Ольф встал, прошелся по комнате.
— Димыч…
— Ну? — поднял голову Дмитрий.
— Это что же… конец?
— С ней — да.
— Но почему?
— Ты бы меня о чем-нибудь попроще спросил, — устало сказал Дмитрий.
— А может быть, все еще наладится?
— Нет… Знаешь что, иди-ка ты к себе, а? — попросил Дмитрий. — Не хочу я об этом говорить. Случилось — ну и-случилось, и нечего тут… Правда, иди, Ольф.
— Пойду, что ты меня гонишь, ночевать не останусь. На работу едешь завтра?
— Да.
Помолчали, и Ольф направился к двери:
— Ну ладно, пойду.
— Дверь захлопни.
— Хорошо.
И не успел Ольф закрыть дверь, как услышал скрип дивана, — Дмитрий, видимо, снова лег. Ольф постоял на площадке, подумал немного — и пошел к Жанне. Она безмерно обрадовалась, увидев его.
— Наконец-то хоть ты приехал.
— А ты принца Савойского ждала? — буркнул Ольф.
— Ох, Ольф, давай без шуточек… Идем.
Ольф прошел в ее комнату и сразу спросил:
— Ты знаешь, что Ася уехала?
— Да.
— А почему мне не написала?
— Не злись, я сама недавно узнала.
— Когда она уехала?
— Недели три назад.
— И он ничего не говорил тебе?
— Нет.
— Как же это случилось?
— Она даже не попрощалась с ним. Приехала, когда он был на работе, взяла кое-какие вещи, оставила ему письмо — и все. Он сразу же поехал в Москву, но она уже улетела. Оказывается, документы на оформление она еще в феврале подала. Вот и все, что я знаю.
— Да, дела. — Ольф покрутил головой. — Как в плохом детективе. И как он?
— Плохо, Ольф. Совсем плохо.
Жанна даже руками за голову схватилась, и Ольф с досадой посмотрел на нее:
— Ну вот… Да что плохо, говори толком.
— Понимаешь, он почти не разговаривает. Ни с кем. Запирается у себя в кабинете и иногда даже на телефонные звонки не отвечает. И взгляд у него бывает… Ох, Ольф, — простонала Жанна, — если бы ты видел, как он иногда смотрит. Мне плакать хочется… — Жанна и в самом деле заплакала. — Боюсь я за него. Алексей Станиславович говорит, что ему в больницу надо ложиться, а он не хочет. И как ему помочь, просто не знаю. Я каждый день захожу к нему, но и со мной он не разговаривает. Молчит и ждет, когда я уйду.
— А Дубровин что предлагает?
— Со мной он об этом не говорил.
— Ладно, не реви, придумаем что-нибудь.
— А я и не реву… Дай сигарету.
Они закурили, помолчали, и Жанна спросила:
— Ты-то как съездил?
— Я-то нормально, — угрюмо сказал Ольф. — А ты все сделала?
— Да. Статью отдала Алексею Станиславовичу, он сам отвез ее в Москву. Говорит, сразу в набор пойдет.
— Доклад на Ученом совете был?
— Да.
— Дима делал?
— Нет, я. Он наотрез отказался, даже не пришел на заседание.
— Н-да… А ребята как?
— Нет никого, все в отпуске.
— А ты когда пойдешь?
— До отпуска ли сейчас, — махнула рукой Жанна. — Знаешь, Ольф, по-моему, он хочет уехать куда-то.
— Говорил, что ли?
— Нет. Но купил рюкзак, туристические ботинки. Я случайно увидела.
— Ася писала ему из Каира, не знаешь?
— Не знаю.
— Ну ладно, пойду.
На следующий день они вместе поехали в институт, и при ярком свете солнечного дня Ольф заметил, что Дмитрий сильно изменился за этот месяц — похудел так, что выпирали скулы, под глазами густо залегли синие тени и взгляд действительно был такой, что Ольфу стало не по себе. Всю дорогу он промолчал, отвернувшись к окну. Ольф сразу направился к Дубровину, но Дмитрий остановил его:
— Ты куда?
