Его лицо расплылось в улыбке, от чего стало еще шире.
— Мне нравятся русские имена. Я уверен, вы те самые дети, о которых мне рассказывали. Я даже собирался вас навестить. Это верно, что вы из Санкт-Петербурга?
— Да, мы из Питера. А вы откуда?
— Из Ванкувера. Может быть, слышали? Есть такой город в Канаде.
— Выходит, вы не американец?
— Ну, это как посмотреть. Судно, на котором я прибыл, американское Я увидел в газете объявление — требуется опытный радиоинженер… А это моя профессия. Вот так совместил приятное с полезным. И работу нашел, и в бесплатное путешествие отправился. Через весь Тихий океан.
— А почему вы не в военной форме?
— Все довольно просто. Канада и Америка — близкие соседи. Но все же это разные страны. Вот почему я не давал присягу. К тому же нет такого склада и магазина, где нашлась бы одежда моего размера.
— Вы хорошо говорите по-русски.
— Благодаря папе. Он родом из Киева. Вы, наверно, заметили мой украинский акцент.
— А мама тоже русская?
— О нет! Она итальянка. Из Неаполя. Мы очень похожи. — Луиджи очертил рукой вокруг себя широкий круг. — Мама говорит, что виной всему ее предки с их неуемной любовью к макаронам.
— А что находится в этих ящиках?
— Вы очень похожи на моих племянников. Они тоже чертовски любопытны. Потерпите. Всему свое время. А сейчас нам предстоит важное дело.
Один из американцев достал из заплечного мешка флаг. С ловкостью обезьяны, сразу была видна морская сноровка — он взобрался по железным скобам на верхушку башни. И вскоре на одной из антенн затрепетало звездно-полосатое полотнище.
Военные моряки выпрямились, отдавая честь. Луиджи приложил руку к сердцу.
Мальчики стояли рядом, не зная, как вести себя в такую минуту. Они понимали: не место здесь флагу другой страны. Не должен он реять над островом, принадлежащим России. Но, с другой стороны, американский флаг висит и над их казармой, правда, не так высоко, как над этой железной башней. Он сопровождает их уже много месяцев, и под его сенью, под его звездами колонисты чувствуют себя защищенными.
Вместе с тем, спроси их, каков сегодня государственный флаг России, дети замешкались бы с ответом. Одни назвали бы привычный глазу триколор — красное, голубое, белое. А другие вспомнили бы алый стяг на Финляндском вокзале в тот памятный день, когда они покидали свой город.
Первое, чем занялись американцы, — стали отдирать доски, освобождая вход в башню. Мальчишки бросились помогать, но были остановлены Луиджи.
— У меня достаточно людей. Но если так уж хочется поработать, я найду вам другое занятие.
— И какое же? — Кузовков с готовностью выступил вперед.
— Сумеете приготовить обед?
— Было бы из чего, мистер Луиджи.
— С этим все в порядке. У нас много консервов. Одно плохо, хлеб мерзлый. Как камень. Но моя команда так проголодалась, что способна его разгрызть.
— Не волнуйтесь, мистер Луиджи. Не пройдет и часа, как обед будет готов, — уверенно сказал Кузовков.
— Вот и хорошо. Только здесь не трогайте. — Луиджи показал на бачки с жидкостью. — Это опасно.
— Но не порох же там, — попробовал возразить Борис Печерица.
— Там кислота. Тоже опасно.
— Кислота? Зачем она?
— Для аккумуляторов, — ответил вместо Луиджи Гоша Орлов. — Они питают радиопередатчики. Дают им энергию.
— Все верно. Дело обстоит именно так. Из тебя будет толк. — Луиджи потрепал Орлова по плечу. — Уверен, вы справитесь без меня.
Он развернул брезент, под которым оказалась небольшая походная кухня. Колонисты уже были знакомы с подобным устройством. Александров вздрогнул, вспомнив кипящую воду и умирающих крабов.
Кузовков, не спрашивая на то согласия, взял на себя роль повара.
— Больше всего на свете люблю мясную тушенку, — сказал он. — Давайте приготовим ее с макаронами. А хлеб отогреем на пару.
— Здорово ты придумал, — сказал, потирая руки, Печерица. — Луиджи любит макароны… Мы любим тушенку… Выходит, ты всем угодил.
…Морозный воздух разнес запах тушеного мяса по всему лесу и был до того дразнящим, что заставил американцев покинуть башню прежде времени и собраться у костра, на котором уже закипала вода для чая. Кузовков разложил макароны по тарелкам, а Печерица разнес их по кругу.
Все настолько увлеклись едой, что в первые минуты никто не проронил ни слова. Молчание нарушил самый старший из моряков, который назвался Патриком.
— У меня дома, а живу я в Нью-Йорке, есть необычная коллекция, — перевел его слова Луиджи.
— Случайно, не оловянных солдатиков? — спросил Гоша Орлов. — Я их тоже собираю.
