— Щенок — это щенок… Каким он будет, когда станет большой собакой? Сегодня он кусает за ноги, а завтра вцепится в горло…Бердибек насторожился.Тюре заметил это и не подал вида. Он продолжал:— Все зависит от того, чему учат щенка, пока он маленький… Младшая жена твоего отца Тайдолла-хатун… Каким молоком станет кормить она своего сына? Не вырастет ли из него волчонок? Не наступит ли такое время, когда начнет он подстерегать тебя, чтобы вцепиться в горло? Тайдолла-хатун, наверное, думает о мести, ведь она любила Джанибека, а ты…— Замолчи! — крикнул хан. Глаза его потускнели, он облизнул пересохшие губы. Перед мысленным взором встало давнее, но не забытое.Это случилось в год, когда он стал правителем Ширвана и Аррана. Бердибек хорошо помнил это время. Он велел тогда привязать голову Мелик Ашрафа на высокий шест и воткнуть его возле главной мечети Тебриза. Знать приходила к новому правителю, чтобы сказать слова почтения, преподнести богатые подарки. Должен был состояться большой той по случаю удачного похода, но Джанибек, сославшись на нездоровье, не остался в Тебризе, а повернул своих коней в сторону Дешт-и-Кипчак. Вместо себя хан оставил свою младшую жену Тайдоллу-ханум — дочь черкесского князя.После того как закончилось празднество, Бердибек решил уйти из Тебриза в богатые травами степи Деркамазума, так как близ города не оставалось кормов для кипчакской конницы. Обычай велел попрощаться с младшей женой отца. Тайдолла-ханум готовилась к возвращению в Сарай-Берке, но Бердибека встретила приветливо. Он и раньше обращал на нее внимание, но сейчас, в полумраке комнаты, молодая женщина показалась ему прекрасной. Не в силах скрыть проснувшееся в нем желание, Бердибек шагнул к Тайдолле-ханум, протянул руки, чтобы обнять ее, но она, стройная и гибкая, отступила в сторону, сорвала висящую на стене камчу и хлестнула ею по ковру у ног ханского сына.Тайдолла-ханум не хотела ссоры, но побледневшее ее лицо было гневным и непреклонным и большие темные глаза сделались совсем черными. Пересилив себя, женщина с трудом улыбнулась:— Я хотя и моложе вас, но по мусульманским законам являюсь одной из ваших матерей.Бердибек опомнился. Ему, трусливому по натуре, сделалось очень страшно. Что, если о том, что хотел он сейчас сделать, узнает отец?— Простите, ханум, — сказал он просительно. — Я зашел к вам только для того, чтобы попрощаться. Пути наши расходятся, и, быть может, надолго. Велики владения Золотой Орды, длинны степные дороги…Они еще поговорили немного, и ни один из них ни словом не напомнил другому о том, что произошло.Нет, не забыл Бердибек те минуты позора, тот страх, который он пережил тогда в присутствии Тайдоллы. Сейчас память услужливо напомнила ему все детали того события. Ярость тугим комом подступила к горлу. Как смела она, дочь черкесского князька, хлестнуть камчой ковер у его ног?! У ног будущего хана Золотой Орды! Как смела она не допустить его к себе?!Тюре-бий, наблюдая за Бердибеком, понял, что стрела его попала точно в цель и теперь хан будет думать только об этом. Он мысленно возблагодарил аллаха и старую Токай-хатун за то, что она напомнила о Тайдолле. Бий понимал, что мать хана сделала это не из-за того, что действительно верила, что восьмимесячный сын Тайдоллы когда-нибудь станет угрожать Бердибеку. В это мог поверить только сам обезумевший хан, а потому она и мстила сопернице.Джанибек взял Токай-хатун в жены, когда ей было пятнадцать лет. Тогда она была чиста лицом, светла и красива. Сорок лет прожили они вместе. Хан брал молодых жен, но по-прежнему любил ее и за советом шел к ней. Так было до тех пор, пока не появилась юная Тайдолла. С этого времени сердце Джанибека больше не принадлежало ей. Очень хорошо поняла это Токай-хатун, когда Джанибек метался в бреду во время болезни. Только имя соперницы повторял он сухими губами, словно напрочь забыл, что у него есть жена, которая подарила ему наследника. И после, когда все-таки пришел в себя, все спрашивал, не приехала ли Тайдолла.Трудно было не полюбить прекрасную горянку. Юная, стройная, с огромными черными глазами, где бы ни появлялась она, повсюду слышался звонкий и веселый смех. Как мог не полюбить ее хан, в жилах которого уже начала остывать кровь, и желания все реже нарушали его долгий, похожий на осень сон.Но то, что нравилось мужчине в Тайдолле, не могло нравиться женщине-сопернице, тем более что Токай-хатун видела, что горянка искренне любит Джанибека. Страшная смерть хана потрясла его младшую жену.