Статья, конечно, будет не бог весть какая, но сделать это необходимо, чтобы хотя бы в этом опередить их. Статью следует написать архисрочно, и она будет немедленно опубликована в ЖЭТФ. Ясно?
— Да, — сказал Дмитрий.
— Второе. Бросить все дела, переключиться только на эту работу и закончить ее как можно скорее. Все необходимое для этого — ускоритель, машинное время, мои консультации и прочее — к вашим услугам. Александр Яковлевич в принципе одобрил план вашей дальнейшей работы, мы еще вместе уточним его, а посему — с богом. Шумилов, разумеется, освободит вас от всех обязанностей — об этом я уже позаботился. Теперь все зависит только от вас. Подумайте, какая вам нужна помощь, и сообщите мне. Вопросы есть?
— Пока нет, — сказал Дмитрий.
— И советую не очень расстраиваться, — добавил Дубровин, — не все еще потеряно. It could be worse, как говорят ирландцы. — Он улыбнулся. — Если у ирландца сдохла корова, он невозмутимо размышляет: ничего страшного, могла заболеть жена, мог заболеть я сам, мог в конце концов и умереть, но ведь ничего этого не случилось. Короче говоря, it could be worse. В этом что-то есть, не так ли?
— Конечно, — улыбнулся Дмитрий.
32
Эту работу они закончили через восемь месяцев. Вскоре после разговора с Дубровиным они провели несколько экспериментов, и стало ясно, что дела их не так уж и плохи — работа пошла по новому пути, казавшемуся многообещающим. Но точно так же этот путь могли нащупать Кэннон и Брук. Дубровин, выслушав их и одобрив, заметил:
— А ведь вам надо поторапливаться, а?
— Придется, — пробурчал Дмитрий.
И они поторапливались, то есть работали с утра до вечера, боясь дать себе хоть небольшую передышку, и жадно, набрасывались на свежие номера американских журналов — нет ли новостей от Кэннона и Брука? Ничего не было.
Ольф добровольно взвалил на себя всю черновую работу, предоставив Дмитрию заниматься «высокими материями». А когда Дмитрий попробовал было заговорить о том, что и он мог бы заняться этой черновой работой, Ольф решительно сказал:
— Брось, Димыч. Конечно, мне не очень-то приятно возиться с этим одному, но сейчас не до церемоний. Каждый делает, что может. Не забивай себе голову мелочами, это моя забота. А ты — мысли. И не набивайся на комплименты — ты же сам знаешь, что делаешь это лучше меня. А с мелочами мне легче справиться.
И действительно, Ольф всюду завел знакомства — на ускорителе, в вычислительном центре, в библиотеке — и беспощадно эксплуатировал их. Но он и сам успевал «мыслить» — разделавшись с расчетами, набрасывался на выкладки Дмитрия и с каким-то остервенением принимался за настоящую работу.
Где-то посередине работа, по выражению Ольфа, «закачалась», и показалось им, что это не бог весть что, и ни к чему эта заочная дуэль с американцами, и вообще — надо послать все к черту, чтобы не потерять еще больше времени, и поискать что-нибудь настоящее. И тут же это, как они думали, настоящее — какие-то полузабытые идеи, казавшиеся блестящими, грандиозные проекты, когда-то набросанные на клочках бумаги, и еще какие-то совершенно новые, сверхоригинальные идеи — сразу всплыло, и рядом с этим великолепием и захватывающими дух перспективами их работа показалась вдруг ненужной и жалкой. И они полдня на все лады обсуждали новые блестящие возможности и прикидывали, нельзя ли как-нибудь тут же приняться за их осуществление.
— В конце концов, — решительно сказал Ольф, — вовремя осознать свои ошибки — это и есть настоящее мужество.
— А кроме того, — вслух подумал Дмитрий, заложив руки за голову, — какая разница, кто это сделает — мы или американцы? Лишь бы было сделано.