— Нет. Представьте себе, я коллекционирую меню. Сойдя с судна, я спешу в ближайший ресторан. Меню листаю как увлекательную книгу… Изучаю как научный трактат… Образцы блюд на витрине воспринимаю как натюрморт. Искусный повар — тот же художник. Чего я только не перепробовал в своей жизни! И знаете, что вам скажу… Нет ничего вкуснее простой пищи. Самые незатейливые блюда — они и есть самые вкусные. Доказательство тому сегодняшний обед, приготовленный обыкновенным русским мальчишкой. Уверен, за свою короткую жизнь он не успел побывать ни в одном ресторане.
— Согласен с вами, Патрик, — сказал Луиджи. — Вы правы. Но я добавлю и другое. Самая простая пища требует и обстановки простой. Вот как сейчас, когда мы в лесу, да к тому же и на острове. Подай вам макароны с тушенкой в ресторане, где мраморные колонны и лепные потолки, а вместо костра горят свечи, и поверьте, это блюдо не будет таким вкусным. Напротив, запах консервированного мяса покажется неприятным и даже вульгарным.
— Здесь вы правы. Мне нечем крыть. Хотя после корабельного кубрика хочется комфорта… Если не роскоши, то хотя бы ее видимости… Кстати, у меня, как завсегдатая ресторана, есть одно правило.
— И какое, интересно знать? — поинтересовался один из моряков.
— Я не ухожу из ресторана без того, чтобы не вручить официанту, а иногда и повару, чаевых.
С этими словами Патрик достал из кармана пятидолларовую бумажку и протянул Кузовкову. А затем, чуть подумав, отдал и кошелек.
— Так целее будут.
Растерявшийся Кузовков в одной руке держал ассигнацию, а в другой кошелек, не зная, как поступить. Феде приходилось просить милостыню, а бывало, и присваивать чужое. Его подкармливали, давали одежду. Но ни разу на долгом пути из Одессы во Владивосток никто не давал ему деньги, а тем более доллары. А между тем только они, Федя это знал, имеют сейчас настоящую цену.
— Бери, они твои, — улыбнулся Луиджи. — Я тоже даю деньги своим племянникам, если они делают полезную работу. Так мы, американцы, воспитываем детей, поощряем их трудолюбие.
— Луиджи верно говорит, — заметил Патрик. — Всякий труд заслуживает не только уважения, но и вознаграждения.
— Я не могу принять деньги.
— Отчего же?
— Это несправедливо.
Лицо Патрика выразило недоумение.
— Не я один готовил обед. Все мне помогали. Борис собирал хворост, Гоша разжигал костер. А Петя открывал консервы.
— У этого мальчика благородное сердце, — воскликнул Патрик.
— Да, он трижды прав, — согласился кто-то из моряков. — Но это поправимо.
Все участники обеда сбросились и вручили каждому из колонистов по пять долларов. Теперь справедливость была восстановлена.
Напомним, что в то время, когда происходили описываемые события, пять долларов были куда весомее, чем сегодня.
— Луиджи рассказал мне историю колонии, — сказал Патрик, обращаясь к детям. — Но вы в хороших руках. Красный Крест непременно вернет вас домой. Вот мой нью-йоркский адрес. Буду ждать ваших писем из Петрограда.
— Непременно напишем! — дружно ответили мальчики.
Американцы покинули радиостанцию столь же неожиданно, как и появились на ней. Луиджи нашел время, чтобы попрощаться с детьми, и попал к обеду. Барл Бремхолл пригласил его за стол.
— Дон Кихот и Санчо Панса, — сказала одна из старших девочек, увидев стоящих рядом двухметрового Барла и бочкообразного Луиджи.
Они и в самом деле были похожи на известных литературных героев. Но только внешне. Один смотрел на мир с высоты своего роста. Другой постигал правду снизу. Никаких рыцарских доспехов и ветряных мельниц. Оба были прагматиками. А какими еще должны быть настоящие мужчины, особенно те, кто несет ответственность за судьбы других людей!
Может, кто-то и думал, что Луиджи проигрывает рядом с великаном. Но только не он сам.
…Федя Кузовков заставил гостя перепробовать все, что было на столе. И все же Луиджи вслед за детьми попросил добавки.
— Вкусно, — сказал он, облизывая ложку.
— Мистер Луиджи, ремонт не закончен, а вы покидаете радиостанцию. Почему? — спросил Гоша Орлов.
— Так угодно Богу.
Больше мальчики не видели рыжего толстяка. Как и сотни других людей, он встретился на их длинном пути, чтобы затем остаться лишь в памяти.
Колонисты не могли знать, что уход с радиостанции был связан с решением, принятым за тысячи миль отсюда, в Вашингтоне. Это было началом ухода американцев из Владивостока, а следовательно, и из России.
Два месяца радиостанция пустовала, если не считать редкие посещения мальчишек. Они разводили костер на старом месте, готовили на нем пищу, которая казалась им куда вкуснее той, что подавалась в столовой, и каждый раз прикидывали, в каком месте может сейчас находиться судно с Луиджи и Патриком на борту.
