Они шли вдоль Черинг-Кросс Роуд в направлении Пикадилли, надеясь встретить по пути хоть один книжный магазин. Энди вдруг остановился и сказал:– Знаешь, я вел себя как последний дурак, как баловное дитя. Лили, дорогая, прости меня.До этого он ни разу не говорил ей «дорогая». Она опешила и ничего не могла вымолвить, и, взяв его под руку, прижалась к нему. Они пошли дальше. Но в книжные магазины предпочитали не заходить. Вместо этого отправились в винный погребок под названием «Виноградины Рэтмана».– Давай войдем и пусть в вине утонет наше горе, – процитировал кого-то Энди.– Интересно, кто такой этот Рэтман? – полюбопытствовала Лили.– Какой-нибудь хитренький еврейчик. – Энди осмотрелся. – Дела которого, как я вижу, идут как надо.Этой фразы она не ожидала услышать от него. Это несколько переходило границы приличия на ее взгляд.– А ты разве недолюбливаешь евреев?На Энди это, казалось, подействовало лучше самой изощренной шутки. Он разразился хохотом и долго смеялся, затем, протянув обе руки через стол, взял в них холодные ее ладони.– Моя милая, моя дорогая Лили. Нет, ты никогда не сможешь стать современной девушкой. Дело в том, что ты – единственная в Англии, кто не имеет представления о том, что Мендоза – евреи.– Правда? Но ты ведь нет? Я имею в виду, ты ведь не отказываешься от свинины и не носишь эти смешные маленькие кругленькие шапочки, как они. Да ты никогда и не говорил о том, что ты еврей.– Я-то нет. В религиозном смысле нет. Моя мать, которая была родом из Йоркшира – это тоже одна из причин. Ведь ортодоксальный иудаизм утверждает, что быть евреем – значит родиться от матери-еврейки. Кроме того, большинство Мендоза не исповедует иудаизм. Некоторые из них вообще ничего не исповедуют, другая же часть сторонники англиканской веры, иначе говоря – протестанты. Но факт остается фактом – наше происхождение от еврейской семьи и это известно всем и каждому. И предположить, что я антисемит все равно, что утверждать, что наша королева – антимонархистка.– Хорошо, забудем это, – она подняла бокал с вином. – Выпьем за «Страсть к обману».– Пью за нее, – поддержал Энди. – И за то, чтобы критики были ко мне добры.Но критики не были к нему добры. В воскресных газетах было опубликовано три рецензии: в «Гардиан» – ни то, не се, в «Обсервере» – плоховатая, а в «Тайме», что было важнее всего – помещена разгромная рецензия. Литагент Энди утверждал, что авторы рецензии должны принять книгу, а вот публика нет. Оказалось же все как раз наоборот.– Что тебе до этих рецензий, если несколько десятков тысяч экземпляров разойдутся? – успокаивала его Лили.Энди не счел нужным отвечать. Они были у Лили в ее гостиной. Он встал и, не говоря ни слова, принялся расхаживать по комнате. Потом вдруг вышел. Лили не стала упрашивать его вернуться, потому что знала, каково ему сейчас было, и понимала, что сейчас ему была необходима порция одиночества. Она нисколько бы не удивилась, если Энди в этот день вообще не появился бы, но он все же пришел вскоре после полудня.– Извини меня за этот уход со сцены. Мне необходимо было просто пожалеть себя.– Все в порядке. Все о'кей.– Да нет, не о'кей. Дело в том, что свое отсутствие таланта, невезение, вообще творческие и жизненные неудачи, вымещаю на тебе.– У тебя есть талант.– Может быть и есть, но я просто-напросто себялюбивая скотина.Он поднял номер «Тайме», который так и остался лежать на том же месте, где он его уронил утром, и стал водить пальцем по строчкам.– Я вспомнил, что видел нечто любопытное, когда листал газету в поисках этой кошмарной рецензии. Вот. Сегодня день открытых дверей в Суоннинг Парке, в Сассексе. Помнишь это место?– Тот дом, что поблизости Брайтона? Да, помню.– Они приглашают сегодня к себе всех, кто пожелает. За двадцать пять пенсов. За эти деньги можно осмотреть и парк, и все остальное. Средства собирают в благотворительных целях. Тебе бы не хотелось там побывать сегодня?– Сегодня? Так уж начало первого.– Ну и что? Ведь это сегодня, только сегодня. Другой такой возможности не будет – происходит лишь раз в году. И часам к пяти мы туда доберемся. Сейчас поздно темнеет.Он был прав. Одной из самых восхитительных особенностей этого английского июня было то, что темнело здесь лишь после десяти вечера.– С удовольствием поехала бы.– Тогда, давай одевайся и поедем.С его стороны это было неслыханным жертвоприношением и одновременно извинением за свое хамское поведение. Лили не забыла, как он высказался в адрес этого имения тогда, в декабре:– Я ненавижу это чертово место – были его слова.Ладно, может быть теперь он изменил мнение о нем. Иногда Энди мог быть абсолютно непредсказуемым.