Незадолго до полудня вся колония собралась у пристани. Американцы придумали состязание, какого здесь еще не бывало, — кто скорее переплывет залив от Владивостока до острова. А это целых семь километров. Однако смельчаков нашлось немало. Записалось больше пятидесяти человек. Кроме колонистов, еще американцы и австрийцы. Так что соревнование получалось международным.
Мальчишки устроили тотализатор, кто станет победителем. Вместо денег — красивые ракушки, запас которых был у каждого. Главные ставки делались на двух участников: Колю Егорова, лучшего спортсмена колонии, и австрийца по прозвищу Белый Дьявол.
Они были давними соперниками, но совсем в другом виде спорта. По воскресным дням колонисты играли в футбол с военнопленными. Зрителей интересовало, кто больше забьет мячей — Егоров или Белый Дьявол. И вот случай их свел снова. На этот раз не на зеленой траве, а на голубой глади залива.
Пятьдесят пловцов сопровождала целая флотилия: лодки, катера и даже яхта. Вскоре стало ясно — не всем по силам такое расстояние. Тех, кто безнадежно отстал, одного за другим поднимали в лодку. «Так и лодок не хватит», — сказал кто-то, протягивая руку очередному неудачнику. Но хватило. Почти все участники заплыва превратились в пассажиров и болельщиков и теперь с близкого расстояния наблюдали за поединком двух оставшихся пловцов.
Австриец спокоен и уверен в успехе. Еще несколько сот метров — и его молодой соперник выдохнется.
Говорят, Красный Крест приготовил для победителя необыкновенный подарок. Но не награда важна для Егорова. Колонисты усеяли берег. Он слышит тысячеголосый хор: «Нико-лай! Ни-ко-лай!». И это придает силы. Он плывет своим любимым стилем — кролем. Каждое движение выверено, и с каждым взмахом руки остров все ближе. Стоит коснуться грудью ленты прибоя — и ты победитель. Егоров поворачивает голову в сторону соперника и видит, что у австрийца проблемы. Его подбирает лодка. Лодка подходит и к Егорову. «Вокруг много медуз. Море превратилось в студень», — объясняют ему. Но он отказывается от помощи. И в эту минуту обжигающее прикосновение. Правую ногу сводит судорога. Она одеревенела. Но юношу не покидает самообладание. И он начинает, как его этому учили, отбивать ребром ладони мышцу голени. И нога оживает. Теперь медузы ему нипочем.
Колонисты входят в воду и выносят своего кумира на берег. Его несут десятки рук, а Коле Егорову кажется — под ним все еще море.
Австриец прыгает с лодки и обнимает юношу:
— Поздравляю! Но признайся, сегодня медузы были на твоей стороне.
Егоров хлопает себя по ноге:
— Видишь красное пятно? Они и меня поцеловали.
— А я приглянулся сразу двум, — вздыхает австриец, показывая на свои ноги.
— Не иначе, эти медузы были сестричками, — отвечает, смеясь, Коля Егоров.
Сегодня, много лет спустя, я размышляю: зачем американцам понадобилось устраивать этот заплыв накануне отъезда? Кто его придумал — утонченный и дальновидный Аллен или предприимчивый Бремхолл? Наверно, вместе придумали. Вскоре детям предстоит заплыв через океан. Даже через два океана. Пусть привыкают…
Егорову набросили на плечи халат. Он принимал цветы и поздравления. Но среди многих лиц не видел своего друга Юру Заводчикова. Вот кто по-настоящему оценил бы его победу.
А Юра в это время находился на другой стороне бухты. Ему тоже вручали цветы. Он принимал их из рук двух девочек, двух сестричек — Оли и Жени Колосовых.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
«МЕНЯ ЕЩЕ НИКТО НЕ ЦЕЛОВАЛ…»
Они познакомились еще в то время, когда колония жила на Урале. Однажды Юра увидел в парке двух девочек, идущих ему навстречу. Одна — худенькая и черноволосая. Другая — светлая, с косой через плечо. Юра отступил на обочину аллеи и, спрятавшись за дерево, стал наблюдать за ними.
Девочки уселись на скамейку. Черноволосая положила рядом с собой цветы и стала их перебирать, веточка за веточкой. А ее подружка тем временем безучастно теребила косу, будто это посторонний предмет, вовсе ей и не принадлежащий.
Синие глаза и золотая коса заставили его сердце сжаться и испытать волнение, какого он еще не знал. Он даже забыл, куда и зачем шел. Но подружки были всецело заняты своими разговорами и не замечали мальчишку, который уже не в первый раз проходил мимо, пытаясь привлечь к себе внимание.
У Юры не было опыта знакомства с девочками. А познакомиться очень хотелось. И вот что он придумал. Побежал в дальний угол парка и украдкой нарвал целую охапку сирени. Куда больше, чем следовало бы подарить.
Увы, цветы от него приняла совсем не та девочка, ради которой он старался. Руки протянула черноволосая.
