— А выгрузка? Как она идет?
— Здесь проблем нет. Надеюсь, к вечеру освободим нижний трюм.
— Кстати, — сказал Аллен, — с вами хотел встретиться полковник Олдс… А вот и он!
Олдс поочередно пожал руки Аллену и Каяхаре.
— Вы что-то хотели сообщить капитану, — напомнил Аллен.
— Да. Кончается фрахт «Йоми Мару». Но Красный Крест готов продлить контракт.
…Аллен и Олдс продолжили разговор в кают-компании.
— Мои помощники приедут ближайшим поездом, — сказал Олдс. — Можете ими распоряжаться, как вам заблагорассудится.
— Должен приехать и Эверсол, — напомнил Аллен.
— Кстати, об Эверсоле. Еще до Нового года мне нужно побывать в Лондоне и Вашингтоне. Согласился бы Эверсол заменить меня?
— Почему бы нет? Конечно, на время. Он врач. И от своей профессии не откажется.
— Тогда поговорите с ним. Вы, как мне кажется, имеете на него влияние.
— Поговорю, конечно. Но в ближайшие дни он пригодится нам в другой роли.
— И в какой же?
— Пусть подготовит место для высадки колонии. Он уже имеет в этом кое-какой опыт.
— Не попросить ли нам еще чаю? — предложил Олдс.
— Я не откажусь, — отозвался Аллен и неожиданно спросил: — А как прошел вчерашний разговор с детьми?
— Хотелось узнать их настроение. Я все еще не оставляю надежду на их согласие пожить некоторое время во Франции.
— Но в Вашингтоне уже принято другое решение. И оно окончательное. Пути назад нет.
— От Бордо нас отделяют несколько часов перехода. Я уверен, все еще возможно изменить. Но как только «Йоми Мару» покинет Брест и выйдет в Ла-Манш, будет уже поздно. Считайте вчерашний разговор моей последней попыткой образумить детей. Не враги же они сами себе. Их ждут голод и лютая зима.
— Вы даже привезли фотографии…
— Они их убедили не больше, чем мое красноречие.
Олдс досадливо развел руками.
— Давайте на минуту представим себе, — сказал Аллен, — что дети вас послушались и согласились отправиться в Бордо… Что дальше?
— Они жили бы в сытости, тепле и покое.
— А учеба? Заканчивается сентябрь.
— Мы все предусмотрели. У нас хорошо оборудованные классы и прекрасные учителя. В большинстве своем русские эмигранты.
— Добрыми намерениями выстлана дорога в ад.
— Что вы такое говорите, Аллен?
— Давайте смотреть реально на то, как могут развиваться события. Итак, первый вариант. Колонию надо удержать от распада, и мы вынуждены прибегнуть к изоляции и жесткой дисциплине. Высокие стены… Охрана… В некоторых случаях придется даже применить силу. Это неизбежно. Ведь дети очень разные. Но разве подобные методы не противоречат принципам Красного Креста?
— Это уж слишком!
— Хорошо. Возьмем второй вариант. Мы предоставляем мальчикам и девочкам полную свободу. Но не исключено, что в этих условиях часть детей разбежится. Нам не удержать их на месте. Кто-то, самый отчаянный, попытается добраться до России самостоятельно. Если смотреть правде в глаза, нам не удастся выдержать план либерального, но решительного управления колонией. К тому же, как долго может продлиться такая жизнь в лагере? Месяц, полгода, год? Прибавьте это время к тем двум с половиной годам, которые уже прошли со дня отъезда. Это очень много и для взрослого человека. Что же говорить о детях, которые за это время из малышей превратились в подростков… А из подростков — в юношей и девушек… Мы их любим и заботимся о них. Но они нуждаются в отцовском плече и материнской ласке. Они безумно тоскуют. Часто до слез, а иногда и до истерики. Самые младшие даже забыли, как выглядит лицо мамы.
— Не подумайте, что я бессердечный сухарь. Я привез папку с материалами. Там много справок и газетных вырезок. Полистайте сами и дайте посмотреть другим. Это свидетельства ужасающего голода в России. В особенности — в ее северной столице. А ведь большинство детей из этого города.
— Мы вправе советовать и уговаривать, — решительно сказал Аллен. — Но не вправе навязывать свою волю.
— На все воля Божья.
— Скорее, воля самих детей. И их воспитателей, которые рядом все это долгое время.
Олдс посмотрел, как Аллен нахмурил брови, и сказал примирительно:
— Не сочтите меня упрямцем.
— Есть и то, в чем мы единомышленники, — неожиданно ответил Аллен.
— Интересно услышать, в чем ваши взгляды сходятся?
— Я, как и вы, убежден, что не следует передавать детей Советской власти сразу. Сначала следует выяснить, где находятся их семьи. Не покинули ли они пределы России?
