Он хотел бы познакомиться с какой-нибудь женщиной и беседовать с ней о книгах, музыке… – Он сделал паузу. – Он еще говорил, что было бы совсем хорошо, если бы она умела играть на мандолине или на гитаре. Но если бы он слышал хоть раз, как вы…
– Это все? – перебила его Софья. Она была уверена, что Педро ей лгал. – Он хочет разговаривать о музыке и книгах? А что он за это дает?
– Все, – просто сказал Педро.
– Что значит все? – удивленно уставилась на него она.
– Это значит, что все. Своей собеседнице он дает дом, чтобы жить, его он уже приобрел, рядом с Толедскими воротами. Мой друг согласен покупать для нее одежду, еду – в общем все, что потребуется для приличной жизни.
Софья разинула рот от изумления.
– А что должна давать ему она? – Нет, в бескорыстных мужчин она не верила. Ей еще не приходилось их встретить.
– Ничего. Этот мужчина – порядочный человек. Мне он заплатит за посредничество, но вас это не коснется.
– Но почему я? А не какая-нибудь высокородная донья или сеньорита?
– Высокородные сеньориты и доньи, как правило, в этом не нуждаются.
– Да нет, некоторые нуждаются, – не соглашалась Софья.
– Согласен, но мой друг хочет общения с кем-нибудь, кто принадлежит к совершенно другому миру, нежели тот, в котором живет он сам. Что вы на это скажете?
– Нет, – в сомнении покачала головой Софья.
– Почему вы отказываетесь?
– Я не верю вам. Все, что пытаетесь вы мне втолковать – ложь. Такие дела невинными не могут быть, а я певица, а не шлюха.
Педро снова пожал плечами.
– Ну, как знаете. Жаль, конечно, он ведь ждет вас, чтобы поговорить. Хотите на него посмотреть? Вон, посмотрите туда…
Побороть любопытство было выше ее сил. Софья взглянула туда, куда показал Педро. Лишь один мужчина отличался одеждой от махо. Это был благородный человек, одетый в коричневый сюртук поверх кремового жилета и панталон. Мужчина был уже в годах, о чем говорили его седые волосы. Он пристально смотрел на нее.
– Это он? – требовательно спросила она.
– Да. Давайте выйдем отсюда. Он пойдет за нами. Мы с ним заранее обо всем договорились. Вы поговорите с ним и это все. Потом решите, надо ли это вам или нет. Но, Цыганочка, у вас есть все шансы выиграть все, не проиграв ничего.
Она больше никогда не возвращалась в мастерскую Гойи для того, чтобы завершить портрет. Она просто забыла об этом, ибо все изменилось в ее жизни тогда, когда Педро представил ее Хавьеру.
Софья переехала в дом у Пуэрто дель Толедо – Толедских ворот – в первую неделю мая 1801 года. И Хавьер и Педро называли его маленьким домиком. Софье же он казался дворцом. Патио был окружен пятью комнатами, в его центре росло дерево мимоза. В тот день, когда в домике появилась Софья, она зацвела. Аромат, исходивший от ее пушистых цветов, ощущался везде.
– Ну как, подходит? – спросил Хавьер.
– Это просто великолепно, – развела от восторга Софья руки. – И ты прекрасен, Хавьер. – Она еще все не могла взять в толк, что заставляло этого мужчину так желать ее присутствия здесь? Почему он так многим одаривал ее, в общем-то, ни за что? Но Софья предпочитала не давать волю подобным рассуждениям и принималась благодарить судьбу за ниспосланную на нее удачу. Может быть, именно это имела в виду Фанта, когда говорила, что карты предсказывают Софье чудесное будущее.
– Я думаю лишь о том, чтобы тебе здесь было хорошо и спокойно. Я ведь не смогу здесь бывать часто. – Хавьер повторил эту фразу в десятый раз.
– Я обещаю тебе, что не буду здесь скучать и что мне будет хорошо и спокойно. Я чувствую себя в этом доме принцессой.
– Надеюсь, что все так и будет. Софья, ты приводишь меня в восторг. У меня нет никаких желаний, кроме одного, чтобы ты была счастлива. А теперь, давай усядемся здесь и поговорим о той книге, которую я тебе дал неделю назад.
– Она мне понравилась. Особенно полюбился мне сам Дон-Кихот, но и все остальное в книге интересно.
– Людей, которых описывает писатель, называют «персонажи», – начал мягко и осторожно просвещать Софью дон Хавьер. – А тебе не кажется, что некоторые из персонажей поступали очень жестоко, издеваясь над Дон-Кихотом?
Софья надула губы и на секунду задумалась.
– Мне это в голову не пришло, – призналась она. – А знаешь, ты прав…
С час они обсуждали роман, потом Софья пела для него. Очень пришлось ему по душе мягкое звучание солеи. Фламенко для Хавьера она не пела ни разу.
– Приятно, – бормотал он после того, как замерли последние звуки. – Чудесно.
В дверь постучали, Софья подняла глаза.
– Войдите, – сказал Хавьер и повернулся к Софье. – Не пугайся, это всего лишь горничная.
