И все-таки Дмитрий задал себе этот вопрос, хотя и заранее знал, каким будет ответ. Нет, не слишком. Да к слову «верить» такие оценки и неприменимы — можно или верить, или нет, середины быть не может. И он верил, и это была не слепая вера, а убеждение, подкрепленное сотнями страниц расчетов. Вот почему он не колеблясь решил продолжать эксперимент. Потому что прекратить его — значило бы отказаться от уверенности в своей правоте, а он знал, что этого нельзя допускать. Сомнения хороши лишь на определенной стадии исследований. Но рано или поздно в любой работе наступает момент, когда нужно сделать окончательный выбор: или — или. Или твоя идея верна — и тогда прочь все сомнения. Или неверна — и тогда надо отказываться от нее. Дмитрий знал, что многие работы не доводились до конца только потому, что такой выбор не был сделан. Он и сам прошел через это пять лет назад и очень хорошо представлял, что могло получиться сейчас, откажись он от продолжения эксперимента. Дело даже не в трех-четырех месяцах ожидания, хотя они неприятны и сами по себе, особенно для ребят. Страшнее было бы другое — сомнение, как злокачественная опухоль, неминуемо даст свои ростки. Тут же появится второе, третье, десятки других сомнений, и в конце концов этот груз оказался бы непосильной ношей для всех и для него самого тоже. И вполне могло случиться, что они так и не нашли бы ошибку. Возможно, не хватило бы данных. Или — уверенности в том, что эту ошибку вообще можно найти. А в конце концов они могли бы прийти и к мысли, что дело не в какой-то частной ошибке, а в порочности главной идеи. И это была бы катастрофа.
А Мелентьев и даже Дубровин говорят, что риск слишком велик. Еще бы не велик, трудно даже представить, что будет, если эксперимент закончится неудачей. Но ведь любое исследование — всегда риск. Иногда больше, иногда меньше, но всегда! Рискуешь потерять годы в погоне за призраками, рискуешь взяться за неразрешимую проблему, рискуешь, доверяя выводам других, рискуешь тем, что задача окажется тебе не по силам… И если не быть готовым к риску, незачем вообще браться за исследования, потому что рано или поздно, а чем-то рисковать все равно придется.
Но почему он так решительно отбросил возможность технической ошибки? Ведь кроме его группы в эксперименте участвовали десятки людей — конструкторы, химики, механики, он даже в лицо не всех знал. Могло, например, быть и так, что в мишенях оказались недопустимые примеси. Или неполадки в жидкостной водородной камере… Да мало ли что могло случиться в этом сложнейшем аппаратурном комплексе?
Могло, конечно. Но он верил экспериментаторам. Это тоже был риск, хотя и незначительный, — на ускорителе превосходные специалисты, и технические ошибки случались там крайне редко.
Оставалось одно — искать ошибки в математическом аппарате. Да и теоретически это было наиболее уязвимое место. Предварительные проверки не могли дать полной гарантии, что в условиях реального эксперимента математический аппарат сработает так же надежно, как на «тренировке». Значит, надо продолжать поиски именно здесь…
Настроение у всех было отчаянное. Они исподтишка посматривали на Дмитрия, а он делал вид, что не замечает их взглядов. И тоже молчал, как они. А что он мог сказать? Какие-то банальные бодренькие слова? Ну нет…
Сказал он другое:
— Вот что, ребята. Покурите — и давайте-ка разбегаться. Пусть останутся человека два-три, остальные — спать.
Спать?! Вот дает наш начальник. Неужели всерьез?
— Я неясно выразился? — Дмитрий посмотрел на них.
— Значит, спать? — спросил Лешка Савин.
— Вот именно, спать.
— А вы комик, Дмитрий Александрович! — брякнул Савин.
— Почему же? — улыбнулся Дмитрий. — Я совершенно серьезно. Кто знает, сколько еще работы нам предстоит, и надо, чтобы вы были в форме. Хотя бы часть из вас.
