У каждого на судне свои заботы.
Начальник колонии пригласил к себе Серафиму Викторовну Боброву. Кто-то распространил слух, будто пароход везет в нижних трюмах оружие для Франции.
— Что вы на это скажете, миссис Боброва? Шутка это или злонамеренная пропаганда, начатая еще в Нью-Йорке?
— Не придавайте значения, мистер Аллен. Мало ли что болтают!
— И все же я хочу рассеять сомнения. Вот список грузов, которые мы везем в Европу.
— Мы и без того знаем, что Красный Крест не может быть замешан в подобных делах.
— Прошу, тем не менее покажите эти списки воспитателям. И детям тоже. У нас нет секретов. В Европе только что закончилась война. Близится зима. И мы везем гуманитарные грузы — лекарства, одеяла, палатки, теплую одежду… И многое другое. Сами убедитесь, когда станем выгружаться.
После двухнедельного пребывания в Нью-Йорке на «Йоми Мару» вернулся 931 человек, не считая экипажа.
На берегу осталась большая группа военнопленных.
Не поднялись на борт судна также семнадцатилетний Дмитрий Буянов (№ 89) и восемнадцатилетний Аполлоний Воробьев (№ 735). Видимо, им захотелось продолжить знакомство с Америкой.
Два колониста — Елена Александрова (№ 24) и Павел Николаев (№ 29) — похоронены на кладбище Маунт Оливет.
— Оставили вы полиции какое-либо распоряжение в отношении Буянова и Воробьева? — спросила Серафима Боброва.
— Разумеется, я попросил разыскать подростков и отправить их в Петроград за счет Красного Креста.
В это же время Леонид Дейбнер и Виталий Запольский прогуливались по верхней палубе от юта до полубака и обратно. Уже в третий раз они проходят мимо одного и того же места — средней надстройки, где назначена встреча с судовым радистом. Отличное место, которое ниоткуда не просматривается. Разве только со стороны океана. Но там пусто. До самого горизонта.
Совсем короткая встреча. Хватит и минуты, чтобы вручить сто долларов, а взамен узнать о пути следования парохода. Конечно, детям и их воспитателям объявлено, что «Йоми Мару» следует в Брест. Но кто знает, нет ли подвоха?
Так действует план, придуманный в Нью-Йорке Людвигом Мартенсом.
Радист — самый информированный человек на судне. Он первым читает радиограммы, которые приходят на имя капитана и начальника колонии. Посылает на них ответы. Слушает радио и хорошо знает мировые новости.
Как удалось Дейбнеру склонить японца на свою сторону, остается загадкой. Конечно, желание заработать, притом без особого труда, сыграло свою роль. Но было и другое. За два с половиной месяца совместного плавания радист проникся сочувствием к русским детям. Уж на что моряки закаленные люди, и те ждут не дождутся окончания рейса. Что же сказать о маленьких пассажирах, чья разлука с семьей затянулась на годы…
Японец уже шел навстречу. Легким движением руки он дал понять Дейбнеру, чтобы тот остановился.
Как ни покажется странным, радист и Дейбнер похожи. Одного роста, худощавые и в очках. Оба высокие, а среди японцев это редкость. Издалека и со спины их можно перепутать, если бы не шевелюры, отличавшиеся как ночь и день — черная, как смоль, и ярко-рыжая.
— Лео, — сказал радист, подставляя лицо ветру и щуря глаза, — у меня для вас хорошие новости.
Глаза Дейбнера, наоборот, широко открылись.
— Какие именно? — спросил он нетерпеливо.
— «Йоми Мару» держит курс на Брест. Это уже не вызывает сомнения.
— А после Франции?
— Зайдет в один из балтийских портов. Какой? Пока неизвестно. Может быть, в Стокгольм… А может, и в Финляндию.
…Тем временем Елизавета Аристидовна начинает свой урок. Перед ней двадцать семь девочек. Младшей — девять лет. Старшей — восемнадцать. Самые разные. Но объединяет их одинаковое имя.
Каждую Марию учительница хорошо знает — Богданова, Виноградова, Рукович, Эйзенберг, Иванова, Корди, Кинц… Она заплетает им косички, учит вязать спицами, выслушивает сердечные тайны, утирая при этом слезы. Не только девочек, но и свои.
Сегодня день Пресвятой Богородицы.
На пароходе нет священника. Вот почему учительница решила сама напомнить детям страницы Библии.
…В шестой же месяц послан был архангел Гавриил от Бога в город Галилейский, называемый Назарет, к Деве Марии, которая была обручена с Иосифом, мужем ее.
…Архангел пришел известить Марию о рождении сына, который будет велик и наречется Сыном Всевышнего.
Машенька Виноградова прикрыла глаза. Ей кажется, голос Елизаветы Аристидовны отражают не металлические стены полупустого трюма, а своды собора.
Учительница знает, сейчас начнутся вопросы. Неожиданные. На которые нет скорого ответа.
— Рожала Мария еще детей, кроме Иисуса?
— Каким мальчиком был Иисус? Шалил ли?