— Если только они наткнулись на это, — скептически заметил Ольф.
— Ты думаешь, нет?
— Ничего я не думаю. — Ольф тоскливо посмотрел на яркое солнце за окном, заснеженные сосны, покачал головой, глубоко вздохнул и бесстрастно сказал: — Мне тоже не нравится эта гонка, но все-таки придется довести ее до конца.
Дмитрий усмехнулся:
— Побаловались — и хватит?
— Вот имений. Вообрази, что мы решим заняться одной из этих блестящих идей. А как мы объясним, почему на полпути бросаем работу? Что скажем Дубровину? Что нам стало скучно? Представляю, что он нам выдаст… А кроме того, не забывай, что есть еще и Шумилов. Не вечно же будет длиться наш творческий отпуск. Нет, Матильда, придется нам поскучать. Мы уже не студенты — это тогда мы могли заниматься чем вздумается. Так что давай, это самое… дальше поехали. А может, для начала на лыжах прокатиться? Денек-то уж больно хорош.
— Тоже идея, — согласился Дмитрий и поднялся. — Не удалось украсть миллион, так хоть грошиком попользуемся.
И они до вечера бродили на лыжах по лесу, а на следующее утро, как обычно, сели за работу. Только вечером Ольф вспомнил о вчерашнем разговоре и вздохнул:
— Кончить-то мы кончим, да если бы знать наверняка, что не изобретаем велосипеды.
— Ишь чего захотел, — ухмыльнулся Дмитрий. — Может быть, ты не прочь бы узнать, что ты гений?
— И это неплохо было бы, — серьезно сказал Ольф и склонился над столом.
И когда они сделали последние эксперименты, обработали результаты и увидели, что это действительно конец — самый что ни на есть настоящий, долгожданный, — они с каким-то недоумением переглянулись. Ольф засмеялся, поднялся из-за стола и с наслаждением потянулся.
— Все, Матильда, конец. Ася! — заорал Ольф. — Конец!
Это было в воскресенье вечером, они сидели у Дмитрия — квартиры, как и обещал Дубровин, они получили еще осенью, — Ася возилась на кухне и с испуганным лицом выглянула оттуда:
— Что конец?
— Работе конец! — Ольф обнял ее и чмокнул в щеку. — Совсем, понимаешь?
Ася взглянула на Дмитрия, тот улыбнулся и кивнул, и она облегченно вздохнула, оттолкнула Ольфа:
— Фу ты, психопат. Я уж думала, случилось что.
— Случилось, Асенька, случилось, — засмеялся Ольф. — По этому случайно случившемуся случаю не мешало бы случайно выпить. Субсидируй, доцентша! Ты же у нас самая богатая! — по привычке поддразнил он ее.
— Тебе бы только выпить, — заворчала Ася.
— Асенька, да ведь случай-то какой, а? И опять же, случившийся совершенно случайно! — продолжал дурачиться Ольф.
Они, конечно, на радостях «поддали» в этот вечер, а на следующее утро пошли к Дубровину.
Дубровин молча просмотрел результаты и довольно хмыкнул:
— Недурно, весьма недурно. А что вы такие кислые? Перебрали, что ли?
— Есть маленько, — нехотя сказал Ольф, — да не в этом дело.
— А в чем же? Работой недовольны?
— Относительно, — буркнул Дмитрий.
— А-а… Тоже правильно. Подкузьмили вас американцы, да что делать, друзья мои, такова сэ ля ви.
Дубровин перенял это выражение от Ольфа и с удовольствием употреблял его, особенно когда хотел поддеть их.
— Не журитесь, у вас все впереди. А кроме того, это действительно неплохо сделано, честно говорю. Сами знаете, на комплименты я не слишком щедр, так что оцените. Ну-с, а теперь быстренько, но не спеша сработайте статью, и чтобы через неделю она лежала у меня на столе.
И через неделю статья лежала на столе Дубровина. Он торопился и, не читая, сунул ее в портфель.