Нет давно Джанибека. Забыть бы старое, потушить в душе ненависть, но не может сделать этого Токай-хатун: ведь недаром она из рода чингизидов, где не знают пощады и не умеют прощать. Задумала она подослать убийцу к молодой женщине, но узнала, что та сама хотела наложить на себя руки, когда погиб хан, и отказалась от этой мысли: разве можно унизить человека смертью, если он сам ее ищет?После смерти Джанибека аул Тайдоллы откочевал в низовья Жаика. И только через год встретились женщины на берегах Итиля. Неприятной новостью стало для старой ханши известие о том, что за это время Тайдолла родила сына. Жизнь вернулась к горянке, и она снова обрела радость.Токай-хатун не хотела верить, что ребенок рожден от Джанибека. Она высчитывала сроки, но все было верно. И тогда с новой силой вспыхнуло желание мстить. Теперь Тайдолла была уязвима. Надо было или убить ее сына или разлучить ее с ним.Вот тогда-то и позвала к себе старая ханша Тюре-бия:— Слышал ли ты, достопочтимый бий, что у нашего сына хана Бердибека появился брат?Тюре кивнул, но ни радости, ни печали по этому поводу не выразил, ожидая, что скажет дальше Токай-хатун. Старуха никогда не звала его для праздных пустых разговоров.— В тринадцать лет мужчина, бывает, создает семью, — вздохнув, сказала ханша. — Не успеешь оглянуться, как сын Тайдоллы станет взрослым джигитом. Родственники его по матери — коварные и смелые черкесы… Не захотят ли они увидеть его на троне Золотой Орды? Что тогда станет с Бердибеком? — глаза Токай-хатун, мутные от старости, не мигая смотрели на Тюре.— Все так, моя госпожа, все так…— поддакнул бий.— И быть может, поэтому не выходит Тайдолла замуж…— продолжала ханша. — Если сын станет ханом… Разве радость замужества сравнится с такой радостью?Тюре-бий хорошо понимал, что Токай-хатун недоговаривает многого. Едва ли ее так пугает восьмимесячный ребенок. Пока мальчик вырастет и захочет стать ханом, хвост козла, как говорят кипчаки, дорастет до неба, а хвост верблюда упрется в землю. Да и будут ли они сами и хан Бердибек к тому времени еще живы? Нет. Не страх за завтрашний день заставил старуху говорить, а месть, которая подобно горячим углям от уже погасшего костра, все еще жжет ее душу. И все же Тюре-бий был рад тому, что сегодня услышал. Совершенно случайно мать хана подсказала ему, куда теперь следует направить Бердибека и тем самым обезопасить себя.Сейчас, сказав все это хану, Тюре ликовал в душе, видя, что брошенное им зерно упало на благодатную почву.Глаза Бердибека помутнели, и казалось, что он видит что-то такое, чего не видит бий.Мысль об убийстве сына Тайдоллы завладела им без остатка. Тюре знал эту особенность хана. Сейчас его можно было просить о чем угодно, и он, не в состоянии вникнуть в суть, легко поддастся уговорам и согласится на все, о чем ни попросишь его. Давно уже пугали бия события, происходящие в крымском улусе. Там крепли, набирали силу люди, которые со временем могли стать помехой его честолюбивым замыслам.— Великий хан, дошел слух, что мангытский бий Муса выдал свою внучку Суюмбике за одного из сыновей тверского князя Александра, которого в свое время твой дед Узбек велел обезглавить.— Ну и что? — Глаза хана блуждали. Он был весь во власти своих мыслей. — Я дал на это свое согласие…Тюре вздохнул:— А в прошлом году ты, великий хан, отдал Крым в управление Гиассидин-оглану. А ведь дочь его сына Хаджи-Керея взял себе в младшие жены муж твоей дочери Мамай…Хан досадливо махнул рукой. Откуда ему было знать, что Тюре-бий давно с вожделением посматривал на Крым, мечтая прибрать этот улус к своим рукам. Бий только никогда не говорил об этом вслух, ожидая благоприятного момента. Заводить об этом разговор было рано, так как Гиассидин-оглан сидел в Крыму крепко, да и был он из рода чингизидов.— Выходит, потомкам рода Мусы стоит еще породниться с литовскими князьями, и тогда…— Что будет тогда?! — досадливо перебил Бердибек.— Тогда… Тогда могут объединиться княжества Литовское, Тверское, Крым и Саксин. А это большая сила…— А разве мне следует их бояться? Разве Золотая Орда обессилела и не может справиться с непокорными родами?— Кто возьмется сказать, как все может произойти, великий хан? Сила ломает силу… В Крыму окреп Мамай. Эмиры слушаются и охотно выполняют его приказы. Ну, а если их поддержат османские тюрки, тогда…— Разве мы заняты ловлей мышей и глаза наши смотрят в землю? — раздраженно перебил Бердибек. — Мы всегда вовремя видим тучу, если она осмелится подняться над Золотой Ордой.— Все правильно, великий хан, — с сомнением в голосе сказал Тюре. — Но Муса — твой сват, а Мамай — муж твоей дочери…— Разве я не расправился даже с самыми близкими, когда они осмелились замыслить против меня недоброе? В любой день готов я обнажить свой меч против того, кто посягнет на величие Золотой Орды.— Великий хан, разве ты не чувствуешь, что опасность уже не за горами?