— Спасибо. Какой удивительный запах! Это мои любимые цветы, — сказала она, погрузив лицо в сирень. — Жаль только, что они так рано отцветают. Вы тоже колонист?
— Да.
— А как вас зовут?
— Юра. Юрий Заводчиков.
— Никогда не слышала такую фамилию. Наверно, ваш папа работает на заводе?
— Вовсе не на заводе. Он фельдшер.
— А наш папа бухгалтер.
— Почему — наш?
— Потому что мы с Олей сестры. А меня зовут Евгения, но лучше — Женя. Так проще.
— Вы совсем не похожи…
— Все так говорят. Я неугомонная. Мама меня называет — цыганенок. А Оля у нас… тихая, спокойная…
Юра повернулся к Оле, надеясь, что она что-то добавит или возразит. Но девочка по-прежнему была занята своей косой.
— А где вы в Питере живете? — не унималась Женя.
— На Петроградской стороне.
— А мы живем на Миллионной.
— Знаю, знаю вашу улицу… Она рядом с Невским проспектом. Помню, я там книги покупал.
— Ах, Юра… Оставим этот разговор, не то я заплачу. Не лучше ли нам прогуляться? Да и обед скоро.
Юра с пониманием посмотрел на Женю. Она и в самом деле готова была заплакать от нахлынувших воспоминаний.
…Через несколько дней старшие колонисты отправились в поход к лесному озеру. Его зеркальная гладь была темно-зеленой, того же цвета, что и пушистые ели, росшие по берегам. Подрагивал лишь пробковый буек как предупреждение, что в любую минуту озеро может проснуться и показать свой нрав.
Тишина и уединение повлияли на детей куда больше, чем наставления воспитателей. Они притихли и благодаря этому смогли многое увидеть и услышать.
…В сухой траве неутомимо стрекотали кузнечики. Звук топора отзывался на том берегу гулким эхом. Высоко в небе, что-то высматривая, кружила большая птица. Другие птицы расположились по веткам стоявшего неподалеку дерева. Они сидели друг за дружкой, как в амфитеатре, чистили перышки, поворачивали в разные стороны свои острые головки. И при всем этом зорко, как и положено птице, наблюдали за пришельцами.
Песчаная отмель, где остановились дети, пахла рыбой и водорослями. На кольях сушились сети. Из их ячеек кое-где торчали окуни. Застрявшая в сетях рыба пришлась очень кстати. То, чем пренебрегли рыбаки, пригодилось для ухи. Хвороста было достаточно, и вскоре запылал костер.
Незаметно наступил вечер. И чем дальше темнело, тем ярче становился огонь. Дети, согреваясь его теплом и светом, пели и плясали, обжигались печеной картошкой, ссорились, а утомившись, засыпали тут же, рядом.
Юра бесцельно мерил шагами берег, не находя себе достойного занятия, пока не дошел до мостков, где была привязана дюжина лодок. Теперь он знает, что делать. Несколько дней тому назад он тайком нарвал сирень. Теперь же без спросу возьмет лодку и сделает девочкам новый подарок. «Рыбакам нечего беспокоиться, — утешал он себя. — Дальше озера лодке некуда деться».
Юра не стал медлить и вскоре причалил к тому месту, где находились сестры. Наверно, в наши дни его поступок сравнили бы с угоном автомобиля. Но чего не сделаешь, когда влюблен.
Внезапно Оля почувствовала, как ее тронули за плечо. Тронули осторожно и нежно. Можно было подумать, что это ветка, которую пошевелил ветер. Она оглянулась и встретилась глазами с Юрой Заводчиковым.
До этого они шли через лес к озеру весь день. И держались вчетвером: сестры Амелины — Ксения и Екатерина — и две сестры Колосовы — старшая Евгения и она, Оля.
Юра постоянно вертелся возле них, угощал ягодой, дарил цветы и пахнущие смолой шишки. Рядом было много других девчонок. Почему же именно они заслужили такое внимание? Но каждая из сестер, с улыбкой и благодарностью принимая лесные подарки, втайне относила ухаживание мальчишки на свой счет. Между собой это не обсуждалось. В девочках, пока не осознанно, уже жило чувство женского соперничества и ревности.
И вот это робкое прикосновение у костра.
— За мной! — сказал он тоном заговорщика и приложил палец к губам.
Дети и воспитатели, ослепленные костром, не заметили, как Оля шагнула в лодку. Она заняла место на корме. Сам же Юра сел за весла, лицом к ней.
Через четверть часа лодка была уже далеко от берега и костра. Мальчик уверенно работал веслами и гнал лодку к середине озера. Его гибкое тело, как пружина, откидывалось назад. А затем, делая новое движение, он медленно наклонялся к скамейке, где сидела Оля. И тогда, приближаясь, видел совсем рядом ее глаза и волосы, окрашенные луной в голубой цвет.
На середине озера он бросил весла.
Лодка сама развернулась носом к костру. Там, на берегу, царило веселье. Смех и голоса долетали по воде без всяких препятствий. Слышалось каждое слово, даже совсем тихое.
