На территорию кладбища въехал ремонтный грузовик, и звук его выхлопной трубы страшно напугал пуделя.Собака тявкнула и рванулась из рук Фэб. Она понеслась вокруг молчаливой толпы с громким лаем; ее хвостик с кисточкой на конце бешено вращался, казалось, вот-вот он оторвется и воспарит, словно шляпа Одджоба.— Пу! — вскрикнула Фэб, ринувшись за ней, но тут маленькая юркая собачонка налетела на изящные металлические распорки садовой треноги, в которой красовались гладиолусы.Фэб и в лучшее время не отличалась сноровкой, а теперь, стесненная узкой юбкой, тем более не сумела предотвратить беду. Массивная тренога покачнулась и опрокинулась на стоявший за ней венок, который, в свою очередь, задел огромный букет георгинов. Толпящиеся поблизости люди отпрыгнули в сторону, стараясь уберечь свои траурные наряды от брызг, и тем самым увеличили беспорядок. Сработал эффект домино: плотно составленные корзины с цветами стали валиться одна на другую, и так продолжалось до тех пор, пока вся площадка вокруг гроба не превратилась в огромную свалку.Фэб сорвала с лица солнцезащитные очки. Ее широко поставленные янтарные глаза гневно расширились.— Стой, Пу! Стой, будь ты проклята! Виктор!Виктор тем временем уже летел к противоположной стороне площадки, пытаясь перехватить обезумевшего пуделька, но в своей поспешности сшиб несколько стульев, которые с грохотом въехали в шеренгу пышных гирлянд, вызвав отдельную цепную реакцию.Одна из томных дам с Гоулд-Бич, воображавшая себя любимицей маленьких собачонок, ибо сама являлась владелицей мелкой четвероногой твари, наклонилась к перепуганному насмерть животному, но Пу, поджав хвост и оскалив зубы, вызверилась на нее, словно собачий Терминатор. Пу в общем-то была собачкой не злой, но дама, к несчастью, надушилась духами «Вечность», запах которых Пу не переносила с тех пор, как один из приятелей Фэб чуть ли не выкупал ее в них, а потом зашвырнул бедняжку под стол.Фэб, чей разрез на юбке становился все более откровенным, сбила с ног двух линейных защитников «Звезд».— Пу, стой! Сюда, Пу!Молли Сомервиль, шокированная спектаклем, который устроила ее сводная сестра, отступила в толпу.Фэб на бегу увернулась от падающих стульев, тяжелый золотой брелок меж тем немилосердно колотил ее по той части тела, которую и положено прикрывать фиговым листком. Фэб попыталась придержать брелок, но проделала это так неловко, что, поскользнувшись на охапке мокрых лилий, очутилась на земле.Пу в тот же миг забыла об отвратительно пахнущей светской даме. Истолковав действия Фэб как приглашение поиграть, она исступленно взвизгнула.Фэб безуспешно барахталась на спине, пытаясь подняться на ноги, чем доставляла немалое удовольствие мэру Чикаго и нескольким игрокам из конкурирующей команды «Медведей». Пу бросилась к ней, но неожиданно для себя натолкнулась на Виктора, который подскочил к собаке с другой стороны. Пу обожала играть с Виктором, и ее игривое повизгивание сделалось чувственно-возбужденным.Пу резко встряхнулась, но тут же громко залаяла, ощутив, что стоит в луже воды. Она никогда не любила гулять с мокрыми лапами, и тельце ее передернулось в брезгливой судороге. Обиженная собачка прыгнула на один из складных стульев. Когда он закачался под ней, она нервно взвизгнула и прыгнула на соседний стул, а оттуда — на гладкую поверхность гроба.Толпа замерла.Белые розы, изображавшие звезду, веером разлетелись в разные стороны, разноцветные ленты взметнулись к небесам.Фэб, которой все-таки удалось подняться на ноги, оцепенела. Виктор тихонько выругался по-венгерски.Пу, предельно чувствительная к окружающей обстановке, склонила голову набок, как бы пытаясь понять, почему все смотрят на нее. Чувствуя, что сотворила нечто нехорошее, она начала дрожать.Фэб перестала дышать. Пу вредно волноваться. Она быстро шагнула вперед.— Нет. Фу! Нельзя, Пу!Но ее окрик запоздал. Дрожащая собачка уже приседала. С извиняющимся выражением на маленькой меховой мордочке она принялась обильно поливать крышку гроба Берта Сомервиля.