— Иначе мы встретимся с тяжелыми обвинениями в адрес Красного Креста, — согласился Олдс. — Часть детей может попасть в приюты… И это при живых родителях…
— Вот почему, — твердо сказал Аллен, — мы должны высадить детей как можно ближе к русской границе. Например, в Финляндии… И пригласить представителей родительского комитета со списками, адресами, а еще лучше, с письмами.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
ЧУЖАЯ ОСЕНЬ
Как бы ни был прочен и высок забор, ограждавший колонистов от Франции, от ее улиц, автомобилей, прохожих, в том числе и от французских сверстников, все равно он не мог быть достаточным препятствием для питерских мальчишек.
Жандармы предельно внимательны. Но уже в первый день шесть мальчиков оказались по ту сторону забора и растворились в городе. Вернулись лишь к ужину. С рассказами и подарками. Отвечавший за порядок Бремхолл был не столько возмущен, сколько озадачен. Работая в одном из банков Сиэтла, он хорошо усвоил правила безопасности, когда каждый входящий и выходящий под наблюдением. Как перелетают через ограду кленовые и дубовые листья — это не трудно понять. С чайками — и вовсе ясно… Но как удается малолетним проказникам оставить в дураках опытных стражей порядка?
Бремхолл невольно вспомнил книгу Герберта Уэллса «Человек-невидимка» и любимую сказку, которую читал своим племянникам, — «Мальчик-с-пальчик». Его самого Бог наградил довольно высоким ростом, так что дети были ему по пояс. Но не настолько же они малы, чтобы прошмыгнуть незамеченными.
В Нью-Йорке тоже началось с малого. И там несколько мальчиков без разрешения оставили лагерь. А потом началась настоящая эпидемия — более двухсот беглецов. Не отпросившись, покинула лагерь даже девочка, что вызвало особую тревогу. К счастью, ее привела русская семья, где она гостила.
Он даже помнит ее имя — Лариса Воробьева. Запомнил потому, что ее брат Аполлоний Воробьев тоже отличился. Вместе с товарищем он не пришел к отходу «Йоми Мару» и остался в Нью-Йорке. Где они сейчас? Аллен чуть ли не каждый день посылает запросы в полицейское управление.
Вот почему Бремхолл распорядился удвоить охрану, а каждую дверь держать на крепком замке. И все же самым проворным мальчикам удалось улизнуть.
Пока Бремхолл размышлял, как удержать детей, начальник колонии принимал в своей каюте посетителей.
Первой постучалась Евгения Андреевна Мазун. На острове Русском она была директором школы, и они с Алленом часто встречались. Но, увы, не всегда находили общий язык. Хотя, видит Бог, он старался быть терпеливым, хорошо понимая, как нелегко этой женщине в разлуке с семьей.
Мазун настаивала: Красный Крест должен отправить детей домой. И как можно скорей! Никакие доводы о рискованности и невозможности обратного путешествия она не принимала.
— Поймите, миссис Мазун, восточная часть Транссибирской магистрали блокирована японцами. А дальше, на западе, полное безвластие. Вплоть до Урала разрозненные отряды партизан и банды грабителей. И только на отдельных участках — чешские легионеры. В ужасном состоянии и само железнодорожное полотно.
Что могло ждать колонию в пути? Если не нападение, то авария… Если не авария, то долгое ожидание в каком-нибудь глухом тупике топлива, воды и самой возможности двигаться дальше. Единственное, что утешало, — последним транспортом из Америки прибыло еще несколько локомотивов и ремонтных бригад. Никакие доводы не убеждали миссис Мазун.
— Привезли же мы детей во Владивосток, — отвечала она. — И ничего не случилось! Точно так же и вернемся.
В Нью-Йорке Евгения Андреевна была главным бунтарем. На «Йоми Мару» она поднималась как на эшафот.
— Клянусь, нога моя не ступит на французский берег!
Но за три дня до подхода к Бресту она пришла с неожиданной просьбой:
— Мистер Аллен, я хочу с вами посоветоваться.
— Слушаю вас.
— Мне стало известно, что мой муж выехал из России в Англию. Сейчас он в Лондоне. Я хочу послать ему радиограмму, чтобы он прибыл в Париж. Там мы сможем обсудить наши планы, как жить дальше.
— Поздравляю вас, Евгения Андреевна!
— Спасибо.
— А как же ваша клятва? — не преминул заметить Аллен.
— Я вас не понимаю…
— Не вы ли дали слово не только мне, но и своим воспитанникам, что ни при каких условиях не сойдете на французский берег?
— Но обстоятельства изменились.
— Разве не об этом все время твердил и Красный Крест? Ваш муж оставил Россию… Бежал от голода и новой власти. То же самое могло случиться и с другими семьями. Вот почему мы и хотели сделать временную остановку, чтобы узнать о родителях… По какую сторону границы они находятся? Это помогло бы избежать новых препятствий для воссоединения.
— Я защищала интересы детей. Это мой долг.
Аллен откинулся на спинку кресла:
— Выходит, наши цели совпадают.
Теперь, три дня спустя, миссис Мазун снова в его каюте.
— Муж мой уже в Париже. Позвольте мне отлучиться на один день.