Горничная! Ей и во сне не могло присниться, что когда-нибудь у нее появится горничная.
– Дорогая, это Хуана. Она будет заботиться о тебе. Софья увидела женщину с довольно неприятным выражением лица. Она мало походила на горничную, скорее на дуэнью. Этакая пожилая надсмотрщица. Очевидно, в ее обязанности входило сообщать Хавьеру, что Софья делала в его отсутствие, решила Цыганочка.
– Но мне не нужна горничная, – попыталась высказать свое мнение Софья.
– Нет, нужна, – настаивал дон Хавьер. – Хуана прожила у меня многие годы. Она превосходная повариха. Когда она тебе что-нибудь приготовит, то ты пальчики оближешь.
Софья повернулась к горничной.
– Ты можешь приготовить жаркое из ежей?
Женщина побледнела.
– Я такую дрянь не умею готовить.
– Нет, я думаю, мне не нужна горничная. Я – цыганка и жизнь моя цыганская. Ведь ты знал это, когда познакомился со мной, – обратилась Софья к Хавьеру.
– Мне нравится твоя цыганская жизнь, моя синеглазая цыганка, – улыбаясь сказал Хавьер. – Но если ты собираешься здесь остаться, то в этом доме останется и Хуана. Ну, так выбирай.
Софья обвела взором помещение и вспомнила свое убогое жилище позади конюшен, которое до недавнего времени служило ей единственным убежищем от дождя, ветра и холода и стоило пять реалов в неделю.
«Я научу тебя готовить жаркое из ежей», – пообещала она Хуане про себя.
Горничной так и не выпало счастье освоить приготовление цыганских деликатесов, но вот Софью она кое-чему научила.
– Я приготовила вам ванну, сеньорита, – сообщила Хуана девушке в первый вечер без Хавьера.
– Что ты сказала? – вытаращила глаза Софья.
– Ваша ванна, сеньорита. Она готова, в кухне, у огня.
Софья последовала за ней в кухню скорее из чистого любопытства, нежели от желания принять ванну. Знать бы хоть что это такое… На полу кухни стоял большущий овальный медный таз, придвинутый довольно близко к плите, где горел уголь. От воды поднимался пар.
– А что ты туда налила? – поинтересовалась она.
– Горячей воды, донья Софья. И добавила трав для аромата.
Никто еще не называл Софью «донья», ни один человек, включая и Хавьера. Софья осмелела и подошла к тазу.
– Неудобно нагибаться, далеко как-то, – мялась она около таза. Затем зачерпнула пригоршнями воды и попыталась ополоснуть себе лицо. – Да и горячо.
– Нет, не так, – тихо произнесла Хуанита. – Снимите одежду, я вам покажу, как это делается.
Софья никак не решалась.
– А что, богатые женщины всегда это делают?
– Да, и в особенности молодые и красивые. Принимать ванну теперь в большой моде.
Не сказав ни слова, Софья стала раздеваться. Не так давно она напомнила Хавьеру, что она цыганка и была цыганкой, так как это ее устраивало. Но сейчас она решила попробовать все обычаи женщин-чужачек. Вот почему она не стала противиться предложению Хавьера.
Будучи цыганкой, она была вынуждена бороться за выживание, и выбирать между этой борьбой и голодной смертью не приходилось. Ей казалось, что так будет вечно. Но, оказавшись в роли чужачки, она мгновенно перекочевала в мир, где царила безопасность и все ее желания в ту же минуту выполнялись. Очевидно, небеса решили ниспослать на нее сверхъестественный дар.
– А сейчас что делать? – никак не могла понять она, раздевшись донага.
– Залезайте в ванну, донья Софья, я вас помою.
Ощущение было такое, что с нее слезала кожа, когда Софья погрузилась в горячую воду.
– Ой, жгет-то как! – воскликнула она.
– Ничего, ничего, сеньорита. Это только поначалу жжет, потом будет приятно. Да усядьтесь вы как вам удобнее и сами увидите.
Софья осторожно облокотилась спиной о край таза и позволила всему телу погрузиться в горячую воду. Ее охватило чувство расслабленности и необыкновенного покоя.
– Хуана, а вообще это совсем неплохо, а? А тебе когда-нибудь случалось принимать ванну?
– О да, сеньорита. Моя предыдущая госпожа желала, чтобы я всегда была чистой и чтобы от меня приятно пахло.
Софья хотела расспросить Хуаниту, кем же была ее предыдущая госпожа, но та уже поливала ей голову какой-то пахнущей водичкой из фарфорового кувшинчика. Затем приступила к натиранию ее волос листками лимонного дерева. Запах стоял сказочный. Все ее вопросы унеслись куда-то прочь, Софья пребывала в состоянии удивительного покоя.
– Ты сегодня еще красивее, – первое, что она услышала от Хавьера на следующий день. – И пахнешь восхитительно.
– А что, раньше я пахла хуже? – не удержалась Софья.
– Ну, не так хорошо, как теперь. Сейчас ты благоухаешь как знатная дама.
– Очень хорошо. Именно ею я и желаю стать.