— Мне некогда, голубчики, завтра уезжаю на две недели в Швейцарию, а потому — коротенько. Неделю вам на похмелье, на отсыпание, на догуляние, а потом будьте добры за работу.
— За какую работу? — с отчаянием спросил Ольф.
Дубровин, не обращая на него внимания, продолжал:
— Составьте подробнейший отчет со всеми причиндалами — графиками, таблицами, диаграммами и прочей дребеденью — и отпечатайте в трех экземплярах, на отличной бумажке. В общем, все как полагается, чтобы получился приличный кирпич в приличном переплете. Приложите все свои публикации, месячишка через два и эта появится, так что капиталец у вас будет. В начале июля намечено остепенить вас, — значит, за месяц до этого бумажки должны быть в порядке.
— Как это остепенить? — опешил Ольф.
— Обыкновенно, — невозмутимо сказал Дубровин, убирая со стола бумаги. — Докторов вы не заслужили, а кандидатов — в самый раз.
— Да разве кандидатов дают без официальной защиты? — удивился Дмитрий.
— Вообще-то нет, но у нас, в виде исключения, это можно.
— И мы, стало быть, и есть эти исключительные личности? — повеселел Ольф.
— Вроде того… Понимаю, что скучно такой работенкой заниматься, от души сочувствую вам, да что делать, надо. Ну, будьте здоровы, мне некогда. — И он тряхнул им руки, выпроводил из кабинета и захлопнул дверь.
— Алексей Станиславович! — попытался остановить его Дмитрий, но Дубровин даже руками замахал:
— Потом, потом, некогда…
И им пришлось засесть за эту скучную и неблагодарную работу. Делали они ее, как нерадивые школьники, с постной физиономией зубрящие заданный урок, — с утра намечали, что надо сделать за день, и, кое-как разделавшись с «барщиной», больше не возвращались к ней.
Дубровин только посмеивался, глядя на их героические усилия:
— Заставить бы вас годиков пять каким-нибудь чиновником четырнадцатого класса в канцелярии поработать — вот тогда запели бы!
— Боже упаси! — с ужасом сказал Дмитрий.
Они уже намекали, что неплохо было бы перенести «остепенение», но Дубровин только отмахивался:
— Работайте, работайте.
Но однажды они дружно взмолились.
— Алексей Станиславович, давайте перенесем месяца на два! — сказал Дмитрий. — Мочи моей больше нет.
Дубровин внимательно посмотрел на них:
— Что, совсем плохо?
— Плохо! — почти с радостью сказал Дмитрий, уже решив, что Дубровин согласен. Но тот только покачал головой:
— Терпите, друзья, месяц всего осталось.
— Алексей Станиславович, да что будет, если перенесем? Почему обязательно в июле?
— Потому что у меня и других дел хватает, кроме ваших, — напомнил Дубровин. — В августе симпозиум, а я член оргкомитета. А в сентябре поеду в отпуск.
— А на октябрь?
— А вдруг я до октября умру? — отшутился Дубровин, но, заметив, что они по-прежнему серьезны, сказал: — Понимаю, что надоело, но все-таки придется закончить сейчас.
Они еще пытались выклянчить у него отсрочку, но Дубровин был непреклонен.
Когда они вышли, Ольф с недоумением потер подбородок.
— Что-то химичит наш шеф, а? Почему он так торопится?
— Ну вот, пошел, — недовольно сказал Дмитрий. — Тебе с твоей подозрительностью только в угрозыске служить.
— Посмотрим, — неопределенно сказал Ольф.
Но у Дмитрия и самого закралось подозрение, что Дубровин чего-то недоговаривает. Да и зачем ему, в самом деле, так торопиться?
И им пришлось снова сесть за опостылевшую работу и срочно заканчивать ее.
