Он поднял руки, пытаясь закрыть лицо, но Кельдибек, привстав на стременах, с силой опустил на его голову сверкнувшую на солнце саблю. Рыжая голова Бердибека глухо стукнулась о землю и откатилась в сторону. Большие льдисто-зеленые глаза хана подернулись мутной дымкой…Подскакал воин, проворно спрыгнул с коня, поднял за волосы голову с земли и, прежде чем положить ее в хуржун, потер большим пальцем веки хана и умело закрыл ему глаза.Во все ближние и дальние аулы были посланы гонцы, чтобы объявить народу о смерти хана Золотой Орды Бердибека. После короткого отдыха отряд Кельдибека двинулся в сторону Сарай-Берке, и отовсюду спешили к нему навстречу, просили взять с собой: и простые воины, и эмиры, и бии, и батыры. Все выражали почтение и готовность служить верой и правдой.— Голову хана вправе снять только хан. Кельдибек достоин быть ханом! — говорили они.Встречать нового хана вышли из города в степь бии Тюре и Мангили. Еще вчера верой и правдой служили они Бердибеку, сегодня же кричали надоедливо и визгливо о том, сколько притеснений они от него выдержали и как рады, что будут отныне служить справедливому хану.Самые знатные и уважаемые эмиры, взяв Кельдибека под руки, как велел обычай, усадили его на золотоордынский трон. * * * Нет на свете большего горя для народа, чем то, когда счастье вдруг улыбнется недостойному человеку и возвысит его над ним. Нет того числа несчастьям и невзгодам и никто не может помочь людям, потому что их правитель думает только о своей славе и благополучии.Неузнаваемо вдруг переменился Кельдибек. Не было больше прежнего веселого, умного, отчаянного джигита. Сев на трон Золотой Орды, он сделался похожим на стервятника, подозрительно оглядывающегося вокруг. И, так же как и убитый им Бердибек, новый хан тоже стал питаться падалью — повсюду ему мерещились враги и заговоры, и он без устали рубил головы тем, кто казался ему подозрительным.Отныне Кельдибек был глух к словам эмиров, которые помогли ему возвыситься. Ему казалось, что все они только и думают о том, чтобы убить его. Далекой и совсем ненужной казалась теперь ему Тайдолла, которой он еще недавно говорил о своей любви.Неожиданно и, казалось бы, без особой причины закачалась Золотая Орда, затрещал ее остов. Если при Бердибеке только отдельные эмиры делали попытки выйти из ханского повиновения, то сейчас вдруг в разных концах Орды начались смуты. Кельдибек попытался подавить недовольство, взнуздать непокорных — и ничего не мог сделать. Вместо того чтобы собрать вокруг себя эмиров и с их помощью держать народ в кулаке, он продолжал натравливать их друг на друга.Тот, кто поднял тяжелый меч и не смог удержать его, непременно ранит себя.Первым почувствовал слабость хана эмир Мамай. Джанибек отдал в свое время Крым в управление потомству Токай-Темира, одного из отпрысков Джучи, но, когда на золотоордынский трон сел Бердибек, Мамай сумел выпросить этот улус себе. Он перевел свою главную ставку из Азак-Тана в Крым и стал осторожно и неторопливо прибирать к своим рукам земли в низовьях Итиля. Когда же ханом стал Кельдибек, Мамай окреп настолько, что почти вышел из подчинения Орды.В Золотой Орде еще во многом придерживались законов, установленных великим Чингиз-ханом, и потому, не являясь потомком Потрясателя вселенной, Мамай не мог объявить себя ханом. Поэтому, по его желанию, ханом стал Абдолла — внук одного из потомков Джучи. Государством правит тот, кому подчиняется войско, а оно было в руках Мамая.Полный желания добиться своего и зная, что, кто бы ни правил Золотой Ордой, любой хан станет противиться отделению Крыма и Сакистана, Мамай начал искать себе сильных сторонников. Взор его сразу обратился в сторону Литвы, где князем сидел Ольгерд, женатый на его дочери. Желая укрепить связь с орусутскими князьями, Мамай помог нижегородскому князю Дмитрию Константиновичу получить в управление великое княжество Владимирское, отобранное у малолетнего московского князя Дмитрия Ивановича. Исподволь, незаметно стал Мамай готовиться к походу на Сарай-Берке.Распри в Орде ширились. Булат-Темир, сына Тугана, из потомства Джучи, объединился с булгаро-татарами и захватил верховья Итиля. Тогайбек, из потомства Сибана, подчинил себе мордву и даже осмелился чеканить собственные деньги. Он отправился походом на город Рязань, плативший дань Золотой Орде, но был разбит орусутскими воинами.Неспокойно было и в Хорезме. Когда шкуру барана тянут со всех сторон, она начинает трещать, и никто не может заранее знать, какая ее часть оторвется. Неспокойно было у лезгин Северного Кавказа, что-то затевало обиженное Московское княжество.Словно черная пелена закрыла глаза хана Кельдибека — он не желал ничего видеть. Даже у подножья его трона было неспокойно. Эмиры, окружавшие его и постоянно пребывавшие в страхе быть убитыми своим повелителем, разделились. Во главе одной группы оказался Тюре-бий, в другой находились эмиры Хаджи-Тархан, Хаджи-Черкес и Науруз Мухаммед.