— Решай сама, — повторил он.Виктория села на постели и оторопело посмотрела на него. Она дрожала всем телом, и в этот момент почти ненавидела Роберта за то, что он наконец предоставил ей ту свободу, о которой она так долго его просила, — свободу выбора.Роберт остановился у окна и облокотился о подоконник.— Тебе выбирать, — тихо сказал он. У Виктории в ответ вырвался только сдавленный стон.— Решай же!— Я… я не знаю, — пролепетала она, и ее слова прозвучали так жалко и неубедительно, что ей стало не по себе.Он резко обернулся к ней.— Тогда убирайся к черту! Она отпрянула в испуге.Роберт шагнул к постели и рывком поднял Викторию на ноги.— Говори «да» или «нет», но не требуй от меня, чтобы я предоставлял тебе право выбора, раз ты не способна сама принять решение.Виктория испуганно хлопала ресницами. Прежде чем она успела опомниться, Роберт втолкнул ее в смежную комнату и с треском захлопнул дверь у нее перед носом. Виктория застыла посреди комнаты, ловя воздух ртом и чувствуя себя несчастной и отвергнутой. Господи, какая же она лицемерка! Слова Роберта; попали в цель. Она так часто просила его не распоряжаться ее жизнью, но когда он наконец предоставил ей право выбора, оказалась не в силах принять решение.Несколько минут она неподвижно сидела на постели, пока взгляд ее случайно не упал на сверток, который она небрежно швырнула на кровать несколько часов тому назад. Казалось, с того момента прошла целая жизнь. Итак, подумала она, нервно посмеиваясь, каковы же представления Роберта о дамских ночных рубашках?Виктория распустила ленточки коробки и подняла крышку. Даже в неровном свете свечи было видно, что рубашка сшита из тончайшего шелка. Виктория осторожно вынула ее из коробки.Шелк был темно-голубым — оттенок его колебался между насыщенным синим и цветом полночного неба. Вряд ли можно было считать простым совпадением, что шелк в точности повторял цвет ее глаз.Она со вздохом опустилась на постель. Роберт наверняка перебрал десятки, а то и сотни ночных рубашек, пока не нашел ту, которая показалась ему наиболее подходящей. Он во всем такой последовательный и аккуратный.Интересно, а любовью он занимается с такой же спокойной деловитостью?— Так, довольно! — сказала она вслух, как будто это могло помочь ей остановить поток собственных мыслей.Она встала и подошла к окну. Высоко в небе красовалась луна, и звезды дружелюбно мерцали в ночи. И вдруг Виктории отчаянно захотелось поделиться своими тревогами и сомнениями с другой женщиной.Как было бы хорошо, если бы рядом с ней сейчас оказались ее подруги из магазина, или ее сестра, или даже тетушка Роберта миссис Брайтбилл и его кузина Харриет.Но больше всех ей хотелось сейчас поговорить со своей мамой. И не важно, что она давно умерла! Виктория подняла голову к небу и прошептала:— Мама, ты слышишь меня?Глупо, конечно, было надеяться, что звезда ей ответит. Но в молчании сверкающего ночного неба Виктории почудилось что-то утешительное, и ей стало немного легче.— Что мне делать? — громко спросила она у звезды. — Мне кажется, я люблю его. И всегда любила. Но ведь я и ненавижу его. Как такое может быть?Звездочка сочувственно мерцала в ночи.— Иногда я думаю, вот было бы хорошо, если бы кто-нибудь заботился обо мне и опекал меня, любил и защищал. Я так долго была одинока. У меня не было даже подруги. Но я ведь хочу сама решать, что мне делать, а Роберт не дает мне такой возможности. Я не думаю, что он делает это нарочно. Он просто иначе не может. И я чувствую себя такой слабой и беспомощной. Пока я была гувернанткой, я все время зависела от своих хозяев. Господи, как мне это надоело!Она на мгновение умолкла и смахнула слезу со щеки.— Скажи, все мои тревоги и сомнения — может, они рождены страхом? Может, я просто трусиха и до смерти боюсь еще раз попытать счастья?Легкий ветерок повеял ей в лицо, и Виктория глубоко вдохнула свежий ночной воздух.— Если я позволю ему любить меня, вдруг он снова разобьет мне сердце?Ночное небо молчало.— И если я позволю себе любить его, буду ли я по-прежнему свободна, как сейчас?На этот раз звездочка ей подмигнула, но Виктория не поняла, что это означает. Она еще несколько минут постояла у окна, подставив разгоряченное лицо ласковому ночному ветерку. В конце концов усталость взяла свое, и она, не раздеваясь, улеглась в постель, совсем забыв о том, что все еще сжимает в руках ночную рубашку, которую ей подарил Роберт.В это время Роберт неподвижно стоял у своего окна, обдумывая то, что сейчас услышал. Ночной ветерок донес до него слова Виктории, и хотя по природе своей он привык полагаться только на научные факты, теперь он готов был поверить, что какой-то добрый дух ниспослал ему этот ветер.