Сидя в лодке, они себя чувствовали зрителями в глубине темного партера. А сценой служил близкий берег с раздвинутым черным занавесом ночи. Было интересно наблюдать друзей со стороны.
Никто не хватился исчезнувшей лодки. Едва заметно шевелились весла. Чуть-чуть поскрипывали уключины. Их окружала тайна, но тайна была и в них самих.
Юра пересел на корму, ближе к девочке, и взял ее за руку. Затем поцеловал в щеку. Оля закрыла лицо руками.
— Меня еще никто не целовал, — сказала она не сразу.
— И у меня это в первый раз.
— Я тебе нравлюсь?
— Очень. Я весь день только о тебе и думал.
— Это правда?
Вместо ответа он еще раз прижался губами к ее лицу, погладил волосы.
— Почему из всех девочек ты выбрал меня? Я ведь не самая красивая…
— Самая-самая, — поспешно возразил Юра. И в его голосе было столько убежденности, что Оля невольно сама взяла его за руку и пристально посмотрела в глаза, блестевшие не только от костра, но и от чувств, переполнявших мальчика.
— Давай вернемся.
— Хорошо, — нехотя, но покорно согласился он.
Вскоре они уже были на берегу. Но не вместе, а по разные стороны костра, стесняясь при ярком свете смотреть друг на друга.
С тех пор минуло два года.
Но Юре не везло. Всякий раз их группы оказывались в разных местах. Даже здесь, во Владивостоке, их разделяло море. Но вместе с другими мальчиками он дважды в месяц отправлялся на остров. Зимой — по торосистому льду. А летом — на катере или китайской лодке. Он научился управлять не только веслами, но и парусом. А еще плавать кролем. Этому его обучил Коля Егоров.
Однажды отец взял семилетнего Юру прогуляться по набережной. Тысячи людей собрались посмотреть на голландский клипер, вошедший в Неву. Юра и прежде видел парусник, но только на картине, которая висела в их гостиной. Это был Айвазовский. Судно шло под полными парусами. Но мальчику казалось, что оно летит с помощью двух десятков крыльев.
Но картина одно дело. То судно Юра мог прикрыть ладошкой. А здесь, на набережной, он стоял, задрав голову, чтобы увидеть, как команда распускает паруса для просушки.
Папа тянул его за руку. Пора домой. А он не отрывал глаз от маленьких фигурок, смело балансировавших на бом-брам-рее. Но это слово он узнал много позже. А сейчас, вернувшись домой, попросил отца вбить гвоздь над его кроватью, чтобы перевесить картину Айвазовского. Пусть она будет перед его глазами каждый раз, когда он засыпает.
Сон, мечта, явь — все смешалось…
Легко понять, что чувствовал семнадцатилетний юноша (уже не мальчик, хотя учителя колонии продолжали по привычке так обращаться к своим воспитанникам), когда оказался во Владивостоке. В этом удивительном городе море можно увидеть с любой точки, где бы ты ни оказался, — Уссурийский залив, Амурский залив, Залив Петра Великого и, разумеется, бухта Золотой Рог.
Каждый из старших колонистов выбрал себе учебное заведение, которое отвечало бы его способностям. Кто-то стал посещать гимназию, другие — Коммерческое училище и даже Горный институт. И только Заводчиков записался в Морскую школу. В этой школе отставники обучали зеленую молодежь разным профессиям. Не только для работы на судах Сибирской флотилии, но и на многочисленных постах тихоокеанского побережья.
Юру не угнетали, как других курсантов, строевые занятия. После очередной порции шагистики он спешил в классы, где осваивал не только навигацию, но и судовую электромеханику, сигнальное дело, работу на радиотелеграфе и даже умение ставить мины.
И вот год учебы позади.
Так уж совпало, что в один и тот же день Николая Егорова поздравляли с победой в заплыве, а Юрию Заводчикову вручали диплом и цветы. Диплом об окончании школы он получил из рук ее директора, а цветы — от Оли и Жени.
Недавно он признался Оле в любви. Трудное признание, когда тебе семнадцать и ты говоришь эти слова впервые.
Они танцевали и смотрели друг другу в глаза. Очень близко. Даже ближе, чем тогда, в лодке. И не было сейчас на свете парня счастливее Юрия Заводчикова. На нем морская форма, а рядом любимая девушка.
Вернувшись в Петроград, они стали мужем и женой. У них родилась дочь Валерия. А у Валерии родилась тоже дочь — Ольга, названная так в честь бабушки. А у Ольги (Ольги Второй) — родился сын, получивший имя Юрий (Юрий Второй) в честь прадедушки.
Так идут друг за другом, бесконечной чередой, поколения людей. Как волны. Докатываются до своего предела и исчезают, оставаясь только в нашей памяти и на страницах книги.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
ГОЛУБЬ НАДЕЖДЫ
Восьмого июля 1920 года «Йоми Мару» покинул Кобе и взял курс на Владивосток. Русский берег показался уже на следующий день. А к полудню корабль подошел к мысу Эгершельд для прохождения карантина. И только после этого ему указали место якорной стоянки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98