Стрелка часов приближалась к четырем, когда они прибыли в Суоннинг Парк. Здесь было полно народу. Толпа людей выглядела чрезвычайно разнообразной – и стар, и млад. Одеты они были и в джинсы и старомодные шелковые платья, и деревенские одежды с длинными юбками и белыми блузами, в твидовые пиджаки, рубашки, в галстуках и без них, в общем, здесь были представлены все социальные слои сегодняшней Англии. Конечно, это были не только зеваки-простолюдины, прибывшие сюда поглазеть на «общество» и «шикарную жизнь». Профессиональные взгляды некоторых, кто осматривал подстриженные кусты и ухоженные лужайки, могли свидетельствовать о том, что эти люди собрались сюда поучиться искусству садовников.Рядом с ними женщина в шляпе и перчатках обсуждала с каким-то бородачом в свитере с университетской эмблемой достоинства гортензий или, может быть, орхидеи и условия их произрастания в Шотландии.– Все здесь такие образованные, – вырвалось у Лили.– Похоже на то, – рассеянно, как всегда, ответил Энди.Лили прикидывала, чем вызвана эта его рассеянность, то ли Соуннинг Парком, то ли рецензиями.Запрокинув голову, она любовалась домом. Он походил на драгоценный камень, вставленный в оправу, не менее роскошную, чем он сам. Медово-желтый цвет каменных его стен прекрасно сочетался с сочной зеленью лужаек; в окнах мансард, уютно примостившихся под крытой черепицей крышей, отражалось солнце и пестрые клумбы цветов.– Боже, какое чудо, – пробормотала она. – Кто это построил?– Кто здесь сейчас обитает?– Построен он был в 1603 году. Это был год, когда умерла Елизавета Первая. В тот год и закончилось правление Тюдоров. И одним из последних деяний нашей старушки Бетти было объявление одного чудного парнишки по имени Уильям Престон первым виконтом Суоннингом. Он достаточно отвалил денег из своего состояния в пользу короны, чтобы снискать себе такие почести. А на то, что у него оставалось, он отгрохал вот это.– Это можно назвать памятником до небес на все времена. Вряд ли есть лучший способ себя увековечить. Тебе не кажется?Энди пожал плечами.– Смотря как на это посмотреть.– Ты так говоришь лишь потому, что считаешь себя антиаристократом. А кто же нынешний виконт?– Его вообще не существует. Титул этот был упразднен в 1939 году, когда последний лорд Суоннинг отправился на тот свет, так и не заимев наследника. Понимаешь, ну не было наследников мужского пола, даже никакого паршивого кузенчика не было по прямой линии. Пиф-паф – и больше никаких виконтов. С тех пор домик этот не раз и не два сменил своих владельцев. Место это считается несчастливым, этот роскошный Суоннинг Парк. Все, кто был его владельцами, предпочитали его продать и как можно скорее.– Откуда тебе все это известно?Вместо ответа он предложил немного пройтись, Вблизи имелся небольшой указатель, написанный от руки, со стрелкой, направлявшей их туда, где росли ирисы и папоротники, и сад с декоративными каменными горками. Энди остановился возле него.– Мне кажется, я помню пруд, где водились дикие утки, расположенный позади этого садика с горками. Может эта орда фанатиков-садоводов не очень интересуется утками.Из-за обилия народу идти было затруднительно, а разговаривать и вовсе невозможно. Но, в конце концов, они все же добрались до садика. Энди увлек ее на узкую, наполовину скрытую листвой тропинку. И они сразу же оказались одни.– Тебе действительно известны здесь все ходы и выходы, – восхитилась Лили.– Я же говорил, что этот последний виконт Суоннинг был каким-то нашим родственником. Его первая жена была младшей сестрой моего отца, моей теткой Филиппой. Она умерла очень молодой, когда меня еще не было на свете.Лили изучающе смотрела на него.– Если виконт умер в тридцать девятом году, так это случилось до того, как ты появился на свет.– Да, но дом не мог быть продан до истечения определенного срока, и мой отец присматривал за ним до пятьдесят второго года. Иногда он имел обыкновение брать меня сюда с собой.Он свернул еще на какую-то тропинку.– Мне кажется, сюда.Через несколько минут деревья расступились и они стояли на довольно широком, поросшем травой берегу пруда.– Красиво, – похвалила Лили. – И потом, тебе пришлось, наверное, как следует вызубрить историю твоих предков, как живых, так и отошедших в мир иной? Поэтому-то ты так хорошо помнишь все детали.– Нет, не поэтому. Те статьи, которые я писал для газет, требовали определенных знаний. Этот Суоннинг Парк очень подходит для разного рода загадочных историй. Дело в том, что тринадцатый виконт не просто умер в тридцать девятом году, а был застрелен своей второй женой.– Вот оно что! Значит, это история о призраках и скелетах в платяных шкафах? – решила подшутить Лили.Энди не принял ее шутливого тона.