— А вы идите…— подняв глаза на толпившихся в растерянности нойонов, спокойно сказал Кутлук Темир. — Когда вы будете нужны, вас позовут…Нойоны уходили, перешептываясь, удивленно пожимая плечами. Беглянка заслуживала смерти — так было всегда. В лучшем случае Кутлук Темир должен исполосовать ее плетью. Что-то странное, загадочное было в поведении эмира.Когда за резными дверями исчез последний из находившихся в шатре, Кутлук Темир легко поднял Сакип-Жамал на руки и, даже не потушив светильников, отнес в постель.Она не верила в то, что обошлось, не верила в свое счастье. И только тогда, когда эмир стал делать с ней то, что было ей знакомо по тем временам, когда он еще не был болен и силы не покинули его, Сакип-Жамал решила, что произошло чудо. Задыхаясь от счастья, что осталась жива, она отвечала на ласки Кутлук Темира, и ей казалось, что она никогда не покидала эту юрту, а все, что случилось, было дурным сном.И все-таки эмир был слаб и болен. Он скоро устал, и Сакип-Жамал услышала его хриплое, прерывистое дыхание.Потом они долго лежали молча. И Сакип-Жамал опять начал охватывать страх. Кутлук Темир прижал ее к себе и начал гладить по плечам, по телу.— Теперь расскажи, где ты была. Я скучал по тебе…Эти простые слова, сказанные тихим голосом, растревожили женщину. Она до конца поверила, что эмир простил ее. О аллах, кто затмил ей разум, когда она решилась на побег?! От мысли, что отныне все будет по-прежнему: и спокойная жизнь, и веселье, и блеск золота, и могучий Кутлук Темир рядом, слезы жалости к самой себе навернулись у Сакип-Жамал на глаза. Ничего не тая, она рассказала мужу об Акберене, о готовящемся восстании рабов.Эмир слушал, не перебивая, сочувственно цокал языком, и Сакип-Жамал прониклась к нему доверием. Откуда ей было знать, что в тот миг, когда Кутлук Темир увидел ее лежащей у своих ног, он решил лишить ее жизни. Не таким человеком был эмир, чтобы прощать даже в сто раз менее виновных, чем Сакип-Жамал. Он знал, что если попытается что-либо у нее узнать, а она не захочет сказать, упрямая кипчачка даже под ударами плетей промолчит. Эмир обманул ее лаской. * * * Предательство Сакип-Жамал ножом ударило в спину восставших рабов. И когда утром, разгромив склады, где хранились продукты и оружие, они пришли к ставке эмира, здесь их уже ждали.Ставка была окружена двойным рядом телег, а за ними укрылось войско, которое оставалось у Кутлук Темира. Тучи стрел встретили нападающих. Теряя убитых, они вынуждены были отойти.А в это время по дорогам Хорезма, загоняя лошадей, мчались в аймаки гонцы эмира с приказом нойонам срочно слать в Ургенч войска.Акберен понял, что осаждать ставку нет смысла. Скоро к Кутлук Темиру подойдет помощь, и тогда рабы будут обречены на гибель. Он приказал восставшим возвращаться в Ургенч. Надо было дать людям отдохнуть, разделить их на сотни и тысячи, чтобы утром они могли выступить в разные города Хорезма и Мавераннахра. Акберен знал, что повсюду найдутся сочувствующие, те, кто без колебания присоединится к восставшим рабам. Ремесленникам и дехканам невмоготу власть жестоких правителей. Измученные разорительными поборами, бесконечной борьбой за власть между чингизидами, они поддержат рабов.Но Кутлук Темир многое узнал от Сакип-Жамал. Если отряды восставших разбредутся по городам, они со временем превратятся в грозную силу, подобно снежной лавине наберут мощь, и тогда кто знает, чем все кончится для Золотой Орды.