— Скоро приду.
— Подожди, поговорить надо. Что с отпуском решил? — спросил Дмитрий.
— Еще ничего.
— Тогда не торопись пока.
— А что?
— В общем, — заговорил Дмитрий, глядя куда-то в сторону, — тебе придется занять мое место.
— Как прикажешь это понимать?
— А так, что я уезжаю.
— Куда?
— Еще не знаю.
— Ну и что? Ты же вернешься.
— Нет.
— Ты бредишь.
— Нет, Ольф. Если я и вернусь, то не скоро.
— А именно?
— Может быть, через год или два.
— Димка, выкинь это из головы. — Ольф старался говорить спокойно, как о деле само собой разумеющемся. — Некуда и незачем тебе ехать. То есть поезжай, пожалуйста, куда угодно, но совсем… нет, это невозможно.
— Ольф, я не собираюсь с тобой спорить, — тихо сказал Дмитрий. — И я не прошу тебя, а просто сообщаю. Все равно тебе придется стать руководителем сектора.
— А как на это Дубровин смотрит?
— Я еще не говорил с ним. Ждал твоего приезда. — Дмитрий встал и, избегая взгляда Ольфа, сказал: — Я сейчас пойду к нему, а ты пока здесь побудь — может, понадобишься.
— Пойдем вместе.
— Нет, я один. И пожалуйста, пока не говори никому, что я уезжаю. Даже Жанне.
Дмитрий ушел к Дубровину, а Ольф сел за стол и в бессильной ярости сжал кулаки. Только сейчас он понял, почему Жанна была так расстроена вчера.
62
Дмитрий пришел к Дубровину и, щурясь от яркого света, бившего в окно, сказал:
— Алексей Станиславович, я решил просить Торопова освободить меня от обязанностей руководителя сектора. И хочу, чтобы вы поддержали меня.
Дубровин как будто не удивился его словам, помолчал немного и спросил:
— Так все скверно?
— Да.
Дубровин встал, прошел к двери и спустил защелку, замка. Мельком взглянув на Дмитрия, задернул штору на окне.
— Садись поближе, будем думать.
— Что тут думать… — сказал Дмитрий, но стул все-таки пододвинул.
— Что собираешься делать?
— Поеду куда-нибудь.
— Куда?
— Не знаю. Куда-нибудь, где потише, людей поменьше.
Дубровин помолчал и негромко заговорил:
— Дима, я был в этой больнице… Подожди, я ведь не настаиваю, а только рассказываю. Очень тихое и спокойное место на окраине Москвы. И никаких общих палат. Тебе дадут отдельную комнату в маленьком деревянном флигеле. Тебе ни с кем не нужно будет говорить, если не захочешь сам. Там превосходные врачи. И ты сможешь там работать.
— В общем, филиал рая на земле, — усмехнулся Дмитрий.
— Нет. Но это то, что тебе нужно сейчас.
— Мне лучше знать, что сейчас нужно.
— Дима, друг мой, я прошу тебя сделать это.
— Нет, Алексей Станиславович…
— Тебе опасно ехать в таком состоянии. Немного побудешь там и, если не захочешь остаться, поедешь.
— Нет, — покачал головой Дмитрий. — Я сейчас поеду.
— Ну хорошо, давай сейчас не будем решать этот вопрос.
— А когда?
— Завтра.
— А что изменится до завтра?
— Я сегодня же увижу Грибова и поговорю с ним.
— О чем вы будете с ним говорить? Все равно я уеду.
— Но день-то ты можешь подождать?
— День могу.
— А теперь вот что. О том, чтобы совсем освободить тебя от руководства сектором, не может быть и речи.
— Придется.
— Нет. Если уж все-таки решишь уехать — поезжай, но когда вернешься…
— Вы не поняли меня, Алексей Станиславович, — перебил его Дмитрий. — Я ведь не говорил, что собираюсь возвращаться. По крайней мере, скоро.
Дубровин с тревогой посмотрел на него:
— Вот как… А что же ты намерен делать?