– Лили, ты веришь в то, что может существовать случайное стечение обстоятельств?Она вспомнила об одном его высказывании.– Мне казалось, ты готов поставить стечение обстоятельств вне закона.– Это, конечно, очень ценная идея. Но, полагаю, мне это не под силу. Но ты так и не ответила на мой вопрос.– Естественно, я в это верю. Такое случается постоянно.– Хорошо, что и здесь нет никаких разногласий.– Мне повезло. – Энди отвел глаза. – Тебе ничего не говорит имя Аманда Кент?– Что?!. Аманда?.. Иисусе Христе! Каким образом тебе удалось раскопать это? Ты что, усыпил меня? Загипнотизировал? Или я просто пробормотала это во сне? – Несмотря на показную игривость, чувствовалось, что Лили была не на шутку поражена.– Я спрашиваю вполне серьезно, Лили. Тебе ведь знакомо это имя, не правда ли?– Конечно. Семья по фамилии Кент была одной из первых поселенцев в Филдинге. Именно они построили тот дом, в котором я сейчас живу. И две женщины этого рода носили имя Аманда.– Я имею в виду последнюю, младшую.– Это дочь Томаса и Джейн.– Что тебе о ней известно?Лили сделала неопределенный жест рукой.– Да, в сущности, ничего. Однажды я спросила о ней свою мать. Они были с ней примерно одного возраста, но, вероятнее всего, едва ли знали друг друга. Потом, вроде, имел место какой-то скандал. И с тех пор никто в Филдинге не любит рассуждать об этой последней Аманде Кент.Энди упорно смотрел в сторону.– Я могу рассказать тебе о ней. Она приехала в Англию в тридцать шестом году, вышла замуж за Эмери Престона – Уайльда и стала, таким образом, второй леди Суоннинг. А в тридцать девятом всадила в его грудь две пули и покинула этот дом, с тех пор ее никто не видел. Полиция перевернула все вверх дном, но ее и след простыл. Сейчас все предпочитают думать, что она тоже покончила с собой.Лили уставилась на него широко раскрытыми глазами. От этой истории у нее похолодело сердце. Ее стало даже слегка подташнивать, и сердце колотилось ужасно. Дело было не в том, что она так сокрушалась по поводу возможной смерти Аманды Кент, а в том, что Энди, оказывается, просто лжец. Он очень многое знал, но по каким-то, одному ему известным причинам, предпочитал утаивать все это от нее.Она молчала и продолжала молчать, пока они не сели в машину и не отправились в Лондон. Сидя рядом с Энди, она хриплым шепотом, в котором явно слышались обвиняющие нотки, вопросила:– Энди, а когда тебе стало известно об этой ниточке, которая связывает Филдинг и Суоннинг Парк?– Я начал свое личное расследование этого убийства в Суоннинге три года назад, когда у меня возникла мысль написать об этом статью.– Значит, когда мы познакомились, и когда я тебе сказала, что я из Филдинга, ты уже знал об Аманде Кент? Отчего же ты мне ничего об этом не сказал?Он смотрел на дорогу.– Понимаешь, я тогда решил завязать с этой чертовой журналистикой. Я почувствовал себя писателем, способным написать роман. И я делал все, чтобы выбить из головы все, связанное с журналистикой.– Ладно, – сказала она себе, – пусть будет так. Это тоже причина.Но это его объяснение вызвало у нее целую бурю противоречивых чувств.– Скажи, а в тот день, когда ты заговорил со мной в музее, ведь тогда в принципе ты мог догадываться, что я жила в старом доме Кентов? Разве нет? – Голос ее был слабый, слабый, как у ребенка, который просит прощенья.– Вот черт! Именно этого я и боялся! Что ты именно так и подумаешь. Поэтому я сказал, что это проклятое место, когда мы были здесь впервые. Нет, нет и нет! Откуда мог я об этом догадываться?!– Не знаю.– Так вот, я не мог догадываться.– Ты меня всегда лишь жалел, но не больше.Он саданул по рулевому колесу кулаком.– Вот дьявол!! Лили, я не жалел тебя никогда! Ты мне действительно понравилась. Ты для меня… Я делал для тебя все, что мог. И делаю. Я не из тех журналюг с Флит-стрит, я не такая пиранья, как они, которые только и хотят вытянуть историйку из человека, неважно, если при этом ему придется с три короба наврать. Просто это такое невероятное совпадение, стечение обстоятельств и ничего больше… Е… ное стечение обстоятельств!– Энди, ты ведь бранишься! Раньше я от тебя таких словечек не слышала.– Никогда я еще не был до такой степени взбешен, как сейчас!– На меня?– На весь этот е… ый мир!Было начало одиннадцатого, когда они подъехали к дому на Принсиз-Мьюз. На улице зажигались фонари.– Ты зайдешь? – поинтересовалась Лили.– Нет, сегодня нет, если ты позволишь. – И уехал не дождавшись, пока она слово скажет.Большую часть ночи Лили проплакала. В семь утра она решила позвонить ему. Поднимая трубку он спросил:– Лили, это ты?– Да, я. Откуда ты знаешь?– Я не знаю, – хриплым со сна голосом ответил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70