«Как паук», — скажет потом Савин.
Крест безобразно повис в левом верхнем углу графика. Он был так высоко, что, если смотреть только на него, четыре предыдущих крестика скрывались из поля зрения. Да они теперь и не нужны были — один этот новенький, живущий всего несколько секунд крест перечеркивал не только предыдущие, но и будущие шестьдесят крестов, даже если все они лягут точно на красные точки.
— Что это? — громко спросил кто-то.
Дмитрий положил карандаш и негромко сказал:
— Не знаю. Может быть — крокодил, может быть — пятитонный грузовик.
Он не собирался шутить, просто вспомнил фразу профессора Давыдова на лекции по ядерной физике в университете. Давыдов, объясняя природу ядерных сил, писал уравнения, и его спросили об одной константе — что она означает? И Давыдов, без тени улыбки, даже несколько раздраженно, ответил. Он действительно не знал, что означает эта константа. И никто не знал — ни тогда, ни сейчас.
Может быть — крокодил, может быть — пятитонный грузовик.
Майя Синицына всхлипнула, закрыла лицо руками и выбежала в коридор. Дмитрий проводил ее взглядом, чуть помедлил и сказал Тане:
— Сходи в машинный зал, узнай, не у них ли что. А ты, — обратился он к Ольфу, — звони на ускоритель, пусть проверят все параметры. Остальные… — он обвел всех взглядом и чуть улыбнулся, — остальные могут сесть.
Он и сам потом удивлялся, откуда у него взялись силы на эту улыбку и легкую иронию. И как догадался попросить Таню и Ольфа проверить то, что проверять не стоило. Он знал, что и в машинном зале, и на ускорителе все в порядке, но надо было немного выждать, чтобы дать всем время прийти в себя. И они стали медленно рассаживаться, полезли за сигаретами. Таня ушла в машинный зал, а Ольф позвонил на ускоритель.
— Через несколько минут сообщат, — сказал он и почему-то не клал трубку, и все услышали тонкие частые гудки.
Дмитрий дотянулся до телефона и нажал на рычаг. Ольф положил трубку и вздохнул.
Вошла Таня и еще с порога сказала:
— Все нормально.
Дмитрий кивнул.
Три или четыре минуты, прошедшие до звонка с ускорителя, как будто выпали из их памяти. Потом никто не мог толком вспомнить, что они делали и о чем думали в эти минуты. И когда телефон зазвонил, они посмотрели на него со страхом — Дмитрий очень хорошо видел это. Даже Ольф испугался, он смотрел на телефон, словно ждал, когда тот кончит звонить, и Дмитрий сказал ему:
— Возьми.
Ольф взял трубку и сказал:
— Да.
И, выслушав что-то, молча положил ее и с видимым усилием сказал:
— Там тоже… все нормально.
— Ну что ж, этого следовало ожидать, — Дмитрий видел, что все смотрят на него, и старался говорить спокойно. — Подождем еще… — он взглянул на часы, — четырнадцать минут.
Но теперь уже все поняли, что это только отсрочка. Каким бы ни был следующий результат, он ничего не изменит. Ничто не сможет убрать этого жирного синего паука.
И эти четырнадцать минут помнились смутно. Даже на часы никто не смотрел. И никто заранее не подходил к «Консулу», и даже когда он застучал, все остались на местах. Дмитрий встал сам, подошел к машинке и, не глядя на цифры — так им казалось, на самом деле он еще издали увидел, что результат правильный, — оторвал листок, не спеша подошел к кульману и, нагнувшись, поставил шестой крестик. Там, где ему и полагалось быть — на шестой красной точке. И оттого, что на пятой точке крестика не было, она выделялась особенно ярко. Маленькая кровавая точка на белой бумаге и два синих крестика по бокам.
— А теперь, — сказал Дмитрий, — садитесь-ка поближе и вместе подумаем, что делать дальше.
И они зашевелились, задвигали стульями, долго устраивались, всячески стараясь оттянуть начало разговора. О чем тут думать? Все казалось ясным — надо было прекращать эксперимент. Так гласили неписаные законы современной исследовательской работы. Ускоритель — не копеечный электроскоп Фарадея. Каждый час его работы обходится в сумму, которую иначе чем астрономической не назовешь. Одной электроэнергии он потребляет больше, чем весь город. А это далеко не единственная статья расходов по их эксперименту. Два часа уже потеряно, но впереди еще двадцать…
Другого выхода не было, однако никто не решался первым сказать об этом.
— Давайте подумаем, почему так могло получиться, — сказал Дмитрий.
— Ты считаешь возможным продолжать эксперимент? — спросил Мелентьев.
До сих пор он почти все время молчал. И вообще в последнее время вел себя так, словно его не очень-то интересовало, чем все закончится. Работал он по-прежнему безупречно, но как будто с полнейшим равнодушием. Или это маска? — думал иногда Дмитрий. И сейчас Мелентьев задал вопрос с таким видом, как будто исполнял скучную формальность. Он почти лежал в кресле, далеко вытянув ноги, и разрисовывал карикатуру в «Крокодиле».