— Еще не знаю. Но даже если я и вернусь — а вряд ли это произойдет раньше чем через год или два… я не собираюсь снова становиться руководителем.
— Почему?
— Не хочу. И не смогу.
— Это тебе сейчас так кажется.
— Нет, Алексей Станиславович, — твердо сказал Дмитрий. — Сейчас я не могу вам этого объяснить. Разве что самыми общими словами…
— Слушаю.
— Чтобы руководить другими, надо самому быть уверенным в том, что идешь по верному пути и что есть какие-то хотя бы минимальные шансы на успех. А то, чем я занимался в последнее время… и над чем собираюсь работать дальше… — Дмитрий встретил настороженный взгляд Дубровина и торопливо закончил: — В общем, тут ни уверенности, ни шансов. На ближайшие годы, по крайней мере.
— Что же это за работа?
— Сейчас я не могу вам объяснить. Поверьте на слово, что так оно и есть, и это вовсе не следствие моего болезненного состояния. Скорее наоборот. Возможно, я просто замахнулся на проблему, которая не по силам ни мне, ни другим. И все-таки я не собираюсь отступаться от нее. Разумеется, до тех пор, пока не буду убежден, что использовал все возможности. Но на это понадобится много времени. Наверняка не один год.
— Ты не можешь поподробнее?
— Хорошо, попытаюсь, — не сразу сказал Дмитрий. — Если кто и сможет меня сейчас понять, то только вы… В один из дней — это было еще до нашего эксперимента — мне пришло в голову, что теория элементарных частиц зашла в тупик, из которого выхода нет и не может быть, пока мы идем по этому пути, который представляется мне безнадежно порочным. Мы ищем просто не там, где нужно. Я уверен, что когда-то — и наверняка довольно давно — поиски пошли в принципиально неверном направлении. И что продолжать их просто бессмысленно — это ни к чему не приведет. И мы напрасно возлагаем надежды на новые сверхмощные ускорители. В лучшем случае мы обнаружим еще несколько десятков новых частиц — а что толку? Еще больше запутаемся — и все. Наверняка должно быть какое-то другое, совершенно иное решение… Вот я и пытаюсь его найти. Вы-то, надеюсь, понимаете меня?
— Да, — мягко сказал Дубровин. — Не тебе одному приходила в голову эта идея.
— Я знаю, — нетерпеливо сказал Дмитрий. — Вы имеете в виду Гейзенберга и Фейнмана.
— Да. И еще кое-кого.
— Их идеи мне кажутся также бесперспективными. Это всего лишь полумеры, которые наверняка ни к чему не приведут. Гейзенберг и Фейнман пытаются сделать шаг в сторону — и только. А я хочу вернуться назад, к самым истокам, и попытаться нащупать другой путь. Возможно, это безнадежная затея, на которую может решиться только сумасшедший. Пусть так, но от этой идеи я не откажусь — пока, по крайней мере. Ни о чем другом я думать все равно не способен. Не знаю, надолго ли меня хватит, но уж несколько лет это наверняка займет. Вот почему я не смогу дальше руководить сектором. Тянуть в эту пучину других — увольте. Да никто и не согласится идти за мной — и правильно сделают. Пусть ребята займутся тем, что им по силам. Я думаю, Ольф великолепно справится с ними.
— Ольф?
— Да. Вас это не устраивает?
— Ты забываешь о том, что эти ребята — твои ученики. Что группа создана тобой по существу из ничего. Ты для них — самый большой и, в практическом смысле, единственный авторитет. И всю дальнейшую работу они прочно связывают только с тобой.
— Вы преувеличиваете.
— Нет, я ведь знаю их отношение к тебе… На том празднестве, — Дубровин улыбнулся, — это очень хорошо было видно. И Ольфу, несмотря на все его превосходные качества, будет нелегко с ними.
— Ну, а что делать? Вы же сами понимаете, что я не могу втягивать их в свои сумасшедшие идеи. А быть формальным руководителем — абсурдно.
Дубровин помолчал.
— Вот что, Дима… Нет необходимости решать этот вопрос сейчас.
