Было весело, шумно, бестолково, а яркие, дорогие одежды делали процессию похожей на караван, отправляющийся весной на джайляу.Только опытный глаз мог заметить, что охотники не смешиваются между собой, что здесь царит строгий порядок, сложившийся за долгие годы. Ближе к Тимуру держались самые знатные эмиры Мавераннахра: Туман-Темир, Урунги-Темир, Биясаиддин-тархан, Бахти-ходжа и другие. Особняком стояли те, кто принадлежал к Чингизову роду. Так, Тохтамыш ехал рядом с ханом Мавераннахра Мухаммедом. Оба — ханы, но только по названию. У Мухаммеда как будто бы есть своя земля, подвластный ему народ, но на деле за него правит гурхан Хромой Тимур. У Тохтамыша нет ни земли, ни народа, одно звание.Три дня продолжалась охота, три дня входили в круг, образованный воинами, гурхан и его эмиры и упражнялись в точной стрельбе из лука по мечущимся оленям и лисам, загоняли лошадьми и били тяжелыми соилами степных волков. И только на четвертый день круг разомкнулся, и уцелевшие после побоища звери бросились спасаться по степным оврагам и балкам.Довольный охотой возвращался Тимур в Самарканд. Хрипло ревели карнаи, выводила свою протяжную мелодию зурна. У самых ног иноходца бежал прирученный гурханом волк Коксемсер. Тимур любил его за великую преданность. Несколько лет назад вот так же, на охоте, воины нашли волчье логово. Пять щенков оказалось там. Одного из них Тимур взял себе, остальных велел убить. Волчонок вырос возле гурхана, привык брать мясо из его рук и повиноваться только ему. Больше чем любому из своих нукеров доверял Тимур волку, и, если гурхану казалось, что ему грозит опасность, он брал с собою Коксемсера. Громадный зверь всегда был настороже и готов в любую минуту прийти на помощь своему хозяину. И на этой охоте Коксемсер отличился. Четыре степных волка нашли смерть от его клыков.Только внешне могло показаться, что все эти дни Тимур был занят охотой. Незаметно, исподволь наблюдал он за эмирами в своем окружении, за беками и батырами. И в который раз уже его взгляд задерживался на батыре Едиге, прибежавшем к нему в свое время из Белой Орды. Крепость меча узнают по его лезвию, батыра — по его поступкам.Тимуру вспомнилась охота. Они долго и безуспешно преследовали матерого огромного волка, но тот уходил от погони, уворачивался от ударов соила. Наконец он затаился в густых кустах таволги. Окружив его, охотники начали медленно приближаться к тому месту, где, по их расчетам, залег зверь.Едиге ехал рядом с Тимуром. Они почти одновременно увидели волка. Зверь, изготовившись к прыжку, ждал момента для нападения. С его оскаленных клыков падала на землю желтая пена, шерсть на загривке стояла дыбом.Тимур поднял соил для удара. Но зверь опередил его. Сильное, большое тело волка взвилось над землей. Не на Тимура бросился зверь, а на Едиге, который в этот момент был чуть ближе к нему. Прыжок был таким сильным, что грудь зверя ударилась о грудь батыра. Едиге успел схватить волка за горло.Испуганно храпел под батыром конь, крутился на месте, а Едиге все сильнее сжимал пальцы на горле хищника. Тимур не спешил на помощь батыру, и, даже когда подскакали другие эмиры, он жестом руки остановил их, не разрешая вмешаться в схватку.Весь подавшись вперед, с горящими глазами, следил Хромой Тимур за схваткой человека и зверя. Наконец тело волка перестало извиваться, язык вывалился на сторону, и Едиге, подняв зверя над головой, отшвырнул его далеко в сторону.— Ты достоин похвалы, — уронил гурхан. Тимур был скуп на слова одобрения, и то, что он сказал, было самой высокой наградой.Когда Едиге, собственноручно содрав шкуру с задушенного им волка, перекинул ее через луку седла Тимура, гурхан подумал: «Этот человек смел и щедр. Со временем он мне пригодится».Дорога до Самарканда была не близкой. По пути предстояло проехать аулы Тохтамыша и Едиге. По давней традиции кочевников, они теплое время года проводили вдали от города, в степи, жили в юртах, как это делали и их предки.Занятый своими мыслями, Тимур не заметил, как подъехал, поравнялся с ним Тохтамыш.— Высокочтимый гурхан, — сказал он. — Совсем рядом мой аул. Если бы вы захотели отдохнуть с дороги и выпить пиалу кумыса, это была бы большая честь для меня.Тимур посмотрел на солнце. Оно стояло еще высоко, день только перевалил на вторую половину, и гурхан согласился. Здесь-то и произошла та история, которая окончательно сделала Тохтамыша смертельным врагом Хромого Тимура.Едва кони свернули в сторону виднеющегося невдалеке аула, как Коксемсер, спокойно трусивший до этого у ног коня гурхана, насторожился и заволновался.