— Евангелие мало рассказывает об Иисусе отроке, — отвечает Елизавета Аристидовна. — Но известно: был он добр и приветлив, всеми любим. Был послушным сыном и на все спрашивал позволения у матери. Рос в семье плотника и, работая в мастерской, пилил доски, делал мебель, забивал гвозди.
— А потом ему самому забили гвозди в руки и ноги, — неожиданно прервала учительницу Мария Цветкова.
— Но, несмотря на это, — отвечает учительница, — Иисус молился за своих мучителей: «Отче! Прости им, ибо не ведают, что творят».
— А где была мама, когда его мучили? — спрашивает самая маленькая девочка.
— Она стояла у креста, на котором распяли ее сына. В это время Мария была уже вдовой. И некому было о ней позаботиться и защитить. Иисус подумал, как одиноко будет его маме на этой земле. И обратился к Иоанну, любимому своему ученику. Поручил ему заботиться о ней. Иоанн так и сделал, взяв ее к себе в дом.
— Сколько лет прожила Мария? Где похоронена?
— Об этом не сказано в Библии, но ученые богословы пишут, что умерла Мария естественной смертью. И была похоронена в Гефсимании. Но тело ее затем вознеслось на небо. А когда вскрыли могилу, то нашли там букет роз. Совсем свежих, словно только что положенных туда.
После урока девочки привычно, одна за другой, поднимаются по трапу на верхнюю палубу.
— Елизавета Аристидовна, — говорит Мария Эйзенберг, — надо было пригласить на урок не только девочек, но и воспитательниц, которых зовут Мария. Я посчитала — их у нас шесть.
— А четыре дня тому было семь, — ответила учительница. — Но все равно, это и ее день. Она тоже святая. Она с нами, хоть и глядит на нас с небес.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
БЕРЕГ
23 сентября 1920 г. Пар иж.
Представительство Американского Красного Креста.
Прибытие «Йоми Мару» в Брест ожидается в полдень 25 сентября. В связи с выгрузкой необходимо позаботиться о тысяче детей и взрослых и об их ночлеге на пристани либо на стоящем борт о борт лихтере.
Наши кухни можно будет использовать для приготовления пищи.
Просим приобрести следующие продовольственные запасы: 3 туши говяжьего мяса, по 200 фунтов моркови, свеклы, лука, а также других овощей. Необходимо 450 комплектов нижнего белья для мальчиков и 30 комплектов для военнопленных, работающих по найму.
Пароходу требуется 500 тонн наилучшего угля, 500 тонн пресной воды и 7 тонн льда.
Здоровье отличное. Инфекционных заболеваний нет.
Начальник Петроградской детской колонии,
полковник Р. X. Аллен.
В Нью-Йорке Каяхара наслушался о крутом нраве Бискайского залива — у моряков это даже вошло в поговорку. Ему рассказали много чего об этом проклятом месте, где море беспричинно впадает в ярость и встает стеной на пути мореплавателя.
Но, к счастью, «Йоми Мару» сопутствовала хорошая погода. Не только в океане. Уставший после недавнего шторма Бискайский залив был чист и спокоен. Похоже, он накапливал силы перед тем, как вновь ожесточиться. Но это уже не беспокоило капитана. От Бреста его отделяли считанные часы. Вряд ли что-то случится за это время.
Но случилось. Неожиданно опустился туман. Осторожный Каяхара снизил скорость наполовину. И лишь к утру, когда видимость улучшилась, двигателю вновь добавили оборотов.
Вскоре открылся берег. Пароход нацелился на вход в гавань.
Дети не могли пропустить этого зрелища. Когда земли много, когда она перед глазами, — ее не замечаешь. Ты ее продолжение. Но стоит оказаться в открытом море, как берег начинает сниться.
Каяхара принарядился. Белый китель с золотыми шевронами. Пуговицы начищены мелом. До блеска. Каждая — как солнышко. Сияет и лицо капитана. Это видно даже снизу, с палубы. Встреча с берегом радует его не меньше, чем детей. Каяхара побывал во многих морях, но ни разу не посещал Европы.
Боцман застыл у брашпиля. Краем глаза он наблюдает за капитаном, переминающимся на мостике с ноги на ногу.
Наконец звучит команда:
— Отдать якорь!
Грохочет якорная цепь. Грубый, но такой желанный звук, возвестивший — океан позади!
«Йоми Мару» дает знать о прибытии в Европу низким и прерывистым гудком. В ответ — тысячеголосый хор счастливых пассажиров.
С середины гавани, где застыло судно, замечательный обзор. После морского однообразия все выглядит необыкновенно живописно. Полукружье скалистых холмов… Старинные замки… И сам город, хорошо различимый с расстояния в несколько миль.
Жаль, не удастся увидеть все это вблизи. Дети уже знают — прогулок не будет.
Кроме американского и японского, подняты и сигнальные флаги. Они приглашают санитарного врача и лоцмана.
Ни одного замечания. Все дети здоровы. Карантинная служба разрешает судну пристать к берегу.