— Понятно, — уже серьезно сказал Савин. — А кто должен остаться?
— А это уж вы сами решайте.
После минутного препирательства решили, что останутся Савин и Воронов, остальные нехотя побрели в свои комнаты.
— Ну а мы, — сказал Дмитрий, — давайте мыслить дальше. Соображения есть какие-нибудь?
Соображений не было.
Ольф, пристально вглядываясь в Дмитрия, потребовал:
— Давай, вождь, выкладывай, я же вижу, что у тебя за пазухой что-то есть. Кошелек или камень?
— Этого я пока не знаю.
— Но что-то есть?
— Да.
— Валяй, — милостиво разрешил Ольф и царственным движением склонил голову.
— Кто занимался проверкой уравнений на неустойчивость?
— Все понемногу, и ты тоже, кстати.
— Я помню.
— А что именно тебя интересует?
— Все.
Ольф с сомнением посмотрел на него и стал рыться в бумагах, приговаривая:
— Ето мы ш-шас, кашатик, в один момент шпроворим…
Ольф дурачился, гримасничал, по-старушечьи пришепетывал и держался гораздо спокойнее, чем раньше.
Через минуту он подал Дмитрию бумаги и небрежно заметил:
— По-моему, это не та степь.
— Та не та, а съездить в нее не мешало бы. Ты что думаешь? — обратился Дмитрий к Мелентьеву.
Тот неопределенно пожал плечами:
— Смотри сам… Я просто не вижу, что там может быть. Мы же тогда все проверили.
Дмитрий посмотрел на Жанну — взгляд у нее был откровенно беспомощный.
— А какие у тебя основания подозревать неустойчивость? — спросил Мелентьев.
— Довольно слабые, — признался Дмитрий. — А навело меня на эту мысль вот какое соображение: оба выброса — с изрядной, правда, натяжкой — почти симметричны относительно этого изгиба. Смотрите…
— Ничего себе «почти», — недовольно заметил Ольф. — Натяжка-то чуть ли не полета процентов.
— Не полета, а всего около тридцати.
— Уже подсчитал?
— Да, прикинул… Натяжка, конечно, недопустимая, если бы не одну обстоятельство: из двух уравнений симметрично только одно, вот это, — он показал, — относительно тау.
— Ну и что? — наморщил лоб Мелентьев.
— А то, что эти тридцать процентов могут объясняться вкладом второго уравнения.
Мелентьев молча придвинул к себе листки и стал что-то писать. Ольф и Жанна смотрели на уравнения, и Ольф наконец сказал:
— Не понимаю, почему так может быть.
— А ты смотри на те переменные, которыми отличаются уравнения. По моим подсчетам, тэта и кси во втором уравнении должны давать больший вклад в суммарный рост функции, чем сигма и пси в первом. Этим и может объясняться несимметричность выбросов.
— Доводы действительно шаткие, — сказал Мелентьев, — но в этом что-то есть.
— Ну, допустим, вы правы, — сказал Ольф. — Но тогда почему эта неустойчивость не обнаружилась при проверке?
— Чего не знаю, того не знаю… С каким шагом проверялись уравнения?
— Одна сотая, — сказала Таня. — Ольф говорил, что это даже меньше, чем нужно по вашим теориям.
— А наша теория гласит, что достаточно восемнадцати тысячных, — хмуро пробурчал Ольф. — Вот, смотрите сами.
— Смотреть не будем, — взглянул на него Дмитрий. — Я и не сомневаюсь, что все сделано правильно… по теории.
— Что, теория неверна?
— А ты этого не допускаешь?
— Этими методами проверки пользуются уже десятки лет.
— Но и группы неустойчивых уравнений постоянно расширяются, — вмешался Мелентьев. — Так же, как, впрочем, и методы проверки.
— Так что, попытаемся здесь? — спросил Дмитрий.
— Попытка не пытка, — неопределенно сказал Ольф.
— Надо сделать, — решительно поддержал Дмитрия Мелентьев. — Чует мое сердце, что тут мы кое-что выудим.