— Почему же нет? — сдержанно сказал Дмитрий.
— Ну-ну, — небрежно бросил Мелентьев. Это прозвучало так: «Я умываю руки».
Дмитрий еще несколько секунд смотрел на него и отвернулся. И все взгляды опять обратились к нему.
— Я изложу кое-какие свои соображения, а вы хорошенько подумайте, — начал Дмитрий. — Есть несколько возможных причин… такой несуразицы. Первая — какие-то технические ошибки экспериментаторов. Но они уверяют, что у них все в порядке, и у нас нет оснований сомневаться в этом. Кроме того, ошибка очень уж грубая, там она может вызываться только какими-то из ряда вон выходящими неполадками, и их было бы нетрудно заметить. Вообще же это обстоятельство — столь большая величина расхождения — очень нам на руку. Гораздо хуже, если бы она была… в пределах разумного.
— Почему? — спросила Корина.
— Частично я уже объяснил, — мягко сказал Дмитрий. — Соринку можно и в собственном глазу не заметить, но такое бревно… — Он покачал головой и с удовлетворением отметил, что кое-кто улыбнулся. — Остальное позже, по ходу дела. По тем же причинам отпадает подозрение на машину.
— А при передаче по каналам связи вранья не могло быть? — спросил Лисовский.
Дмитрий посмотрел на Таню, и она тут же сказала:
— Исключено. Каналы связи дублированы, и вообще система контроля построена так, что практически исключает потерю даже одного бита информации.
— А теоретически? — не унимался Лисовский.
Таня сердито посмотрела на него:
— А теоретически вероятность такой потери равняется что-то около стотысячной доли процента.
— Вот что, друзья, — поднял руку Дмитрий, — времени у нас мало, так что давайте… на несущественных деталях останавливаться не будем. Второй вариант, наиболее естественный, — ошиблись мы. Его пока обсуждать не будем, оставим напоследок. Должен только сказать, что в нашей правоте я не сомневаюсь. Я имею в виду не какую-то частную ошибку, — спохватился он, заметив, что его не все поняли, — а принципиальную правильность нашей теории. Частные ошибки, разумеется, возможны, но о них потом. Третий вариант — перед нами не ошибка, а нечто принципиально новое, до сих пор неизвестное.
Он помолчал немного, давая им время переварить эту мысль, и продолжал:
— Для начала должен заметить, что этот вариант не только не исключает возможности продолжения эксперимента…
Мелентьев хмыкнул. Дмитрий, не обращая на него внимания, продолжал:
— …но и просто требует, чтобы мы довели его до конца. Но этот вариант маловероятен. Почти невероятен…
И снова раздалось нетерпеливое «почему». Дмитрий видел, что они уже не боятся, а пытаются вместе с ним разобраться в причинах неудачи. Этого он и добивался, рассказывая о таких, в общем-то, очевидных вещах.
— По двум причинам. Режим работы ускорителя в нашем эксперименте пока что не слишком отличается от обычных. И маловероятно, чтобы до нас кто-то… не споткнулся об это бревно. Вторая, более существенная причина — такой аномальный пик может, в принципе, соответствовать только резонансным состояниям с чрезвычайно коротким временем существования. Но в этой области, посмотрите хорошенько на график и прикиньте, такие состояния, если они, конечно, вообще возможны, могут быть разве что при мощности ускорителя по меньшей мере в двадцать раз большей, чем мы имеем.
Мальцев схватился за ручку и стал что-то писать, наверно и в самом деле решил прикинуть, но через несколько секунд отодвинул листок в сторону и стал слушать.
Дмитрий помолчал, внимательно оглядывая их.
— Что ж, вернемся к первой причине — нашим ошибкам. Еще раз повторяю — принципиальная правильность наших расчетов сомнений у меня не вызывает. Никаких, — решительно подчеркнул он. — Техническую аранжировку мы тоже решили исключить.
Снова застучал «Консул». Дмитрий небрежно оторвал листок и поставил на графике седьмую точку. И, не глядя на притихших ребят, — они, видимо, никакие могли понять, какая еще может быть причина, — спокойно закончил:
— Остается одно — ошибки математического аппарата.
Дмитрий сел в кресло, неторопливо закурил, внимательно посмотрел на Таню, перевел взгляд на Ольфа, потом на Мелентьева. Теперь все зависело от них. Только они могли до конца разобраться в сложнейшем математическом хозяйстве эксперимента. А они молчали.
— Надеюсь, — с улыбкой сказал Дмитрий, — мне не надо уверять вас, что такое предположение вызвано отнюдь не недоверием к вам?
— Надо полагать, — буркнул Ольф.
— Ты считаешь, — медленно начал Мелентьев, — что таких вот рассуждении, ничем конкретно не обоснованных, достаточно, чтобы продолжать эксперимент?
— Да.
— Завидная самоуверенность.
— Пусть будет так.
— Значит, останавливать не будем?
Дмитрий секунду помедлил и сказал:
— Нет.