— Есть такая необходимость, Алексей Станиславович. Во-первых, я должен чувствовать себя совершенно свободным, ничем не связанным. Во-вторых, они должны сразу узнать, что я не буду работать с ними, и соответствующим образом настроиться и взяться за новую задачу. Зачем им терять время? Тем более что выбирать им есть из чего — пусть сразу и берутся за работу. Сейчас, после этой удачи, им кажется, что они могут горы своротить. И на здоровье, пусть ворочают.
— Хорошо, я подумаю об этом, — сказал Дубровин таким тоном, что Дмитрий понял — сказано для того, чтобы прекратить спор. — А теперь и тебе придется подумать и, по возможности, увязать свои планы с тем, что я сейчас сообщу. Во-первых, на Ученом совете принято решение — пока еще не официальное, но это уже детали — по результатам вашей работы присвоить Алексеевой кандидата, а тебя рекомендовать к докторской.
— И все?
— Мало тебе? — улыбнулся Дубровин.
— Я не о том. Доктора — только мне?
— Да. Но и это еще не все. На сентябрь намечен твой доклад на сессии Академии наук.
— Ольф сделает.
— Ну, там видно будет. Лучше, конечно, если бы ты сделал… Ты хочешь что-то сказать?
— Да. Если давать доктора, то не только мне.
— Кому же еще?
— Мелентьеву.
Дубровин нахмурился:
— Милый мой, а тебе не кажется, что ты… недооцениваешь способности членов Ученого совета? И мои в том числе?
— Нет. Но мне лучше, чем кому-либо, известно, кто что делал в этой работе.
— Но идея была твоя. И главные решения в этой работе принимал ты. За это тебя и представляют к докторской степени.
— Но и Мелентьев сделал много. Очень много, — подчеркнул Дмитрий. — Кроме того, у него и других работ немало — и более значительных, чем прежние мои работы. Я настаиваю на том, чтобы вы рассмотрели его кандидатуру.
— Хорошо, — отрывисто сказал Дубровин. — Я сделаю такое предложение в Ученом совете, но и только. Поддерживать его кандидатуру я не буду. А тебе придется составить докладную и отметить то, что он сделал.
— Это несложно, сегодня же сделаю.
— Ты так торопишься уехать? — Дубровин помолчал и невесело сказал: — Ладно, иди.
— Завтра когда к вам прийти?
— Я сам позвоню.
Ольф встретил его мрачным вопрошающим взглядом.
— Не рычи, Тихоныч, — мирно сказал Дмитрий. — Подожди до завтра.
— Ну-ну.
— Я домой поеду, голова что-то разболелась.
— Поезжай, что ты мне докладываешься, — отвернулся Ольф.
На следующий день, не дождавшись звонка Дубровина, Дмитрий сам пошел к нему. Дубровин, взглянув на часы, сумрачно проговорил:
— Явился — не запылился… Рано, я же сказал — сам позвоню.
— Говорили с Грибовым?
— Говорил.
— Ну и что?
— Не нравится ему твоя затея.
— Можно было предполагать… И что вы все-таки решили?
Дубровин, как-то жалко глядя на него, тихо попросил:
— Дима, послушай ты меня, старого лысого дурака, — не езди, а?
Дмитрий отвел взгляд от его лица.
— Что-то рано вы в старики записались.
— С такими, как ты, постареешь, — вздохнул Дубровин.
— И много у вас таких? — натянуто улыбнулся Дмитрий.
— Да вот один нашелся на мою голову… Может, не поедешь?
— Не могу, Алексей Станиславович.
— Ну, поезжай, что делать, — печально сказал Дубровин. — А все-таки зря ты это затеял.
— Может, и зря, — согласился Дмитрий, — но другого выхода не вижу. Вот заявление, отдайте Торопову сами, объясните ему…
— Какое заявление?
— Об увольнении, какое же еще?
— Ну, знаешь ли… — рассердился Дубровин и брезгливо, одним пальцем, отодвинул заявление. — Как-нибудь без него обойдемся.
— Как?
— Это уже не твоя забота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59