Наверное, это его мама. Или мама Виктории. Или обе они там, на небесах, вместе пытаются помочь своим детям вновь обрести счастье.Он уже почти .потерял надежду, и вдруг случай преподнес ему подарок, который оказался для него дороже всех сокровищ мира: он смог заглянуть в сердце Виктории.Роберт поднял глаза к небу и поблагодарил луну. Глава 16 Утреннее пробуждение было похоже на кошмарный сон.Виктория вылезла из постели, чувствуя себя совершенно разбитой. Прошедшая ночь измотала ее морально и физически, и она все никак не могла забыть нахлынувшие на нее чувства, когда Роберт начал ласкать ее.Поплескав в лицо водой и оправив измятое платье, она робко постучала в его дверь. Ответа не последовало, но она все-таки заставила себя войти. Его вчерашняя вспышка ярости начисто отбила у нее всякую охоту искать, с ним встреч. Закусив губу, она распахнула дверь.Зрелище, представшее ее глазам, испугало ее почти до потери сознания: на кровати Роберта мирно храпел Макдугал.— Боже правый! — вымолвила она, предварительно издав удивленный крик. — Что вы здесь делаете? И где лорд Макклсфилд?Макдугал поднялся с пола, куда он в испуге свалился от ее крика, и даже умудрился вежливо поклониться.— Он занимается лошадьми.— Мне казалось, это ваша обязанность.Шотландец кивнул.— Его светлость уж больно разборчив по части лошадей.— Да, это верно, — согласилась Виктория, вспомнив то время, когда Роберт пытался — к сожалению, безуспешно — научить ее кататься верхом.— Порой он и сам любит за ними поухаживать. Особенно, когда о чем-нибудь размышляет.«Вероятно, мечтает о том, как бы выпороть меня за вчерашнее», — подумала Виктория. Она помолчала; потом спросила:— Могу я узнать, что вы здесь делаете?— Хозяин приказал, чтобы я проводил вас завтракать.— Ах да, — промолвила она с горечью. — Я же пленница, а вы мой бдительный страж.— Вообще-то он говорил, что к вам кто-то ночью приставал. Ну так вот он, значит, не хочет, чтобы вам боязно было — вы женщина, да одна, ну и всякое такое.Виктория натянуто улыбнулась — упрек был заслуженным.— Так мы идем или нет? Я умираю с голоду.— Может, вам надобно вещи какие вниз снести, миледи?Виктория хотела было возразить, что она не «миледи» и вообще ничья леди, но у нее уже не осталось никаких сил для пререканий. Роберт скорее всего уже сообщил слуге, что они с ней все равно что муж и жена.— Нет, — ответила она. — Если вы помните, его светлость не дал мне достаточно времени на сборы. Макдугал кивнул.— Что ж, нет так нет.Она сделала пару шагов к двери и тут вдруг вспомнила про ночную рубашку, которая осталась лежать на постели в ее комнате. Надо бы бросить ее там, где она лежит, мстительно подумала Виктория. И почему она до сих пор не разорвала ее на клочки? Странно, но этот искусно выкроенный кусочек темно-голубого шелка каким-то образом успокаивал и утешал, и ей не хотелось с ним расставаться.Да если она и оставит рубашку, трезво рассудила Виктория, Роберт наверняка про нее вспомнит и все равно заберет с собой.— Одну минуточку, мистер Макдугал, — сказала она, метнувшись в соседнюю комнату. Скрутив рубашку, она сунула ее под мышку.Макдугал и Виктория спустились вниз по лестнице. Шотландец провел ее в маленькую уединенную комнату, где, как он заявил, Роберт к ней вскоре присоединится. Виктория, к удивлению своему, обнаружила, что ужасно хочет есть, и прижала руку к животу, тщетно пытаясь заставить его не урчать. Правила хорошего тона требовали, чтобы она подождала Роберта, но вряд ли книги по этикету могли посоветовать, как себя вести в том весьма необычном положении пленницы, в каком она пребывала уже второй день.Виктория подождала минуту-другую и, как только ее живот в третий раз напомнил о себе, решила забыть о хороших манерах и потянулась к тарелке с тостами.После тостов, двух яиц и огромного куска пирога с почками, она услышала скрип открываемой двери и голос Роберта:— Приятного аппетита.Она подняла глаза от тарелки. Вид у него был дружелюбный, любезный и до невозможности жизнерадостный. Викторию охватили смутные подозрения. Тот ли это человек, который вчера ночью силой выдворил ее из своей комнаты?— Умираю от голода, — объявил Роберт. — Как тебе завтрак? Вкусно?Виктория запила чаем очередной кусок пирога.— С чего это ты так любезен со мной?— А ты мне нравишься.— Вчера ты меня терпеть не мог, — пробормотала она.— Вчера я, скажем так, заблуждался.— Заблуждался? Значит, за последние десять часов на тебя снизошло просветление?Он хитро поглядел на нее.— Именно так.Виктория аккуратно опустила чашку на блюдечко и с расстановкой сказала:— Может, ты соблаговолишь поделиться со мной, что явилось причиной столь неожиданного просветления?