Кроме того, эта вещица находилась за картиной в течение девяноста лет.– Откуда тебе это известно?– По обоям. – Она объяснила ему нехитрый феномен с выцветающими обоями.– Не могу уловить связь, – недоумевал Энди. – Ты снова перескакиваешь от одного заключения к другому. Ведь даже если картину не трогали столько лет, что помешало бы сунуть это за раму позже?Лили так и подскочила.– Да, пожалуй, ты прав. Но если бы это сделала моя мать, я уверена, в течение последующих семи лет она рано или поздно обнаружила бы эту пропажу и непременно спросила бы меня, где она.– Может, и спросила бы. – Он продолжал изучать кусочек золота, вертя его между пальцами.Как бы невзначай, он спросил.– А что это за картина? Какая-нибудь викторианская мазня, небось?– Нет, если быть точным, то это Констебль.Энди присвистнул.– Невероятно! Ты уверена?– Так утверждают семейные хроники. И на картине есть подпись автора.– Весьма впечатляюще. А что это за подпись?– Я не знаю названия. На картине сценка из жизни фермеров: сено на поле и несколько человек на переднем плане.– Ты понимаешь, что эта картина может стоить состояние?– О да, это я понимаю, – тихо сказала она. – Действительно понимаю.Энди взвесил амулет на ладони.– Могу я взять его у тебя на время?– Ты знаешь, нет. Я очень суеверна, а это как талисман для меня и я с ним никогда не расстаюсь.– Ладно, не надо. Как ты смотришь на то, если я очень аккуратно постараюсь выяснить, что это такое?– Положительно.– Отлично. А что касается этого Суоннинг Парка, то я продолжу поиски, а вот с Крамером действительно придется пока повременить. Если я обнаружу что-либо непосредственно с ним связанное, тогда я очень осторожно займусь им. Так что, они не должны ничего учуять. Ты не против?– Не против. Но что бы ты там не выяснил, ты должен держать меня в курсе всего. Это моя… – она чуть было не сказала «борьба», потом передумала. – У меня к этому не просто какой-то минутный интерес…– Я верю. Да, а что у нас на десерт?– Ничего особенного. У меня не оставалось времени. Да… Испортила я тебя, Энди Мендоза. Разбаловала. Ты уже высказываешься как какой-нибудь мужчина-шовинист, свинтус ты этакий. В холодильнике есть чуть-чуть мороженого, если это тебя устроит. А после можешь помыть посуду. 8 Лондон и Филдинг, 1971 год. Однажды вечером, это было начало восьмого, и августовское солнце начинало золотить стены дома, в дом на Принсиз-Мьюз явился Энди. Его первыми словами были:– Милая, прости, но я сегодня с дурными вестями.– Боже, что же на этот раз?– Мой кузен Чарльз. Сегодня я получил от него письмо. Он заканчивает свое турне по Кении и возвращается домой раньше, чем планировал. Он приезжает пятнадцатого сентября. И, разумеется, рассчитывает, что к тому времени его дом освободится.Лили подвинула один из стоявших тут же стульев и села.– Проклятье! Кажется, здесь не обошлось без помощи твоей семейки. Но, думаю, что не обременю его никакими претензиями – у меня нет с ним договора о снятии квартиры на какой-то определенный срок.– Нет, – мрачно согласился Энди. – Такого договора у тебя нет. Что ты собираешься делать?– Искать другое жилье, разумеется. Квартиру какую-нибудь…– На эти несколько месяцев? Стоит ли? Может быть лучше вернуться в прежний отельчик у Пэддингтонского вокзала?Слова Энди будто кольнули ее.– Я не думаю сейчас возвращаться в Америку и мне незачем ехать в эту противную гостиницу, а если я туда поеду и останусь там, то где мы… Я имею в виду…– Мне подумалось, через год ты должна отправиться назад…– Я ничего не должна, – возразила она изменившимся голосом.– Понимаю, что не должна, но я предполагал, что… – он не договорил, и они оба замолчали.Безмолвно она поставила на стол салат из курятины, который с такой любовью приготовила для него. Энди взял вилку и тут же ее отложил.– К чертям собачьим все это! Пошли! Поедем со мной, я хочу тебе кое-что показать.– Что?– Не спрашивай, пошли.Она вышла с ним на улицу к автомобилю, и они поехали. За все пятнадцать минут, что они ехали, оба не проронили ни слова. Они оказались в соседнем районе, где прежде Лили бывать не приходилось. Она видела перед собой длиннющие ряды ужасающе однообразных домов из когда-то красного, а теперь потемневшего от времени кирпича, тянувшиеся вдоль длинной узкой улицы, небольшой газетный киоск, бакалейную лавку.– Это Хакни, – объяснил Энди. – Я привез тебя в мое логово.Он остановил машину у одного из таких домов и повел ее внутрь наверх, на третий этаж мрачного подъезда, провонявшего мочой и жареной рыбой. Когда он открыл дверь в квартирку, глазам Лили предстали: изношенный серый ковер, раковина в углу и крохотная газовая плитка, диван, на котором он, судя по всему, спал, и стол у окна, что выходило на крыши и трубы, почти полностью закрывавшие небо.