Людям известно, что волк всегда остается волком, но откуда им было знать о том, что произошло почти четыре года назад. Тогда Коксемсер еще был щенком, а нынешняя жена Тохтамыша Кунайым-Жупар-бегим жила при дворе Тимура. Однажды девушка сидела в покоях Биби-ханум. Никто не заметил, как подкрался к ней волчонок и, играя, сильно дернул ее за длинную косу.От неожиданности Кунайым-Жупар-бегим вскрикнула, а когда обернулась и увидела того, кто так напугал ее и причинил боль, в сердцах ударила Коксемсера. Волчонок не завизжал, не отпрянул в сторону. Он, совсем как большой волк, изготовился к прыжку и, оскалив клыки, зарычал.— Какой маленький и такой грозный, — сказала с улыбкой Биби-ханум. — Ты напрасно ударила его. Коксемсер все-таки волк.Кунайым-Жупар-бегим и сама сожалела о своем поступке. Волчонок нравился ей. Она достала из кармана кусочек иримшика — сладкого сушеного творога — и бросила его зверенышу. Но впервые тот не принял от нее лакомства, а отскочил в сторону, настороженно следя за рукой девушки. С этого дня Коксемсер больше никогда не играл с Кунайым-Жупар-бегим и, завидев ее еще издали, старался избежать встречи, отводил в сторону злые глаза.Девушка тоже чувствовала неприязнь к себе волчонка, и, по мере того как он рос и превращался в большого зверя, страх все чаще приходил в ее сердце.С того времени, как Тохтамыш взял Кунайым-Жупар-бегим в жены, она реже стала бывать во дворце гурхана и постепенно забыла о своей ссоре с волчонком. И вот теперь, когда Тимур и его свита повернули своих коней к аулу Тохтамыша, беспокойство, которое вдруг проявил Коксемсер, никого не насторожило. «Наверное, чует чужих собак, — подумал Тимур. — Туго им сейчас придется…» Он хотел приказать своему хурши — псарю, чтобы тот взял волка на привязь, но не успел. Коксемсер вдруг рванулся вперед и, вытянувшись всем своим огромным и длинным телом, стремительно понесся к аулу. Короткие уши его были плотно прижаты к огромной лобастой голове. Сердце подсказывало Тохтамышу, что сейчас случится несчастье. Огрев коня камчой, он помчался вслед за волком, но было поздно. Как в страшном сне увидел он то, от чего кровь в его жилах заледенела…На краю аула стояли люди, вышедшие встречать гостей, и впереди всех была Кунайым-Жупар-бегим с годовалым сыном на руках. Со всего разлета, взвившись в воздух, волк бросился на женщину и вцепился в ее горло. Ребенок, завернутый в цветное одеяло, выпал из рук матери, отлетел в сторону. Хрипя, давясь слюной, волк продолжал терзать неподвижное окровавленное тело женщины, распростертое на земле. Тохтамыш выхватил саблю, на всем скаку ударил ею зверя. Голова Коксемсера откатилась в сторону. Тохтамыш развернул коня, хотел спрыгнуть с седла, чтобы подбежать к жене и сыну, но оказавшийся рядом Тимур властно крикнул:— Стой! Не подходи к ним!Подскакал личный лекарь гурхана Акшаш — белобородый старик с глубоко упрятанными под выступающими надбровными дугами умными глазами.— Объясни мне, что произошло с Коксемсером. Он никогда не смел броситься на человека, не знал вкуса его крови.Лекарь, не слезая с коня, наклонился над телами женщины и волка. Чуть в стороне тихо и жалостливо плакал ребенок.— Гурхан, — сказал наконец Акшаш, — вся пасть Коксемсера в кровавой пене, а шерсть на мертвом теле еще стоит дыбом, и судороги все еще дергают ноги волка. Это признак бешенства. Коксемсер мог заразиться им во время охоты, когда дрался со своими дикими братьями.Тимур покачал головой:— Я тоже подумал об этом. Волк был послушен… Жива ли женщина и как нам поступить дальше?— Я не знаю, жива ли женщина. Но поступить надо так, как привыкли поступать наши предки. Место и все, на что могла попасть слюна бешеного животного, должно быть предано огню. Болезнь эта не поддается лечению, быстро находит новые жертвы.Тохтамыш спешился, готовый броситься к сыну и жене.— Остановись, безумец! — крикнул Тимур. — Брось в этот проклятый круг саблю, которой ты зарубил волка. На ней его кровь!Тохтамыш швырнул саблю на землю.— Высокочтимый гурхан, — сказал он, с трудом сдерживая ярость. — Я хочу забрать сына…Глаза Тимура превратились в две узкие щелки.— Ты хочешь, чтобы я навлек беду на весь Мавераннахр?! Садись на коня и уезжай! Глаза твои не должны видеть того, что сейчас произойдет! — И, повернувшись к нукерам, приказал: — Пусть часть из вас займется тем, что соберут в округе все, что может гореть, другие пусть помогут сняться с места аулу. Все это урочище должно быть предано огню! Немедленно!— Гурхан! — в голосе Тохтамыша звучало отчаяние. — Разреши мне забрать сына.— Нет, — жестко сказал Тимур. — Ты сделаешь так, как приказал я. — И, увидев на глазах Тохтамыша слезы, недобро, даже зло усмехнулся: — Будь мужчиной, хан! Твой великий предок Чингиз-хан не останавливался даже перед смертью собственных детей, когда этого требовали обстоятельства.