Какое-то мгновение он внимательно смотрел ей в глаза, потом сказал:— Будь так любезна, передай мне кусочек пирога.Виктория схватила тарелку с пирогом и отодвинула ее на другой конец стола.— Не передам, пока не ответишь.Он усмехнулся.— Нечестно играете, моя леди.— Я не твоя леди, и я хочу знать, почему это ты такой веселый. По правде говоря, тебе бы следовало рычать на меня с пеной у рта.— По правде говоря? Ага, так ты признаешь, что я имел полное право на тебя сердиться?— Нет! — Слово это далось ей не так легко, как она бы того хотела.Он пожал плечами.— Впрочем, это не важно, поскольку я больше не сержусь.Виктория оторопело уставилась на него.Воспользовавшись ее замешательством, Роберт добрался до тарелки с пирогом.— Ну что, я заслужил кусочек?Виктория моргнула несколько раз и закрыла рот. Фыркнув, она уткнулась в свою тарелку. А потом в течение последующих десяти минут наблюдала за тем, как он поглощает свой завтрак.Дорога от Фэвершема до Рэмсгейта заняла бы добрых полдня, но не прошло и часа, как на лице Роберта появилось выражение «ах какая потрясающая идея», и он заколотил в переднюю стенку кареты, призывая Макдугала остановиться.Экипаж встал, и Роберт резво спрыгнул с подножки с сияющим видом, продолжая радоваться неизвестно чему, что уже начало несколько раздражать Викторию. Он обменялся несколькими фразами с Макдугалом и вернулся в карету.— Ну, и что все это значит? — хмуро спросила Виктория.— Я приготовил тебе сюрприз.— — Наверное, я начну скоро вздрагивать при слове «сюрприз», — пробурчала она.— Да ну же, Виктория, признайся, что я внес в твою жизнь некоторое разнообразие. Она насмешливо хмыкнула:— Что ж, если похищение рассматривать как нечто, вносящее некоторое разнообразие, тогда, возможно, вы и правы, милорд.— Мне больше нравится, когда ты зовешь меня просто Роберт.— Сожалею, но я не собираюсь делать только .так, как тебе нравится. Он улыбнулся:— Спорить с тобой мне тоже нравится. Виктория подбоченилась. Ему нравятся ее колкости и насмешки? Так она ему и поверила! Виктория выглянула в окно и увидела, что Макдугал свернул с кентерберийской дороги. Она снова повернулась к Роберту.— Куда мы едем? Ты, кажется, говорил, что мы направляемся в Рэмсгейт.— Именно туда мы и направляемся. Просто по дороге мы завернем в Уитстебл.— Уитстебл? Зачем это?Он чуть подался к ней и заговорщически улыбнулся:— Устрицы.— Устрицы?— Самые лучшие в мире.— Роберт, не хочу я никаких устриц. Прошу тебя, отвези меня прямо в Рэмсгейт. Он вскинул брови.— Не знал, что тебе так не терпится насладиться уединением вместе со мной. Я бы приказал Макдугалу гнать лошадей во весь опор до самого Рэмсгейта.Виктория чуть не подскочила на месте от досады.— Я вовсе не это имела в виду, и тебе прекрасно это известно!— Итак, едем в Уитстебл?У Виктории было такое чувство, словно она беспомощный котенок, запутавшийся в клубке.— Ты все равно не послушаешь меня, что бы я ни, сказала.Роберт сразу посерьезнел.— Это не так. Я всегда прислушиваюсь к твоим словам.— — Возможно, но делаешь все по-своему.— Виктория, единственный раз, когда я поступил подобным образом, это касалось твоего упрямого и безрассудного желания жить в самой грязной лондонской дыре.— И вовсе никакая это не дыра, — пробурчала она скорее по привычке, чем из желания спорить.— Я отказываюсь обсуждать этот вопрос.— А все потому, что ты не хочешь меня слушать!— — Нет, не поэтому, — возразил он, наклоняясь к ней, — а потому, что мы уже обсудили эту тему вдоль и поперек, и мне она до смерти надоела. Я не позволю тебе подвергать себя постоянной опасности.— Ты не вправе «позволять» или «не позволять» мне жить так, как я хочу.— Не думаю, что ты настолько глупа, чтобы рисковать своей жизнью из желания мне досадить. — Он скрестил руки на груди и мрачно сжал губы. — Я хотел сделать, как лучше.— И похитил меня, — с горечью заметила она.— Если помнишь, сначала я предложил тебе пожить с моими родственниками. Ты отказалась.— Я дорожу своей независимостью.— Одиночество не значит независимость.Виктория не нашлась, что возразить на это, и поэтому промолчала.— Когда мы станем мужем и женой, — мягко продолжал Роберт, — я хочу, чтобы наш брак стал партнерством в самом прямом смысле слова. Я хотел бы советоваться с тобой по вопросам земельных владений и аренды. Мы бы вместе обсуждали, как воспитывать детей. Я никак не могу понять, почему ты вбила себе в голову, что любить меня — значит потерять себя.Она отвернулась, чтобы он не заметил, как вспыхнули ее глаза.— Когда-нибудь ты поймешь, что значит быть любимой. — Он устало вздохнул. — Я желаю только одного — чтобы это случилось как можно скорее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36