– Туалет внизу, в подъезде. Там же и ванная, – сообщил Энди.– Я согласна, место это жуткое, – сказала Лили. – Ты хотел, чтобы я это увидела своими глазами?– Да, Лили. Ты можешь представить себе, что живешь здесь? Теперь тебе понятно, почему я избегал приглашать тебя сюда?– Понятно. Но почему ты живешь здесь?– Потому что тех средств, которыми я располагаю, тех пяти тысяч фунтов в год, маловато для того, чтобы приобрести собственную квартиру. Рынок квартир для найма в Лондоне очень и очень невелик. Большинство из них – грязные норы, такие, как эта, или даже хуже. А хорошие предпочитают продавать, а не сдавать внаем.– Понятно. А иного выхода ты не видишь?– Не вижу. Да и не желаю видеть.Лили повернулась к нему.– Не забудь еще добавить, что ты ведь выше этих Мендоза, спокойно транжирящих миллион за миллионом, что не можешь унизиться до того, чтобы обратиться к ним за помощью, что тебе твое самолюбие этого не позволит. Но это все чепуха. Энди, а как насчет того, чтобы возвыситься до того, чтоб отказаться и от меня?Едва произнеся это, ей страстно захотелось скончаться, умереть. Тут же, на этом месте. В этой мерзкой квартирке Энди. Но удержаться от этих слов она уже была не в силах. И они были произнесены.Энди сначала побледнел, потом покраснел.– Вот, оказывается, как ты обо мне думаешь. – Он не повысил голоса.Лили безвольно опустилась на софу, ноги отказывались ей повиноваться.– Нет, я так о тебе не думаю…– А как же, в таком случае?– Энди, давай разберемся в чем дело. Ты действительно хочешь, чтобы я оставалась в Англии? Может быть ты сейчас уже считаешь дни до того благословенного момента, когда ты сможешь просто запихнуть меня в самолет?Он принялся ерошить волосы.– Бог ты мой, нет, конечно. Как у тебя язык поворачивается говорить такое? Все дело в том, что я не могу предложить тебе ничего. Кроме вот этого, у меня ничего за душой. Моя сомнительная писательская карьера более чем проблематична. После этих двух разгромных рецензий у меня не остается никаких шансов на то, что я смогу продать и вторую свою книгу. Хватит с меня и одного фиаско. И, что значительно хуже, кажется, мне ее просто не написать, эту мою вторую книгу. И мне, если я собираюсь как-то обеспечивать свое существование, придется снова вернуться в журналистику или же искать какую-то другую работу.– Это все бытовая сторона вопроса, – прошептала она. – Я спрашиваю о нас – о тебе и обо мне. – Ей очень не хотелось спрашивать его об этом.Она вообще не собиралась заводить этот разговор. Он сам возник откуда-то и стал реальностью.– Обо мне и о тебе, – повторил Энди. – Я и сам себя об этом постоянно спрашиваю…Больше он ничего не сказал, а она совершила ужаснейшую ошибку из всех – заплакала. Лили ненавидела себя за это, но остановиться не могла. Он уселся рядом с ней, достал из кармана носовой платок и подал ей.– Вытри слезы и высморкайся. Не о чем реветь. Мы найдем для тебя, где жить. И что-нибудь получше этого.Позже, когда они вернулись на Принсиз-Мьюз и любили друг друга, все было уже совершенно иным. Может быть из-за того, что ее продолжало мучить чувство вины.Лили вцепилась в Энди и всхлипывала, и всхлипывания эти были смесью страсти и сожаления, и он обнимал ее, и своими поцелуями осушивал ее слезы. Ей страстно хотелось слиться с ним, проникнуть в него, плотью своей войти в него. Его страсть влилась в нее, оба вибрировали в странном резонансе, казалось, и земля изменила свою бесконечную круговерть в космосе.– Хорошо было тебе со мной сегодня? – нежно спросил он потом.– Да… – Лили прижалась лицом к его груди, ее продолжало трясти, но слез больше не было, они теперь были внутри.– И мне тоже, – прошептал Энди. – Мне всегда было хорошо, но сегодня все было как-то по-особенному чудесно. И мне очень жаль, что нам понадобилась эта ужасная сегодняшняя сцена, чтобы пережить это совершенство. Не грусти, любовь моя, все утрясется, я все улажу.На следующий день Лили решила, что это ей придется кое-что улаживать и утрясать. Ей предстояло решить основную проблему их взаимоотношений – заставить Энди отказаться от мысли, что она была в его жизни явлением временным. Она написала матери и призналась, что в Лондоне она не учится, а работает, та, конечно, могла об этом догадываться, и что она намерена оставаться там. Посему Ирэн могла воздержаться от дальнейшей посылки денег, ибо Лили сама была в состоянии обеспечить свою жизнь здесь.Ее первые попытки поисков квартиры подтвердили точку зрения Энди. Рынок сдаваемых внаем квартир был скуден до крайности. Но ей повезло. Ей посчастливилось прийти в одно из бюро как раз в тот момент, когда туда пришел очередной новый список. И одна квартира ее очень заинтересовала. Жилье это располагалось в районе под названием Бэнксайд, на южном берегу Темзы.