Поместье Берта Сомервиля было построено в 1950 году на десяти акрах земли в плодородном пригороде Чикаго — Хиндсдейле, расположенном в самом центре графства Дю-Пейдж. В начале двадцатых годов хозяйство графства имело сельскохозяйственный уклон, но со временем маленькие городки срослись между собой, образовав огромный спальный район для служащего люда, постоянных пассажиров Северной Бурлингтонской железной дороги, которая ежедневно доставляла их в Луп, равно как и для касты инженеров, занятых на предприятиях высоких технологий, раскинувшихся вдоль скоростного шоссе Ист — Вест. Постепенно кирпичная стена, означавшая границы поместья, была окружена тенистыми улицами жилых кварталов.В детстве Фэб не доводилось подолгу жить в этом огромном особняке стиля эпохи Тюдоров, крепко посаженном среди раскидистых дубов, ветвистых кленов и зарослей грецкого ореха, которыми изобиловали западные пригороды Чикаго. Берт постоянно томил дочь в частной закрытой школе в Коннектикуте, а летом отсылал ее в оздоровительный лагерь, где содержались только девочки. Во время своих нечастых визитов домой Фэб находила родительский особняк темным и гнетущим, и сейчас, взбираясь по изогнутой лестнице на второй этаж мрачного здания, она пришла к выводу, что здесь не произошло ничего, что заставило бы ее изменить свое мнение.Маленькие глазки слона, браконьерски подстреленного папашей, осуждающе взирали на нее сверху, со стены, оклеенной обоями грязно-каштанового цвета, и плечики Фэб удрученно поникли. Ее великолепный костюм был испещрен темными пятнами; шикарные нейлоновые чулки разлезлись во многих местах. Светлые волосы в беспорядке торчали в разные стороны, а элегантная пионовая помада давно стерлась.Неожиданно перед ней возникло лицо главного тренера «Звезд». Это именно он за шкирку стащил Пу с крышки гроба. Это его зеленые глаза насмешливо прищурились, когда он передавал ей трепещущую собачку. Фэб вздохнула. Свалка во время похорон, можно сказать, затянула еще на пару оборотов одну из вечно закручивающихся гаек, которыми была полна вся ее жизнь. Она всего лишь хотела дать понять всем этим олухам, что ей абсолютно наплевать на то, что отец лишил ее наследства, но, как обычно, зашла слишком далеко, и дело закончилось скандалом.Фэб ненадолго задержалась на верхней площадке лестницы, размышляя, могла ли пойти по-иному ее жизнь, если бы была жива мать. Она не часто думала о ней, она ее, собственно, и не помнила, но ребенком подчас рисовала в своем воображении образ нежной, прекрасной женщины, которая щедро проливала на нее океаны родительской любви, в которой отказывал ей отец.А впрочем, любил ли Берт кого-нибудь вообще? Он, кажется, мало нуждался в чьем-либо обществе и совершенно игнорировал толстую, неуклюжую маленькую девчонку, которая и сама-то была о себе невысокого мнения. Насколько Фэб себя помнила, отец постоянно говорил ей о ее никчемности, и теперь она подозревала, что, возможно, он был не так уж не прав.И теперь в свои тридцать три она практически сидит у разбитого корыта. Артуро умер семь лет назад. Первые два года после его смерти Фэб сопровождала передвижные выставки его картин, но когда коллекция отправилась на постоянную экспозицию в парижский музей д'Орсэ, она переехала в Манхэттен. Деньги, оставленные Артуро, постепенно иссякли, ушли на оплату больничных счетов многочисленных друзей Фэб, умиравших от СПИДа. Она не пожалела для них последнего пенни. Потом ей подвернулась работенка в небольшой, но первоклассной галерее Вест-Сайда авангардистского толка. Но увы, как раз на прошлой неделе двери этого почтенного заведения захлопнулись навсегда.В усталом мозгу Фэб вспыхивали и гасли мысли о том, что надо бы что-то в корне менять в ее безалаберной жизни, но она вдруг почувствовала себя слишком надломленной, чтобы заниматься самоанализом. Она подошла к спальне сестры и постучала в дверь:— Молли, это Фэб. Могу я войти? Ответа не последовало.— Молли, можно войти?Прошло несколько томительных минут, прежде чем Фэб услышала еле слышное:— Я полагаю, да.Фэб внутренне передернулась, затем повернула ручку двери и шагнула через порог. Когда-то эта комната принадлежала ей. Она жила здесь ежегодно по несколько недель, на эти дни в помещении воцарялся восхитительный кавардак, включавший в себя груды растрепанных книг, горы яблочных огрызков и залежи магнитофонных кассет. Теперь здесь было стерильно, как в монашеской келье.Молли Сомервиль, пятнадцатилетняя сводная сестра Фэб, сидела у окна все в том же бесформенном темном платье, что было на ней во время похорон. В отличие от Фэб, склонной в годы юности к полноте, Молли была худенькой как тростинка, и ее густые короткие темные волосы явно нуждались в уходе. К тому же бедняжка была некрасива: бледная кожа, казалось, никогда не видела солнца; у нее были мелкие, невыразительные черты лица.— Как чувствуешь себя, Молли?— Великолепно. — Она не оторвала взгляда от книги, лежавшей у нее на коленях.Фэб вздохнула. Бедняжка Молли никогда не скрывала, что ненавидит свою старшую сестру, но девушки в жизни мало общались. Фэб и теперь не могла взять в толк, в чем кроется причина этой ненависти. Вернувшись в Штаты после смерти Артуро, она несколько раз навещала сестру в пансионе, но Молли трудно шла на контакт, и поездки к ней сами собой прекратились. Она продолжала посылать Молли подарки ко дню рождения и на Рождество, но все ее письма оставались безответными. Да, старина Берт, сходя в могилу, еще раз мрачно пошутил, взвалив на свою старшую дочь и эту обузу.