Долгую жизнь прожил эмир, не раз смотрел опасности в лицо, потому умел не терять голову ни при каких обстоятельствах. Ум его был жесток и коварен. Кутлук Темир вспомнил о слонах, которых держал в Ургенче для различных торжеств и празднеств. Шесть громадных животных находились под присмотром индусов-погонщиков. Эмир велел срочно доставить в ставку старшего над погонщиками.Еще не старый, крепко сложенный перс, выслушав Кутлук Темира, не выказал удивления. Выпуклые темные глаза его были спокойны и непроницаемы.— Я сделаю то, что ты хочешь, мой повелитель. Мне нужны будут только шесть ведер теплой воды, настой из трав я приготовлю сам…— Я щедро вознагражу твое усердие, — сказал эмир.Перс низко наклонился. * * * После полуночи перс и его люди привели слонов к хизару, где укрылись рабы. Воины Кутлук Темира молча несли вслед за ними нагретую воду. Прежде чем дать ее животным, перс плеснул в каждое ведро из кожаного бурдюка известный только ему настой.Тихо в хизаре. Уставшие за день люди крепко спали, и только стража у ворот, вооруженная длинными копьями, прислушивалась к звукам, долетавшим сюда из города. Через некоторое время слоны начали проявлять беспокойство, и тогда перс, отступив в сторону, приказал воинам гнать животных прямо к воротам хизара.Словно призраки ночи, похожие на иблисов — порождений ада, возникли громадные туши слонов перед рабами, несущими караул. Кто-то, пронзительно и тонко вскрикнув, всадил копье в бок надвигающегося чудовища. Вожак вскинул хобот, громко затрубил. В хриплом реве его была боль и ярость. Десятки стрел с тонким свистом вырвались из мрака ночи и впились в тела животных. Это сделали воины Кутлук Темира.Слоны обезумели. Беспрестанно трубя от боли, от настоя, которым напоил их коварный перс, они бросились вперед.Затрещали и рухнули ворота хизара. Шесть гигантов, круша все на своем пути, топча сидящих на земле рабов, метались по пространству, огороженному высоким глинобитным дувалом.Крики ужаса, стоны умирающих, хруст ломаемых костей слились с ревом животных. Запах крови опьянил слонов. Лежащих они топтали, тех же, которые, придя в себя, пытались убежать, животные хватали хоботами и с силой швыряли на землю.Кто-то догадался открыть запасные ворота, и толпа рабов ринулась из хизара. Но и здесь их ждала смерть. Отряды воинов Кутлук Темира, до поры скрывавшиеся в узких улочках Ургенча, осыпали их тучами стрел, рубили кривыми саблями. Но обезумевших людей остановить было нельзя. Уходя от смерти, они без страха шли на обнаженные сабли, сбрасывали воинов эмира с коней, уходили за город.Страшен был рассвет нового дня над Ургенчем. Здесь еще помнили грабежи и убийства монголов, но такой жестокости видеть не приходилось. Огромная площадка хизара была устлана раздавленными человеческими телами, а мелкая желтая пыль, смешанная с кровью, превратилась в черную грязь. Среди трупов серыми мягкими глыбами лежали мертвые слоны с отсеченными хоботами, с животами, развороченными копьями, утыканные, словно ежи, стрелами.Из десяти тысяч рабов, укрывшихся этой ночью в хизаре, после кровавого побоища в живых едва ли осталась половина.Собравшись за городом, отбиваясь от отрядов Кутлук Темира, преследующих их, восставшие двинулись в сторону Мавераннахра. * * * После того как Кутлук-Темир ушел и Сакип-Жамал осталась одна, она попыталась выйти на улицу, но стоявшие у входа нукеры преградили ей путь древками копий.— Эмир не велел госпоже отлучаться из юрты, — хмуро сказал один из них.