолепную победу. Все не так уж и плохо, верно? Досадно, правда, и печально… И многое говорит о том, каким болваном я был.
Идальго не мог не присутствовать. Он стоял на своем обычном месте у барьера. Вокруг толпа зрителей громко приветствовала момент открытия ворот и выхода первого быка сегодняшней корриды.
Это было не то животное, которое ожидал увидеть Пабло. Этот бык был красного цвета с длинными, ассиметрично расположенными рогами. Небольшая стрелка на холке говорила о том, что этот бык поступил с того ранчо, как и было предусмотрено, но его они для корриды не выбирали. И первая атака красного быка показалась зрителям какой-то непонятной: атакуя, бык как-то увиливал от тореро, куда-то отклонялся.
Толпа сразу почувствовала, что здесь что-то не то. Стон восторженных криков поубавился, в нем послышались нотки озабоченности, разочарования. Пабло, глубоко вздохнув, ощутил прилив радостной агрессивности и одновременно с ней неожиданного отчаянья. Он во внезапном прозрении вдруг понял, что сегодня должно произойти.
Карлос стоял у дверцы барьера, предназначенной для матадоров. Его самый преданный ассистент, человек, которого Пабло нашел для него в самом начале его тренировок четыре года назад, вышел на арену и пытался плащом разъярить быка. Это давало возможность тореро присмотреться к быку со стороны, заметить какие-то особые его привычки и уловки.
Выходи, матадор, повторял про себя Пабло. Выйди и взгляни, что тебя ждет. Обычно он не мог без дрожи смотреть на первые пасы Карлоса. У него всегда было такое чувство, будто это он сам своей кривой рукой держал плащ, и это он, Пабло, вызывал крики восхищения толпы, и что он глотал сладкий яд опасности и жаждал крови быка и пьянящей победы. Сегодня же, наоборот, его тело начинала бить дрожь, когда бросался в атаку бык. Сегодня Пабло хотел быть не матадором, а быком.
Посмотри на меня, матадор. Неужели ты не видишь, как я тебя презираю? Я даже не хочу убивать тебя, когда ты исполняешь свои знаменитые маневры. Я лишу тебя чести погибнуть в момент, когда тобой восхищаются, когда ты на вершине славы. Я сделаю это, когда ты просто задумаешь пройти мимо меня. Ты отослал бандерильеро и решил сам потешиться, воткнув в меня бандерильи. Это все от того, что сегодня ты обезумел от радости. Сегодня тебя занимает другое: как ловко ты обвел вокруг пальца этого горбуна, этого глупца и теперь эта женщина твоя. Но тебе не суждено жить и наслаждаться ею, матадор. Знай, что когда ты будешь атаковать меня с тыла, я поверну голову, тряхну ею и подниму тебя на рога. И вот мои рога у тебя в животе, матадор. И когда я встряхну тебя на них, они достанут тебе до сердца.
Двадцать минут спустя, кто-то вспомнил, что здесь должен быть идальго, его покровитель и ближайший друг и побежали его искать. Идальго стоял на своем обычном месте, у арены и рыдал так, будто оплакивал конец и своей жизни.
Его слуга обнаружил Луиса Пабло Мендозу на следующее утро, висящим на люстре в своей спальне. Это было в особняке Мендоза на Калле дель Кампо. Он был одет в наряд матадора, цвета бордосского вина с золотом. При жизни видеть его в таком одеянии никому не приходилось. По всей вероятности, он был сшит для него давно и в глубокой тайне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60