— Ну, еще бы, — поддакнул Ольф. — Например, кильку. Или тюльку. Бирюльку. Сюсюльку.
— Ну, хватит! — прервал его Дмитрий. — Так что, поедем в эту степь?
— Поехали, Матильда. — Ольф потянулся и пропел: — Эх, да погоняй коней ретивых, черны гривы по ветру… — Он на минуту запнулся и закончил: — Эх, да нам начхать на все заливы, мы поедем в степь вон ту… Експромт. Собственного сочинения.
— Оно и видно, — неодобрительно покосилась на него Жанна.
Ольф продолжал дурачиться:
— Все бы тебе хиханьки, все бы тебе хаханьки, а как времечко придет — будут тебе оханьки… Ымпровызацыя.
— У тебя еще что-нибудь есть? — спросил Дмитрий.
— У меня? Сколько угодно… — Он на секунду задумался и выдал:
Неустойчивость
Мы — настойчивостью!
Мы — разбойничий
Раз…
— …а дальше нецензурно.
— Перестань дурака валять, — сердито оборвала Жанна.
Но Ольфа это не смутило.
— Хоть бы посмеялись, что ль, — возмутился он. — Чудаки! Ведь пять граммов смеха заменяют килограмм мяса… Все, молчу, молчу. — Он испуганно втянул голову в плечи под взглядом Жанны и аккуратно, как первоклассник, сложил на столе руки и с серьезной, вытянувшейся физиономией уставился на Дмитрия, с безмерным почтением в голосе проговорил: — Мэтр, я весь внимание…
Таня зашлась в приступе смеха, не выдержала и Жанна. Дмитрий, сам едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, сказал Ольфу:
— Слушай, убирайся отсюда. Иди погуляй минутку, а то мы не остановимся.
Ольф сокрушенно покачал головой и с обидой прошамкал — у него даже рот как будто по-старушечьи провалился:
— Людям всю жизнь добро делаешь, а оне, неблагодарные, на улицу выгоняют, корки хлеба им жалко…
Он с трудом поднялся — казалось, что вот-вот развалится прямо на глазах, — и зашаркал к двери.
— Ой, не могу, — застонал Савин, и весь «штаб» еще минуты две сотрясался от хохота. И только стук «Консула», выдавшего результаты очередной итерации, привел их в себя.
Вернулся Ольф, по-настоящему серьезный, деловито сообщил:
— Первое отделение концерта окончено… Ну-с, что мы будем делать со своими подозрениями?.
— Давайте подумаем, — сказал Дмитрий. — Программа проверки на неустойчивость сохранилась?
— Конечно, — сказала Таня. Она явно избегала смотреть на Ольфа, и уголки ее губ подозрительно подрагивали.
— Шаг изменить сложно?
— Ну, это пустяки.
— Тогда давайте его дробить.
— На сколько?
— На сколько? — задумался Дмитрий. — Этого я не знаю… А ширину пиков нельзя измерить?
Таня, не задумываясь, сказала:
— Очень сложно. Надо новую программу составлять.
— Тогда решайте сами, я в этом не очень-то разбираюсь.
— Надо взять сразу одну тысячную, — предложил Мелентьев. — Ловить, так наверняка.
— Это займет много времени, — сказала Таня.
— А именно?
— Сейчас прикину.
Таня подсчитала на бумажке и с сожалением вздохнула:
— Часов восемь, не меньше.
— А сколько у нас осталось?
— Меньше четырех.
— Можно, конечно, увеличить шаг, — сказал Мелентьев, — но нежелательно.
— Будем просить у Ольховского? — предложил Ольф.
— Подождите, — сказал Дмитрий. — А нельзя ли попытаться сначала выделить наиболее подозрительные участки? Они же наверняка найдутся.
— А это идея, — подхватил Мелентьев. — Давайте-ка прикинем.
Минут через сорок они отобрали три таких участка. Таня сказала, что для их проверки хватит и трех часов.