К появлению японцев колонисты отнеслись ревниво. Сначала они увидели флаг, который, как до этого и американский, венчал собой мачту с антенной. Посередине белого полотнища — красный круг. Символ солнца.
Рядом с башней прогуливался часовой. Федя Кузовков, изучивший за время своей недолгой жизни на владивостокском вокзале два-три десятка китайских и японских слов, решил к нему обратиться.
— Коннитива! (Здравствуйте!) До дэс ка? (Как дела?)
Японец был удивлен подобным приветствием. Он совсем не походил на солдата. Наверно, этому способствовали очки на кончике носа. Тем не менее он решительно ухватился обеими руками за карабин и, приподняв его, воскликнул.
— Татиири кинси! (Вход воспрещен!)
— Что-что? — спросил Федя уже по-русски. Но быстро спохватился и снова перешел на японский: — Чиэ, вакаримасэн (Я не понимаю).
Часовой был непреклонен и продолжал повторять:
— Татиири кинси!..
Наверно, у часового были четкие инструкции, как следует действовать при появлении посторонних. Но перед ним были дети. Он прислонил карабин к себе и, воздев руки к небу, что-то прошептал. К счастью, из башни вышел другой японец, судя по форме, офицер. Выслушав подчиненного, он вернулся на радиостанцию и принес деревянный щит.
— Бугайся-но татиири кинси, — сказал он и повернул щит к мальчикам, той его стороной, где на русском и английском было написано: ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!
Федя Кузовков поклонился:
— Вакарамасита (Понимаю). О-ханаси дэкитэ юкай дэсита (Рад был поговорить с вами).
Офицер церемонно поклонился в ответ:
— Сорэдэва о-вакарэ-итасимас (Я должен проститься с вами). Го-кигэн ё! (Всего хорошего!)
— Домо аригато! (Спасибо!) — сказал Федя на прощание.
Во время разговора Кузовкова с японцами его товарищи стояли разинув рты.
— А ты откуда японский знаешь?
— Жизнь заставит, еще и не то узнаешь.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
ПОЕЗДКА В ХАРБИН
— Дорогой Барл, как вы думаете, что находится в этом несгораемом шкафу? — Аллен подошел к большому сейфу в углу кабинета.
— Не уверен, что его содержимое отвечает его размерам.
— А вот и ошибаетесь. — С этими словами Аллен открыл дверь сейфа и извлек несколько денежных пачек.
— Впервые вижу такие купюры, — сказал Бремхолл.
— Они выпущены три года назад. Русские называют их керенками, по имени Александра Керенского.
— Это, кажется, он возглавил правительство после отставки царя?
— Да, верно. А его, в свою очередь, сменили большевики.
— И что же, имеют сегодня керенки хоть какую-нибудь цену?
— О да! Но далеко не такую, как еще год назад. Здесь, во Владивостоке, инфляция обесценила их в десять раз.
— Тем более глупо держать их взаперти, — сказал не без упрека Бремхолл. — Выпустите их на волю, Райли. Иначе ваши керенки превратятся в обыкновенную бумагу и будут интересны разве только коллекционерам.
— Вот почему я вас и пригласил.
— И сколько у вас этих керенских рублей?
— Почти полтора миллиона.
— Их нужно немедленно превратить в доллары, йены, а лучше — в китайскую валюту. Она здесь пользуется спросом.
— Но попробуйте найти банк, который их примет.
— Здесь вы правы на сто процентов. В банке с вами и разговаривать не станут. Лучше обратиться к менялам.
— Но ведь и они не дураки. Зачем действовать в ущерб себе?
— Во Владивостоке такая операция и в самом деле обречена на неудачу. Другое дело — Харбин.
— Почему Харбин? — спросил Аллен.
— Туда бежало по крайней мере сто тысяч русских. Они верят в скорые перемены, в падение большевиков. И ждут возвращения домой. Так что керенки их устраивают.
— В таком случае, Барл, почему бы вам не съездить в Харбин, прихватив с собой содержимое сейфа?
— Пожалуй, вы правы. Надо спешить. Ситуация меняется на глазах. Позиции красных становятся прочнее с каждым часом. Но кто меня заменит?
— Думаю, Мамаша Кемпбелл с этим справится.
Петроградская колония, составлявшая вместе с обслуживающим персоналом почти тысячу человек, требовала огромных расходов. Ежедневно на стол перед Алленом ложились счета за продовольствие, топливо и транспорт, постельное белье и одежду, лекарство и учебные пособия… Нужно было оплачивать и труд многих десятков учителей и воспитателей, врачей и медсестер, рабочих и охранников.
Помощь шла не только из-за океана, но и из других мест.
Неожиданно для Аллена к нему пришел старший помощник капитана «Бруклина» (этот крейсер выделялся своими внушительными размерами среди прочих судов, стоявших на владивостокском рейде) и вручил денежный чек. Он сказал, что эти средства собраны военными моряками для русских детей… Кроме денег экипаж «Бруклина» послал колонистам много подарков.
И все же финансовый кризис ударил по платежеспособности Красного Креста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98