Бердибек зло отмахнулся от слов бия:— По-твоему, куда ни повернешь голову, повсюду ждут меня враги?Тюре понял, что разговор пора заканчивать. Бердибек не забудет того, что сегодня услышал. Нужно только ждать и в нужный момент подбросить огонек в сухой хворост.— Я не говорю так… Крым, конечно, далеко от Сарай-Берке, а мощь твоя велика и сила не знает равных… Сын Тайдоллы — главный твой враг сегодня…Зеленые глаза хана сузились.— Вели готовить коней, — приказал он, и вздрагивающая ладонь его легла на рукоять сабли… * * * Летит, словно птица, стелется своим длинным телом в высоких травах иноходец Бердибека. Уже и ночная роса пала на травы, и бока коня сделались черными и блестящими от ее крупных капель. Близок аул Тайдоллы. Чуткий слух воинов улавливает, как лают собаки, а ноздри слышат запах кизячного дыма.Не останавливаясь, не прячась, проскакал хан к самому большому шатру аула, без труда угадав, что именно Тайдолле принадлежит он. Спрыгнув с коня, бросив повод подскакавшему следом за ним нукеру, он рывком откинул расшитую узорами занавеску, закрывавшую вход в шатер…Неярко горел светильник, и молодая женщина, сидя на подстилке из белых войлоков, кормила грудью ребенка. При виде Бердибека кровь отлила от ее лица: материнское сердце подсказало ей, что не напрасно приехал в ее аул хан —быть беде. Тайдолла крепко прижала к себе ребенка, закрыла его хрупкое тельце руками.Бердибек медленно подошел к ней. В безумных, расширенных глазах его играли отсветы пламени светильника.Он протянул вперед руку с камчой и брезгливо спросил:— Это и есть твой сын?— Он твой младший брат…— губы женщины вздрагивали, лицо кривилось.— Где твоя камча? — вкрадчиво спросил Бердибек.Тайдолла не поняла вопроса:— Какая камча?— Та, которой ты угрожала мне?Женщина опустила голову:— Прости меня, великий хан…— А если не прощу?Тайдолла молчала.— Ты станешь моей рабыней…— Да…— Дай мне ребенка.Женщина еще крепче прижала сына к себе.— Зачем он вам, великий хан? — взмолилась женщина. Она знала: рассчитывать ей на чью-то помощь не приходилось.Бердибек засмеялся:— Я убью его.Тайдолла увидела глаза хана — расширенные, безумные — и поняла, что пощады не будет.— Ради аллаха!.. Не трогайте моего сына!.. У вас один отец, одна кровь течет в ваших жилах!.. Лучше убейте меня!..— Ты мне нужна живая.Бердибек шагнул к женщине и рванул из ее рук ребенка. Малыш громко заплакал. Хан поднял крошечное тельце над головой и со всей силы бросил его себе под ноги.Казалось, Бердибек не слышал дикого крика Тайдоллы. Он стоял бледный, крупные капли пота стекали по его вискам, а бескровные губы шептали:— Это тебе за то, что ты хотел стать ханом, это тебе за то…Потом, словно очнувшись, Бердибек сказал:— После того как справишь сорокадневные поминки, я заберу тебя к себе.Хан повернулся и, нетвердо ступая, пошатываясь, пошел из шатра.Прижав к себе безжизненное тельце сына, Тайдолла до рассвета просидела в юрте. Слез уже не было, только сухо и страшно блестели большие глубоко запавшие от горя глаза.После семидневных поминок молодая женщина, бросив свой аул, тайно бежала с преданными ей людьми в низовья Жаика в улус Науруза Мухаммеда. Эмир, потомок Джучи, когда-то был близок к Джанибеку. * * * Будут ли деяния человека добрыми или злыми, порой не зависит от него самого. Трудно бывает человеку, держащему в своих руках повод власти. Все стремятся приблизиться к подножью его трона и, поскольку нелегко отличиться в ратных делах, стараются стать заметными, говоря громкие и льстивые слова. Горе правителю, если в душе его поселилась черная змея тщеславия и он не может отличить, где правда, а где грубая лесть. Постоянно думая о своем величии, правитель жадно ловит сплетни и слухи, и сердце его начинает изнывать от подозрений, а решения становятся случайными и несправедливыми.Таким был Хан Бердибек, и потому самыми близкими для него сделались самые лукавые.«Отца убивший не бывает ханом. Коль будет им, не проживет и года…» Бердибек, задушивший отца своего, правил уже два года. И чем дольше сидел он на троне, тем меньше мысли его были заняты делами Золотой Орды. Помня о своем преступлении, он постоянно был объят страхом за свою жизнь, оттого по малейшему подозрению, без раздумий и жалости, рубил голову каждому, кто казался ему подозрительным.Льстецы, окружившие трон, славили справедливость и мудрость хана, не забывая при этом прибирать к рукам пастбища и множить свои стада. Но незаметно копили силы те, кто видел неразумность правления Бердибека, кто боялся, что в один день может рухнуть могучая Золотая Орда, развалившись на части, подобно дереву, у которого сгнили корни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33