Сакип-Жамал хотела рассердиться, настоять на своем, как бывало в прежние времена, но слишком сильным было потрясение от случившегося, и она промолчала. Она не могла поверить в чудо. Всего ожидала она от мужа, но только не той странной доброты, непонятной и оттого пугающей, которую он проявил к ней.Хотелось знать, что произошло в ставке, пока она отсутствовала. Быть может, тогда удалось бы многое понять и решить, как вести себя дальше.— Скажи…— обратилась Сакип-Жамал к нукеру, — жива ли Бубеш — мать несчастного Адильши?— Что сделается этой ведьме? — кривя рот в злой усмешке, отозвался он. — Видимо, аллах смилостивился над ней и вернул ей разум. Правда, она теперь другая… Вроде ее долго тащили на аркане за лошадью, а потом живой бросили…— Позови ее сюда, — властно приказала Сакип-Жамал.Нукер растерялся:— Я не знаю… Эмир не приказывал…— Тебе приказываю я! — голос Сакип-Жамал зазвенел от напряжения. Она поняла, что только так сможет заставить стражу подчиниться ее приказу. — Я повинуюсь твоему господину и не покидаю ставку. Ты же обязан повиноваться мне, потому что я жена эмира. Или, быть может, это не так? — голос женщины сделался зловеще вкрадчивым.— Все так, моя повелительница…Нукер растерянно топтался на месте. Оттого, что он никак не мог решить, слушаться ему или нет приказаний беглой жены эмира, на лбу выступили крупные капли пота. Наконец он решился и, повернувшись к своему товарищу, сказал:— Пойди… приведи безумную Бубеш…— Лишит нас голов наш повелитель…— Исполняй что тебе приказано! — сердито крикнул нукер. Он, верно, и сам думал об этом, но как было отказать жене эмира? Она хотя и убегала от мужа, но пока он не лишил ее жизни, и кто знает, чем у них все закончится. — Какой вред может быть от безумной?..Бубеш не узнать. Из цветущей женщины она превратилась в старуху — седые космы выбивались из-под платка, падали на желтые, ввалившиеся щеки, глаза смотрели тускло и отрешенно.Она узнала Сакип-Жамал. Женщины обнялись.Сидя на ковре, медленно раскачиваясь телом, Бубеш рассказывала, что произошло с ней, с ее сыном. Глаза женщины сухо блестели, и Сакип-Жамал поняла, что ее горе не стало меньше оттого, что минуло много дней после смерти Адильши. Кутлук Темиру следовало бы удалить ее из ставки, потому что кто знает, какие помыслы зреют в обугленной душе безумной женщины. Но, видимо, эмир боялся Узбек-хана.Сна не было. Серебряный ковш в небе обернулся вокруг Железного кола, скоро должен был наступить рассвет, а глаз она не сомкнула.Сакип-Жамал насторожилась. Ей послышались странные, непонятные звуки. Она распахнула деревянные, в позолоте, створки дверей. Порывистый и слитный гул человеческих голосов. Гул похож на тяжкий стон. Потом она уловила шум битвы — лязг железа, пронзительный свист сигнальных стрел.Лицо Сакип-Жамал сделалось белым. Она не знала, что происходило в Ургенче, но догадаться было нетрудно. В памяти встал Акберен — не такой, каким он запомнился ей перед уходом, а тот, ради которого она решилась на побег. Неужели все то, что творится в городе, — ее вина? Так вот почему и зачем, лаская ее тело, расспрашивал так подробно о рабах и их предводителе Кутлук Темир!Сакип-Жамал была уверена, что Акберен непременно погибнет, а значит, в смерти будет повинна она. Но, видит аллах, она не хотела его смерти! Она только поняла, что им никогда не быть вместе, и поэтому покинула его! Захотелось плакать, горько и надрывно. Сакип-Жамал закрыла лицо руками, но глаза и щеки были сухими. Слезы словно высохли, как высыхает родник в опаленной зноем степи. Дрожь сотрясла ее тело.