Гурхан повернул коня и медленно поехал к стоящему в стороне кургану.Тохтамыш безумными глазами смотрел на прямую широкую спину Тимура, и в душе его разгорался пожар ненависти, который уже никогда и ничем нельзя будет потушить. Белые губы Тохтамыша шептали: «Мне нужна власть! Мне нужна власть и… сила! Я стану сильнее тебя! И тогда!..»Тимур остановил своего коня на вершине кургана. Вокруг него сгрудилась свита. Все молча смотрели вниз. Оставленные там воины волокли со всех сторон срубленные сухие кусты, охапки курая — перекати-поля, разноголосо шумя, уходил в сторону снявшийся с места аул.Над кучей хвороста закурился легкий сизый дымок, и вдруг белое в солнечном свете пламя взметнулось над тем местом, где произошла страшная трагедия. Тохтамыш закрыл глаза, зажал уши ладонями. Ему слышался жалостный плач сына и чудилось, что тот кричит единственное слово, которое научился произносить: «коке» — отец.Когда степь, опаленная огнем, сделалась черной до самого края земли, Тимур тронул повод своего коня.— Жалко Коксемсера, — сказал гурхан. — Он был верным другом…Взгляды Тимура и Тохтамыша встретились. Глаза Тохтамыша были сухими и безжизненными.Еще не минула короткая зима Мавераннахра, когда к Хромому Тимуру прибыл тайный гонец из Белой Орды. Он поведал, что хан Темир-Малик ведет беззаботную жизнь и, нарушив мусульманские заповеди, предается пьянству. «Если ты хочешь завладеть Белой Ордой, — сказал гонец, — то сейчас самое время двинуть свои тумены в ее земли, потому что войско разбрелось по аймакам, а эмиры, беки и батыры живут каждый сам по себе».Хромой Тимур ждал этого момента. Войско Мавераннахра всегда было готово к походу, и, не мешкая, гурхан и Тохтамыш выступили в сторону главного города Орды — Сыганака.Семь дней длилась битва. И когда на восьмой судьба повернулась лицом к Хромому Тимуру, воины Белой Орды бросились спасать свои жизни.Заняв Сыганак, Тимур вновь объявил Тохтамыша ханом. Теперь он был уверен, что никто не помешает ему на будущий год двинуть свои тумены на Хорезм. Новый хан, благодарный за свое возвышение, станет сидеть тихо, и воля гурхана будет для него высшей волей.Откуда было знать Тимуру, что тщеславие Тохтамыша не имеет предела и что тот давно мечтает сделать Белую Орду лишь местом, откуда, подобно тигру, собрав силы, он бросится на спину огромного, но уже одряхлевшего быка, имя которому Золотая Орда.Но и Тохтамышу не все было известно. Уже изготовился к прыжку, чтобы совершить то же самое, что задумал и он, повелитель Крыма — Мамай. Московские князья собирали вокруг себя еще недавно разрозненные княжества, в единый кулак, и поднималась над Золотой Ордой налитая силой карающая десница, чтобы навсегда сокрушить ее могущество.Ветер больших перемен и великих битв пригибал к земле высокие ковыли на просторах Дешт-и-Кипчак, стонали, без видимых причин рушились в лесных чащах деревья-великаны. И тот, кто имел чуткое сердце, кому дано было заглянуть в будущее, видели по ночам страшные и вещие сны.В один из последних дней лета великий жирау Асанкайгы — Асан Печальный поднялся на вершину одиноко стоящей среди степи сопки. Когда-то вершину венчали могучие скалы, но время превратило их в прах. Он сел на темную и теплую глыбу и стал смотреть в степь.Великому старцу давно перевалило за сто лет, он был бел, как земля после долгого снегопада, а глаза его, уставшие смотреть на мир и деяния людей, слезились.Асанкайгы знал: скоро прервется нить его жизни, потому что никому не дано жить вечно. В последний раз объехал он на своем быстром как птица верблюде Желмае владения Золотой Орды и ее сердце — безбрежную Дешт-и-Кипчак.Асанкайгы видел родную степь и не узнавал ее. Она стала совсем иной, чем в дни его юности и зрелости.Те же люди — кипчаки, огузы, карлуки — выходили ему навстречу, приветствовали, он не узнавал их — совсем другим стало обличье людей, обычаи, привычки. Некогда свободно кочевавшие по степи роды ныне жили по законам, принесенным сюда монголами. Вся земля была поделена на улусы, и все повиновались одному человеку — хану.Но где они сами, те грозные монгольские нойоны и воины, что страшным степным пожаром прошли в свое время по просторам Дешт-и-Кипчак? Подобно ложке соли в большом озере, растворили их покоренные народы, и только у детей, ныне непохожих на своих предков-кипчаков, можно было часто видеть черты монгольских воинов — скуластые лица и раскосые глаза.Асанкайгы неотрывно смотрел в степь. У синего края земли рождались неприступные крепости и рушились, превращаясь в безобразные руины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33