Все сильнее раздражал их Шумилов, его салонная вежливость. Он по-прежнему не упускал случая похвалить их, хотя они давно уже ничего не делали для него и просто не представляли, в каком состоянии его работа. Дмитрий как-то спросил у Жанны:
— Как ваши дела? Продвигаетесь?
— Кажется, да, — не очень уверенно сказала Жанна. — Моя работа, во всяком случае, идет неплохо, — поправилась она. — У других тоже как будто ничего. А как в общем — понятия не имею. Ведь у каждого из нас какая-то частная проблема. Николай Владимирович ставит их перед нами, мы выполняем, а дальше уже его дело. Это вы, корифеи, можете позволить себе работать по-своему, — с завистью сказала Жанна. — А мы что…
— Ну, пошла прибедняться… Но неужели он не держит вас в курсе дела?
— Он не балует нас своим вниманием, — насмешливо сказала Жанна.
Дмитрий рассказал об этом разговоре Ольфу, тот присвистнул:
— Если уж его собственная любовница так отзывается о нем…
— Ну вот, — разозлился Дмитрий, — я так и знал, что ты это ляпнешь. Любовница не любовница — какое это имеет значение?
— Не кипятись. В принципе — никакого, конечно, да ведь все мы люди, все мы человеки.
— А потом, — проворчал Дмитрий, — еще неизвестно, так ли это.
— Вот те на, — удивился Ольф. — Всему институту известно, а ему неизвестно.
— Мало ли что болтают…
— А ты спроси у нее самой, — поддразнил его Ольф. — Вы же друзья.
— Перестань, — сказал Дмитрий.
— Да чего ты злишься, не понимаю? — удивился Ольф. — Я же ничего плохого о Жанке не говорю. Наоборот, это только делает ей честь. Она оказалась умнее, чем я думал, — и слава богу.
— Ладно, хватит, — оборвал его Дмитрий. Ему нравилась Жанна, и неприятно было думать, что она так связана с Шумиловым.
— Все, не буду, — покладисто сказал Ольф. — Но каков все-таки Шумилов, а? Нет, вряд ли мы с ним хорошо сработаемся. Это не Дубровин… Слушай, давай все-таки поговорим с Дубровиным, пусть он возьмет нас к себе.
Они уже давно подумывали об этом и откладывали разговор до окончания работы. И на этот раз Дмитрий сказал:
— Вот закончим с этим барахлом, — он с ненавистью взглянул на разложенные бумаги, — тогда и скажем.
— Лады, — согласился Ольф.
Так они и сделали.

Ольф, притворно сгибаясь под тяжестью трех довольно увесистых томов, боком протиснулся в кабинет Дубровина, мелкими шажками дошел до стола, всем своим видом показывая, что вот-вот свалится от изнеможения, и потом долго отдувался и обмахивался платком.
Дубровин улыбнулся, глядя на него:
— Может быть, ты не только летчиком, но и клоуном был?
— Еще нет, — серьезно ответил Ольф.
Дубровин просмотрел материалы и небрежно сказал:
— Могло быть и лучше, но тоже сойдет. Ну, не умерли?
— Еще нет, — повторил Ольф тем же тоном.
— Стало быть, уже и не умрете… Можете отправляться на все четыре стороны. Заседание Ученого совета одиннадцатого июля в два часа дня. Без четверти два извольте быть в конференц-зале. Разумеется, волноваться по этому поводу нет никакой необходимости — вся процедура будет чистейшей воды формальностью. Так что спокойненько отдыхайте.
— Будет сделано, — сказал Ольф. — Кстати, Алексей Станиславович, мы слышали, что у вас предвидятся какие-то вакансии.
Ни о каких вакансиях они не слышали, но Дубровин и глазом не моргнул.
— Ну и что?
— Может быть, вы возьмете нас к себе?
— Зачем? — спросил Дубровин, ничуть не удивившись.
— Ну как зачем? — опешил Ольф. — Работать.
— А чем вам плохо у Шумилова?
— Да ничем… До сих пор, по крайней мере, — уточнил Ольф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59