— Ты видишь, кровь… снова кровь!.. Она течет рекой!Сакип-Жамал отняла ладони от лица и в страхе оглянулась вокруг. В юрте, кроме нее и Бубеш, никого не было. Значит, голос принадлежал безумной женщине.— Зачем ты говоришь про кровь? — в отчаянии спросила Сакип-Жамал. — Не надо…— Я вижу кровь! — Маленькая рука Бубеш теребила висящий на шее, на тонком ремешке, крошечный замшевый мешочек. — И ты скоро увидишь ее… * * * На рассвете в шатер вернулся Кутлук Темир. Лицо его горело от возбуждения, глубоко запавшие глаза сверкали, шелковый халат обрызган кровью. Эмир словно забыл, что он болен.Кутлук Темир сбросил с себя окровавленную одежду, нукер стянул с него сапоги, и эмир прошел на почетное место. Сел на мягкие белые войлоки.— Что молчишь, почему не встречаешь меня как положено — улыбкой и чашей кумыса? — спросил он вкрадчиво, глядя на Сакип-Жамал. В холодных и внимательных глазах Кутлук Темира отражались красноватые язычки пламени светильников.— Что я наделала!.. Что наделала!.. — Сакип-Жамал нетвердой походкой подошла к мужу, в отчаянии протянула к нему руки.Кутлук Темир больно толкнул ее в грудь кулаком:— Подай кумыс!Сакип-Жамал зарыдала.С низким поклоном выступила из-за ее плеча Бубеш и протянула эмиру серебряную чашу.— Что ты здесь делаешь? Кто пустил тебя сюда? — свирепо спросил он.Бубеш ничего не успела ответить. Кутлук Темир вырвал из ее рук чашу и запрокинул голову, жадно выпил напиток.— Меня позвала ваша жена…— Пойди прочь и больше никогда не попадайся мне на глаза!— Слушаюсь и повинуюсь, мой повелитель…Что-то заставляло Бубеш медлить. Она нерешительно топталась на месте.Глаза Кутлук Темира вдруг полезли из орбит, и он тихо повалился с мягких войлоков.Губы Бубеш что-то шептали.— Ты что, ты что говоришь?.. — закричала Сакип-Жамал.— Я читаю молитву. Прошу у аллаха прощения…— тихо, с угрозой в голосе сказала женщина и, повернувшись, прямая и строгая, вышла из шатра.Сакип-Жамал беспомощно оглянулась. На низком столике, где стоял серебряный кумган с кумысом, она увидела тот самый крошечный замшевый мешочек, что висел на груди Бубеш. Красная шелковая нитка на его горловине была развязана… * * * Через несколько дней, узнав о смерти верного эмира, Узбек-хан повесив на шею в знак траура пояс, повелел своим туменам повернуть коней головой к землям Золотой Орды и в очередной раз, так и не победив Ирана, вернулся в Сарай-Берке. ГЛАВА ТРЕТЬЯ В год свиньи (1335), когда ушел из жизни последний ильхан Ирана Абусеит, прямой потомок отважного Кулагу, в государстве начались великие смуты и раздоры. Эмиры и нойоны, подобно диким камышовым котам — манулам, схватились между собой в яростной драке за трон. И как бывало не раз во владениях, принадлежащих потомкам Потрясателя вселенной, не вода, а кровь поила землю, и оттого пустели поля и вместо хлебного колоса буйно и привольно разрастались горькая полынь да колючий чертополох.Опустели караванные тропы и все реже слышался звон колокольчиков на Великом Шелковом пути — купцы не отваживались идти через земли, где не было мира и не было одного хозяина, который защитил бы их от набега разбойничьих шаек. Люди боялись встречаться друг с другом в степи или в горах, а ложась спать, каждый мужчина клал у изголовья обнаженную саблю. Дороже хлеба и скота ценились тугие луки и острые стрелы.Прекратилась торговля с западными странами. Генуэзцы и венецианцы, видя, что междоусобица в Иране затянется на долгие годы, начали искать обходные пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33