— Принести тебе чего-нибудь, Молли? Может, поешь? Молли покачала головой, и в комнате вновь воцарилось молчание.— Я знаю, что все это ужасно. Я искренне сожалею. Молли пожала плечами.— Молли, нам надо поговорить; и нам обеим будет Легче, если при этом ты будешь смотреть на меня.Молли подняла голову от книги и пристально посмотрела на сестру. У Фэб возникло неприятное ощущение, словно она вдруг превратилась в подростка и ее собираются отчитать. Она бессознательно пожалела, что бросила курить, ей отчаянно захотелось как следует затянуться.— Тебе известно, что я — твой официальный опекун?— Мистер Хиббард объяснил мне это.— Я считаю, что мы должны поговорить о твоем будущем.— Тут не о чем говорить.Фэб убрала с глаз мешающую ей челку.— Молли, тебе не обязательно возвращаться в лагерь, если ты этого не хочешь. Более того, будет просто чудно, если ты полетишь завтра со мной в Нью-Йорк и пробудешь там до конца лета. Я арендую прекрасную квартиру у моего друга, который живет в Европе. Она расположена в чудесном месте.— Я хочу вернуться.Глядя на бледное личико Молли, Фэб утвердилась во мнении, что сестре лагерь нравится не больше, чем когда-то нравился ей самой.— Если хочешь, можешь ехать туда, но я-то знаю, каково это — чувствовать, что у тебя нет дома. Берт ведь тоже ежегодно держал меня в школе в Крейтоне и упекал в лагерь на каждое лето. Я эту казенщину просто возненавидела. В Нью-Йорке так весело летом, Молли. Мы прекрасно проведем время и лучше узнаем друг друга.— Я хочу уехать в лагерь, — упрямо повторила Молли.— Ты абсолютно уверена в этом?— Уверена. У тебя нет права удерживать меня. Несмотря на явную неприязнь Молли и легкую ломоту в висках, Фэб не собиралась сдаваться. Она решила сменить тактику и, кивнув в сторону книги, лежавшей на коленях у Молли, ласково произнесла;— Что ты читаешь?— Достоевского. Я собираюсь приступить к самостоятельному изучению его творчества этой осенью.— У меня нет слов. Достоевский — тяжелое чтение для юных девушек.— Но не для меня. Я достаточно развита.Фэб хотела улыбнуться, но вовремя спохватилась.— Очень хорошо. Ты успеваешь в школе?— У меня исключительно высокий балл — десять. Фэб припомнила одиночество своих школьных дней. Это так тяжело — выделяться из своих сверстниц. Выражение лица Молли не изменилось.— Я довольна своими умственными способностями.Большинство девочек в моем классе — настоящие тупицы.Грустно глядя на несносную маленькую формалистку, Фэб все же не осуждала ее. Рано или поздно дочерям Берта Сомервиля придется пробивать собственную дорогу в жизни. Да и сама она в детстве не раз уходила в себя, когда тощие, как селедки, подруги дразнили ее толстушкой. Чтобы обрести вес в их глазах, Фэб стала возмутительницей школьного спокойствия. Вот и Молли сейчас прячется в свою скорлупу.— Извини меня, Фэб, но я дошла до очень интересной главы и хотела бы вернуться к ней.Фэб пропустила мимо ушей попытку сестры выставить ее за дверь и еще раз завела разговор о Нью-Йорке. Но Молли упорно стояла на своем. И Фэб в конце концов была вынуждена признать свое поражение.Стоя в дверях, она со вздохом произнесла:— Надеюсь, ты известишь меня, если тебе что-нибудь понадобится, не так ли?Молли кивнула, но Фэб не поверила ей. Девчонка скорее примет крысиный яд, чем обратится за помощью к старшей сестре.Спускаясь по лестнице, она попыталась стряхнуть с себя подавленность. Услышав, как в гостиной Виктор болтает по телефону со своим менеджером, и не желая сейчас никого видеть, она проскользнула в кабинет отца. Там, в кресле, стоявшем возле застекленного шкафа с коллекцией оружия, свернулась калачиком Пу. Лохматая белая головка пуделя резко вскинулась. Пу спрыгнула с кресла и, радостно помахивая хвостом, бросилась к своей хозяйке.Фэб опустилась на колени и притянула собачку к себе:— Эй, дружище, ну и натворила ты сегодня дел… Словно извиняясь, Пу лизнула ее в нос. Фэб принялась было завязывать бантики на ушах собачки, но пальцы у нее вдруг задрожали, и она оставила это занятие. Пу все равно растреплет их. Эта собачка живет вопреки своей родословной. Она ненавидит всяческие бантики и инкрустированные ошейники, отказывается спать в своей собачьей кроватке и совершенно неразборчива в еде. Она не терпит, когда ее стригут, вычесывают или купают, и совсем не терпит прогулочный свитерок с монограммой — подарок Виктора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49