– Ты ею станешь, – пообещал Хавьер. – Я буду тебя учить этому, а Хуана заботиться о тебе. Ты рада?
– Да, очень.
И она действительно была всему очень рада. А ведь от нее, кроме того, чтобы быть счастливой и довольной, ничего и не требовалось. Когда приходил Хавьер, они беседовали о том, что называется литературой, а затем она развлекала его пением песен, сладостных и грустных. Насладившись искусством, они обедали. За столом рассуждали о достоинствах того или иного вина и как лучше всего подать на стол какой-нибудь деликатес, скажем фазана. Хавьер ненавязчиво и терпеливо, разъяснял ей премудрости обращения со столовыми приборами и со скатертями и рекомендовал ей пить не из кубков, а из стеклянных рюмок на ножке.
Если бы Софью спросили, что было самым запоминающимся событием в ее новой жизни, она без долгих колебаний назвала бы стекло. В дымных пещерах Трианы ей приходилось пить лишь из оловянных стаканов, а на постоялых дворах и в кафе – из кубков, изготовленных из глины, но в доме Хавьера пользовались лишь кубками из тонкого китайского фарфора и рюмками с бокалами из всех цветов радуги. Увидев их впервые в жизни, Софья испытала настолько сильное удовольствие, будто эти изделия уже когда-то были заложены в ее памяти и смогли бы служить своего рода ключом к ответу на вопрос, кем она была. Нет, ей никогда уже не прорваться через покровы неизвестности, за которыми лежало ее прошлое, но при виде изумрудно-зеленых или синих, как сапфир бокалов, она вновь и вновь переживала чувство радости.
В свою очередь, Хавьер и сам наслаждался тем, что мог учить ее тому, о чем она никогда и не помышляла. Судя по всему, Хавьеру этого вида наслаждения было вполне достаточно. Когда они были вместе, он держал ее руку в своей, расставались, он целовал руку. Иногда Софью мучил вопрос: а что, смогла бы она после смерти попасть в рай, так и не узнав всего того, что ей сейчас довелось познать.
– Доминго умер, – без намека на торжественность или скорбь объявил в один из декабрьских дней 1801 года Бенджамин Мендоза.
Роберту вспомнился человек, у которого он был в гостях два года тому назад. – Когда это произошло? Как?
– Он умер три месяца назад, в сентябре. Эта наполеоновская блокада, будь она проклята, не дает возможности своевременно получать нужную информацию из Испании, не говоря уже о бесконечных задержках в пути наших судов с вином. А что до того, как это произошло, то, по всей вероятности, очень тихо и спокойно. В своей собственной постели. Похороны состоялись помпезно, как и подобает быть похороненным католику. Официальный некролог упоминал «скорбную вдову». А письмо от моего неофициального источника рассказывает о том, как она набросилась на похоронах на его любовницу и придала этому печальному ритуалу необходимую зрелищность.
– Полагаю, что Мария Ортега и донья Кармен – два сапога пара.
– Ты кажется говорил, что ни разу с ней не встречался?
– С женой? С женой нет. А вот любовницу я видел. Это удивительная женщина, должен признать.
– Да, ты это уже говорил. Тебе придется иметь дело с ними обоими, но я не думаю, что это вызовет какие-либо затруднения.
– Следовательно, ты не изменил своего мнения, – в форме полуутверждения осведомился Роберт.
– Разумеется, нет. Ты что забыл, о чем мы с тобой говорили?
– Я не забыл. Но…
– Что но? Если у тебя пороха не хватает на это, то лучше скажи мне сразу.
Роберт сразу говорить не стал. Он еще раз обвел взглядом удобную, знакомую комнату, вмещавшую целую жизнь: связи, близость, общение, нет, не одну, а десять таких жизней, и задумался над тем, что ему предстоит унаследовать.
– Пороху у меня хватит, – наконец признал он, – Я даже не могу выразить, как желал этого, еще до начала нашего разговора. А с тех пор я вообще ни о чем не могу думать. Мне кажется, я одержим этой идеей.
– Власть, – продолжил Бенджамин. – Это то, за что люди всегда боролись и умирали.
– Еще недавно я мог бы сказать, что только деньги, но теперь я думаю так же, как и ты.
– Мы оба правы. – Бенджамин подошел к окну и облокотился на подоконник.
Мало что изменилось в этом доме за два столетия. Он оставался двухэтажным, нижний этаж был обит деревом, окна были узкими, небольшими, с переплетенными свинцовыми середниками. Великолепный вид, открывавшийся на лондонский Тауэр искажался волнистыми, старыми стеклами. Тем не менее, этот символ исключительного права короны даровать жизнь или обрекать на небытие, был прекрасно виден.
– В наше время власть дают деньги, – начал задумчиво размышлять Бенджамин. – Может быть, в предыдущие эпохи так не было – не знаю, не уверен. В чем я твердо убежден, так это в том, что сейчас этим миром правит богатство, какими бы иллюзиями ни пичкали себя венценосные головы.
– Ты уже сказал Лиаму? – поинтересовался Роберт.
– О смерти Доминго? Нет еще.
– Я имею в виду твои планы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60