Сначала «Йоми Мару» пробирается своим ходом между двумя волнорезами. Затем его подхватывает маленький пыхтящий буксир и аккуратно подводит к одному из пирсов.
— Ювелирная работа, — благодарит Каяхара лоцмана и вытирает пот со лба.
Теперь дело за американской администрацией.
Первым на пароход поднимается доктор Эверсол. А вслед за ним два офицера из Парижского отделения Красного Креста — майор Свифт и майор Робертсон. Первый возглавляет информационный отдел, второй — глава отдела перевозок.
— Все готово к высадке детей, — сказал Свифт. — Если хотите, можно прямо сейчас осмотреть место, где разместится колония.
Аллен решил спуститься на причал вместе с Ханной Кемпбелл и Барлом Бремхоллом.
— Можно, я сниму туфли? — спросила Ханна своим звучным голосом. — Так хочется прогуляться босиком!..
Майор Свифт посмотрел на нее с любопытством.
— Знали бы вы, — перехватила она его взгляд, — как надоело ходить по железной палубе. Каждый шаг отдается в голове.
— Уверен, — сказал Бремхолл, — вашему примеру последуют дети. И тоже снимут башмаки.
— Нисколько не удивлюсь этому, — спокойно ответила миссис Кемпбелл. — Не вы ли однажды назвали меня гусыней, а младших детей — моим выводком?
Они подошли к складу, такому же длинному, как пароход. Аллен не удивился бы, прочитай он на складской стене какое-нибудь название и порт приписки.
— Этот пакгауз мы приготовили для мальчиков, — сказал Робертсон.
— Здесь можно играть в футбол, — восхищенно заметил Аллен, когда они вошли внутрь.
— А девочки? — ревниво спросила Ханна.
— Их мы разместим в соседнем пакгаузе, — ответил Робертсон.
— Детям здесь будет хорошо, — согласилась Ханна. — Но как быть с ночлегом? Не перенести ли сюда матрасы и постельное белье?
— Это ни к чему. Колония будет находиться на берегу только днем, во время грузовых работ. А ночью — снова на пароход, на свои спальные места.
— А как будем кормить? Тысяча голодных ртов — это не шутка, — не унималась Ханна.
— И это продумано. Мы не станем отключать судовые кухни… А овощи, фрукты, хлеб и молоко будем доставлять из города.
Такой ответ вполне удовлетворил миссис Кемпбелл. Зато у Бремхолла были свои вопросы и сомнения. Он напомнил, как мальчишки убегали из Водсворта. Даже полицейские не могли совладать с их предприимчивостью и хитростью.
— Детям не разрешен выход в город, — успокоил его Свифт. — Отказано также русскому персоналу и военнопленным. Разрешено только тем, у кого американский паспорт и французская виза.
— Наших подростков это не остановит, — махнул рукой Бремхолл. — Вот увидите!..
— Думаю, французские жандармы покруче американских полицейских, — сказал Свифт. — К тому же обратите внимание, какие здесь заборы.
Он повернулся, чтобы показать ограждение, и удивленно воскликнул:
— А вот и первые зеваки!
Майор показал на головы, торчавшие поверх забора. У кого-то даже бинокль в руках.
— Ничего удивительного, — сказал Робертсон, — в вечерних газетах появились сообщения о вашем пароходе. Так что ждите нашествия. В том числе и репортеров.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
РАЗГОВОР В РЕСТОРАНЕ
Свифт и Робертсон, сделав необходимые распоряжения, покинули порт. Бремхолл и миссис Кемпбелл ушли готовить колонию к высадке на берег.
А Эверсол пригласил Аллена на ланч.
— Хотите винограда? — спросил он, когда они сели за столик небольшого ресторанчика, который находился на территории порта.
— Его и здесь можно заказать?
— Не забывайте, мы во Франции.
— Тогда две кисти. Белую и черную.
— Но сначала кофе.
Эверсол рассказал, как в Панамском канале их забрасывали фруктами. Каких только фруктов не было на палубе! Но винограда он не помнит.
— Мы восполним это упущение, — сказал Аллен.
— Хорошая идея. Местные благотворители советовались со мной, чем можно порадовать детей.
Принесли кофе.
— Помните, Райли, мое обещание, когда вы меня провожали в Нью-Йорке?
— Да. Помню, Грегори. Вы сказали, что будете нас встречать на французском берегу с букетом алых роз.
— Я собирался каждой женщине и каждой девочке, даже самой маленькой, вручить цветы. В том числе и мисс Марии.
Голос Эверсола прервался от волнения. Чуть помолчав, он продолжил:
— Когда вы прислали к нам в Париж радиограмму о ее кончине, все были потрясены. Я единственный в офисе знал Марию. И каждый выражал мне сочувствие, будто я самый близкий ей человек. Эта очаровательная девушка была общей любимицей. Когда она появлялась в судовом лазарете, ее слово и ласковый взгляд действовали на моих пациентов лучше всякого лекарства. Застенчивость сочеталась в ней с душевной силой.
— Неотразимой силой, — согласился Аллен, — которой обладают только женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98