– Я отправляюсь туда сию минуту, – уверила Лили сотрудника агентства, буквально выхватив у него маленькую белую карточку с адресом.Бэнксайд представлял собой скопление старых, неиспользуемых доков, куда Темза, отравленная промышленными отходами, доносила свою вонь. Но то место, адресом которого завладела Лили, было оазисом умиротворенности среди этого ужаса. В тени моста Лондон-бридж лежала коротенькая улочка, где несколько бывших складов были перестроены в жилые дома, окруженные крошечными садиками. Она снова посмотрела на карточку. Квартира с одной спальней стоила тридцать фунтов в неделю. Лили позвонила.– Надо мной живет пара, у которых двое маленьких детей, – объяснил хозяин квартиры, располагавшейся на первом этаже. – Но они не шумят, – быстро добавил он.Господи! Да Лили поселилась бы здесь даже тогда, если бы наверху жила и тренировалась целая цирковая труппа. Тем более после того, как ее взору предстала довольно обширная площадь с прекрасным, сиявшим обновленной полировкой полом, и очень красивая и удобная мебель.– Два верхних этажа занимают владельцы дома, – продолжал ее будущий хозяин. – Они – архитекторы, занимающиеся перестройкой этого района.Раньше он объяснил ей, что искал жильца, потому что отправлялся на работу в Бахрейн.– Надолго вы едете? – поинтересовалась Лили.– На год. Но когда я вернусь, я должен буду сюда въехать сразу же.– Это вполне объяснимо. Разумеется, я готова подписать все, что в таких случаях полагается.Он улыбнулся и закивал.– А оплата?..– Тридцать фунтов в неделю, – заверил хозяин.У нее вырвался вздох облегчения. Она уже боялась, как бы он не передумал и не сказал бы триста. Ей даже показалось, что кто-то из агентства по невнимательности мог не дописать один ноль, но все было правильно.– Очень хорошо, я согласна, – с улыбкой ответила Лили.В тот же сентябрьский день она переехала на Бэнксайд. И тогда же, проходя мимо рыбного рынка высмотрела в витрине одного из магазинчиков двух омаров. Это были настоящие омары с большими клешнями, а не те южноафриканские, которые, кроме хвоста, ничего не имели.– Таких ловят у берегов Шотландии, – пояснил торговец.или купила этих двух не очень крупных омаров и позвонила Энди, чтобы объявить ему, что сегодня состоится их первый ужин в новой квартире. Он должен стать праздничным.Вечером появился он с цветами и бутылкой «Татинье». Энди сразу же поставил шампанское в холодильник, а Лили тем временем подыскивала вазу, чтобы поставить в воду принесенные темно-красные хризантемы. За ужином они много пили, ели, болтали, без умолку смеялись над собственными же глуповатыми шутками.Повязав белые салфетки вокруг шеи, Энди и Лили принялись за омаров в топленом сливочном масле, отказавшись от вилок и помогая себе пальцами. И ничего, казалось, не предвещало того заявления которое должно было последовать от Энди.– Лили, я собираюсь снова отправиться в Испанию…Она тогда наливала в бокалы остатки шампанского и лишь громадным усилием воли удержала бутылку.– О-о-о! А когда? Надолго?– Завтра.Она молча поднесла к губам бокал вина и отпила глоток.– Ну что же. Понятно. Но это как-то неожиданно. Или ты уже давно собирался?– В общем, собирался. Мне необходимо собрать кое-какие данные для книги о Суоннинг Парке. Я об этом специально не стал тебе говорить, потому что у тебя и без того было достаточно проблем – этот переезд, да и твоя работа. – Он избегал смотреть ей в глаза.– Когда ты намерен вернуться?– Еще точно не знаю. – И, помолчав, очень тихо добавил, – может быть, через несколько месяцев.– Понятно, – тоже очень тихо повторила Лили.Как ей это удавалось? Как она могла сидеть здесь и спокойно разговаривать с ним, задавать вопросы, выслушивать ответы? Ответы, которые резали ее на куски?! Почему она не кричала, не выла, как подстреленный зверь, не обзывала его грязным ублюдком, который лишь пользовался ею, не вопила о том, что любит его, что он играл с ней в кошки-мышки целый год?– Понимаю, – повторила она еще раз.– Хочется верить, что понимаешь. Лили, дело не только в моей книге. Я еще ни в чем сейчас не уверен. Это отвратительное время для меня сейчас. Мне просто необходимо вдохнуть струю свежего воздуха…Можно подумать, что она душила его, не позволяла дышать.– Хорошо. – Она поднялась и отвернула кран мойки, чтобы заняться тарелками.Когда она подняла голову, то увидела, как Энди стоит у дверей одетый.– Думаю, мне лучше пойти. Я позвоню…Она уставилась на него, не в силах произнести ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70