— Ответственное решение, Кайданов.
— Да, конечно, — согласился Дмитрий. — Но должен заметить, что эта ответственность целиком ложится на меня. Ко всем остальным в любом случае претензий быть не может.
— Ну, разумеется, — усмехнулся Мелентьев. — Но ради чего такой риск? Что страшного в том, если мы остановим эксперимент? Если ошибка действительно в математическом аппарате, в чем я изрядно сомневаюсь, хотя, конечно, и допускаю такую возможность, то мы в спокойной обстановке обнаружим ее и через три-четыре месяца проведем эксперимент.
— Во-первых, — возразил Дмитрий, — нельзя гарантировать, что по одному этому пику мы сможем найти ошибку. Я думаю, что появится еще хотя бы один, это наверняка облегчит нам поиски.
— Резонно, — нехотя согласился Мелентьев.
— Ну, а главное — я верю в нашу работу.
— Может быть, — предложил Ольф, — посоветоваться с Дубровиным?
— Нет, — твердо сказал Дмитрий. — Это не тот случай, когда можно прибегать к чьим-то советам.
— Значит, продолжаем? — спросил Мелентьев.
— Да.
— Ну что ж. — Мелентьев пристально посмотрел на него и встал. — Тогда за работу.
— Возражений нет? — обратился Дмитрий ко всем.
Он спросил это с легкой улыбкой, давая понять, что не ждет от них ответа. И они поняли почему — он не считал возможным возлагать на них какую бы то ни было ответственность, даже если это всего лишь ни к чему не обязывающее личное мнение.
Разумеется, они ответили «нет».
54
Составили вместе два стола и разложили на них листки с уравнениями и выкладками.
— С чего начнем? — спросил Дмитрий.
— Первым делом надо принести решения с машины, — сказал Ольф. — Может быть, что-нибудь и сразу увидим.
— Разумно. Таня, сходи, пожалуйста.
Ничего нового увидеть не удалось. Колонки цифр говорили о каком-то хаотическом взрыве на пятой итерации, и только. Но это и на графике было видно.
— Много отсюда не выудишь, — недовольно сказал Мелентьев. — Надо бы перенести все на графики.
— Ну, это не сложно… Попрошу всех сюда! — громко сказал Дмитрий. — Валерий, объясни, что нужно делать.
Мелентьев объяснил, и все тут же взялись за работу.
— А мы, — сказал Дмитрий, удобно усаживаясь в кресле, — давайте помыслим. Начнем с главного — теоретической части. Тут ты больше всех смыслишь, Валера. У тебя нет никаких подозрений?
— Нет, — покачал головой Мелентьев. — Пока, по крайней мере.
— Ольф?
— Нет.
— И у меня нет, — медленно сказал Дмитрий. — Что ж, в первом приближении примем, что тут все верно. Что дальше?
— Программа, — сказал Ольф.
— Это уже по вашей части. Что тут может быть?
Ольф и Таня переглянулись.
— Программа предварительно прогонялась на четырнадцати вариантах, — неуверенно начала Таня. — Параметры для проверки подбирал Ольф.
— Сейчас я поищу свои графики, — сказал Ольф и порылся в папке. — Могу с уверенностью сказать, что проверил все подозрительные места. Вот смотрите, — выложил он листок. — Области проверки везде перекрывают поля предполагаемых решений…
Зазвонил телефон, и Ольф поспешно схватил трубку.
— Да… Да, сейчас…
Он прикрыл ладонью микрофон и тихо сказал:
— Дубровин… Что будем говорить?
— Дай сюда, — сказал Дмитрий и взял трубку. — Добрый вечер, Алексей Станиславович.
— Как дела? — спросил Дубровин.
— Дела? — Дмитрий помедлил с ответом. — Дела, откровенно говоря, неважные.
И он подробно рассказал о том, что у них произошло, и о своем решении. Дубровин долго молчал.
— Вы считаете, что я не прав? — спросил Дмитрий.
— Что тебе сказать, милый мой… Ты многим рискуешь.
— Я знаю.
— Если все закончится неудачей, у тебя будут большие неприятности… Очень большие.
— Вы считаете, что надо прекратить?
— Ничего не хочу советовать, — не сразу сказал Дубровин. — Решай сам.
— Будем продолжать.
— Ну что ж, с богом… Моя помощь нужна?
— Пока нет.
— Если что понадобится, звони в любое время. Ночью, разумеется, тоже. И когда найдете, в чем дело, сразу сообщи мне.
— Хорошо.
Он не клал трубку, и Дубровин положил сам.
— Ну, на чем мы остановились? — повернулся Дмитрий.
— Вот посмотри график, — сказал Ольф.
Дмитрий несколько минут рассматривал график и отложил в сторону.
— Тут если и искать, то в последнюю очередь… Так? — посмотрел он на Мелентьева.
— Да.
— А что представляет сама программа?
— Процентов на восемьдесят — набор стандартных программ, неоднократно использовавшихся в других задачах, — сказала Таня. — А в связках я проверила каждую запятую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59