— Готов дать вам больше, чем день. Но мое разрешение мало что значит.
— Почему?
— У вас нет заграничного паспорта. Нет и визы. К тому же сегодня воскресенье. И не к кому обратиться. Будет лучше, если ваш муж приедет в Брест. Дайте ему знать — из Парижа есть ночной поезд. Уже утром вы встретитесь. Поднимитесь к радисту. Скажите, я разрешил дать радиограмму за счет Красного Креста. Есть у вас адрес, где остановился муж?
— Спасибо, мистер Аллен.
В ее глазах появились слезы. Она махнула рукой и поспешила выйти.
Нет лучшего учителя, чем сама жизнь, подумал он, когда миссис Мазун закрыла за собой дверь.
…Новые и новые посетители заходят в каюту. И все просятся в город. Познакомиться с Францией… Просто погулять… Купить на оставшиеся деньги подарки своим близким… Ведь скоро Новый год и Рождество.
Не решились зайти к Аллену Виталий Запольский и Леонид Дейбнер. Они так много читали о Франции, столько слышали об этой прекрасной стране. Зачем же маяться в четырех стенах пакгауза? Не лучше ли организовать экскурсию?
Но старшие колонисты так и не постучались в каюту. Помешала гордость. Ведь это они яростно возражали против захода «Йоми Мару» во Францию, собирали подписи протеста.
Мог ли думать в эту минуту Леонид Дейбнер, что пройдет совсем немного времени, и он, получив именную стипендию, приедет в Париж и поступит в Сорбонну, один из самых престижных университетов. А закончив его, станет известным ученым-химиком. И гражданином Франции.
Из рассказа Ханны Кемпбелл:
— Французское правительство не разрешило русскому персоналу — тем, кто не имеет паспорта и визы, — покидать порт. Это рассердило воспитателей. Казалось, они забыли свои недавние страхи перед Францией.
На пристани поставили загородки, чтобы остановить толпы зевак. Французы оказались очень любопытными. Куда любопытнее американцев.
Вечерами мы устраивали танцы и показывали кино. А вот в дневное время не знали, чем занять детей. В углу пристани были навалены брикеты сена. Целая гора. Дети взбирались на нее, а потом скатывались вниз. Костей, слава Богу, никто не переломал. Ангелы-хранители стояли но страже.
На следующее утро я увидела, как из трюма поднимают огромный ящик с шерстью. «Вот где решение задачи», — сказала я Флоренс Фармер. Мы попросили Аллена оставить нам несколько коробок этого товара, который был предназначен Парижу. А потом Флоренс помогла мне отыскать и коробку с вязальными спицами.
С криками одобрения девочки выстроились в очередь. Вскоре гора сена была усеяна вязальщицами. Все решили связать к зиме подарки своим близким. Даже мальчики включились в эту работу.
— Что за облегчение! — сказали мы друг другу, я и Флоренс.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ПОДАРКИ
Колонисты прощаются с учительницей Евгенией Андреевной Мазун. Она уезжает с мужем в Англию. На ее лице одновременно слезы, смущение, радость…
— Сошла с дистанции, — говорит Коля Егоров, чемпион колонии по бегу и плаванию.
Неожиданно решили остаться на французском берегу три русские медсестры, нянечка из младшей группы и одна из переводчиц. Они будут дожидаться в Бресте решения властей на право эмиграции.
Нашлись родители двух маленьких братьев — Сергея и Андрея Федэ. А за Константином Фребелиусом приехал из Бельгии отец.
Но самым грустным было расставание с Кузовковым и его собакой.
Два дня мальчик провел в разговорах с отцом. Они уединились в каюте, которую им уступил Бремхолл. Сам же он отлучился в Париж по неотложным делам.
Никто не мешал беседе отца и сына. Только Кузовок вертелся у ног, стараясь напомнить о себе. Он ревновал. Его собачье самолюбие страдало.
Много ли это — два дня разговоров? Совсем немного, если позади два года разлуки и поисков. Это был разговор не только отца и сына, но и двух мужчин. Один Федя знал, сколько сил стоило ему, чтобы сдержать себя там, на пустыре, когда он внезапно увидел дорогое лицо, папины глаза, бороду и протянутые навстречу руки. Перехватило дыхание, на кончиках ресниц задрожали слезы, стало трудно дышать. Но Федя преодолел слабость. Он спокоен, потому что хочет стать моряком, сильным и невозмутимым. Таким же, как его отец и мистер Каяхара.
Они говорили и не могли наговориться. И знали, что впереди еще много бесед. А сейчас следовало решить, как быть дальше? Оставаться ли Феде на «Йоми Мару»? А потом в Петроград. А оттуда на юг, к маме. Или поступить иначе — завтра же в Марсель! И быть рядом. Отец будет работать, а он учиться морскому делу. Кузовка они возьмут с собой. Оказывается, и на «Перекопе» есть собака. Но не беда. Они подружатся. Кузовок ведь добрый и умный. А когда закончится контракт, вернутся все вместе, втроем, в Крым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98