— Тогда — с богом, — сказал Дмитрий.
— А с какого начинать?
— С любого. Какой больше понравится. Или не понравится. А мы пока вздремнем, — предложил Дмитрий и устроился в кресле. — А, корифеи?
«Корифеи» не удостоили его ответом — до сна ли тут? И очень удивились, увидав, что Дмитрий и в самом деле заснул. «Корифеи» переглянулись, Мелентьев только головой покачал, Жанна вздохнула, а Воронов вполголоса сказал:
— Вот нервы у нашего вождя…
56
Дмитрию снилось землетрясение. Он видел себя, сидящего в кресле, среди высокой каменной пустыни, мощные подземные толчки сотрясали его, камни угрожающе дыбились, медленно двигались, с грохотом сталкиваясь друг с другом, кресло скрипело, ноги мелко подрагивали. «Асса!» — вдруг взревело откуда-то сверху, и «вождь» проснулся и понял причину землетрясения. Причиной могла быть только победа.
Победа заставляла неистовствовать Ольфа и Лешку, они заняли середину «штаба» и отплясывали какой-то немыслимый танец. Твист, чечетку, шейк? Всего тут хватало — Даже, пожалуй, пляски святого Витта. Ольф плясал стремительно, его руки и ноги образовывали живой, неуловимо мелькавший клубок, взрывавшийся хлопаньями и дробным перестуком каблуков. Лешка, как видно, вообще не умел танцевать. Его огромные туристические ботинки с блестящими подковами неутомимо грохали в пол, словно пытались проломить его, и в такт этим слоновьим па плясали стаканы на столе и пустые бутылки. Мелентьев курил и улыбался, Таня беззвучно давилась хохотом, Воронов пил воду прямо из графина и косил веселым блестящим глазом на танцующих.
— Асса! — снова взревел Ольф, заметив, что Дмитрий проснулся, и кинулся к нему. — Лешка, подымай!
И не успел Дмитрий сообразить, что они собираются делать, как Ольф и Лешка схватили его кресло и вздернули вверх. Дмитрий спрыгнул и молча покрутил пальцем у виска.
— Димка! — орал Ольф. — Эввива! Банзай! Ты гений! Мецтакахубербиллер! Пик-то вот он, аззакатандер! Точно такой же, как на графике! М-ма! — Ольф смачно облобызал лист с решением и сунул Дмитрию.
Тот посмотрел на решение и спокойно сказал:
— Вот и отлично, можно ехать дальше.
— Кретин! — завопил Ольф, трагически воздев руки к потолку. — Растакудыттер! Тебя в паноптикум, в долговую яму, в невесомость, в разбазараздер! Можно! Нужно! Должно! Других слов ты не знаешь?! Гр-р-ры-ы! — зарычал Ольф, не в силах выразить свое возмущение. — Уз-зы его! Смотрите на его рожу! Это же покойник! Покойник! Отстойник! Аб-бр-ре-виатур-р-ра! — даже зубами заскрежетал Ольф.
— Дайте ему воды, — улыбнулся Дмитрий.
— Воды?! — рассвирепел Ольф. — Водки! Спирту! Нефти неочищенной! Мазут! Где мазут, дайте сюда мазут! Я буду лакать его, ать, мать, бать!
Лешка тем временем тихонько направился к двери, но Дмитрий остановил его:
— Ты куда?
— Так… это самое, Дмитрий Александрович… ребятам надо сказать.
— Подожди.
— Они же все равно не спят.
— Да что ты слушаешь этого параноика! — вышел из себя Ольф. — Гони что есть духу! Пусть рвут сюда сломя голову! Головы новые привинтим! Дуй, валяй, бей!
Но Лешка уже и так выскочил в коридор, а Ольф плюхнулся в кресло и шумно вздохнул:
— Фу, мать моя владычица… А в самом деле, дайте-ка водицы испить.
Но графин был пуст. Ольф изумленно повертел его в руках и захохотал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59