Тюре-бий, как и при прежнем хане, был любим и уважаем Кельдибеком. Он научил его стравливать между собой эмиров, но бий забыл, что могилы для всех одинаковы.Однажды хан позвал Тюре к себе и сказал ему:— Вчера в моем шатре был Мангили. Он сказал, что это ты учил Бердибека убивать преданнейших эмиров и что если я не избавлюсь от тебя, то скоро стану похожим на прежнего хана.Этой же ночью Мангили, вышедший по нужде из своей юрты, исчез. Только через несколько дней его случайно нашли далеко от аула в глубоком овраге. У старого бия был сломан позвоночник. Кельдибек велел похоронить Мангили с подобающим ему почетом и над могилой поставить мазар.Хан был молод, но постоянный страх потерять золотой трон сделал его ум изощренным. Ему нравилось, когда неугодного для него человека убивал кто-нибудь другой, а не он сам. Через несколько дней Кельдибек пригласил в свою ставку горячего и своенравного Софы — сына Жарака, брата Мангили-бия, а затем велел позвать Тюре.Ничего не подозревавший бий спокойно вошел в ханскую юрту, но когда увидел сидящего здесь Софы, темное лицо его, похожее от старости на днище закопченного казана, покрылось смертельной бледностью, а глаза, как две испуганные мыши, заметались в орбитах. Ответив на приветствия Тюре, хан сказал:— Софы, я недоволен тобой. Пусть свидетелем нашего разговора будет почтенный аксакал Тюре-бий…Софы вздрогнул, тело его напряглось. Он хорошо знал, что бывает с тем, кем недоволен Кельдибек.— Великий хан, я не знаю за собой никакой вины. Ни словом, ни делом я не обидел вас…Хан медленно покачал головой, пошевелил губами:— Не мне нанес ты обиду, а своему благодетелю покойному — Мангили-бию. Говорят, ты долго жил подле него, и почтенный старец учил тебя мудрости…— Я ничего не сделал ему плохого…Кельдибек вздохнул, на лице его появилось выражение досады.— Ты его родственник и уже хотя бы поэтому должен уважать дух покойного. Почему ты до сих пор не отомстил за его смерть?— Я не знаю, кто убил его.— Убийца сидит напротив тебя, — скучающе сказал хан. — Мангили убил Тюре.— Великий хан! — в отчаянии крикнул бий, но Кельдибек не дал ему говорить.— Убийца Тюре, — жестко повторил он. — Это говорю я, хан Золотой Орды. Мангили открыл мне тайну, а я поделился ею с бием, потому что всегда считал его верным и преданным человеком. Он же, думая о своих интересах, приказал джигитам убить достойнейшего человека, почтенного Мангили. — Хан повернулся к Тюре.— Быть может, я говорю неправду? — высокомерно спросил он.Бий стоял на коленях, протягивал к Кельдибеку руки, моля о пощаде. Он не мог сказать, что хан лжет, потому что это было бы еще большее преступление, чем убийство Мангили.— Прости меня, великий хан!..Но Кельдибек словно не слышал Тюре. Он, не отрываясь, смотрел на Софы:— Я разрешаю тебе отомстить.Софы метнулся к бию, рывком схватил его за седую бороду и запрокинул голову. Тускло сверкнул нож…Хан неподвижно сидел на троне, спокойно наблюдая за происходящим. Софы стоял перед ним в одежде, залитой кровью.— Ты посмотри, Софы, — брезгливо сказал Кельдибек, — какая черная, грязная кровь текла в жилах Тюре-бия. Вели своим джигитам, пусть тело этого кабана они завернут в кошму и ночью увезут подальше в степь. * * * Хан был в хорошем настроении. Легко и просто убирал он со своего пути врагов, убирал чужими руками. С каждым днем крепло убеждение, что никого подолгу нельзя держать у подножья трона, потому что обязательно наступит такое время, когда смотрящий снизу захочет сам стать ханом. Люди должны приходить и уходить. Всегда найдутся такие, кто мечтает стать подстилкой под ногами повелителя Золотой Орды, кто готов служить за жирную кость и с подобострастием заглядывать в глаза.После того как Софы убил Тюре-бия, прошло не более месяца. Кельдибеку вдруг пришла мысль, поразившая его своей простотой. Не могло ведь так быть, чтобы Тюре оказался последним врагом. Непременно где-то должны были быть другие. Надо только хорошо подумать, перебрать в памяти слова и поступки близких к нему эмиров. Что-то уж очень тихо сидят в своих улусах Науруз и Хаджи-Черкес. Когда тихо — это тоже плохо. Тихие принимают неожиданные решения.Чем больше думал хан о своих эмирах, тем больше сомневался в их преданности. Больное воображение его рисовало картины одну страшней другой, и вскоре он твердо верил, что жизни его грозит опасность.Надо было свести вместе Науруза Мухаммеда и Хаджи-Черкеса и заставить их вцепиться друг другу в горло. Особенно страшным и ненавистным казался Кельдибеку Науруз Мухаммед. Эмир помог ему в свое время сесть на трон. Значит, он чувствует за собой силу, и кто знает, не захочет ли он завтра сделать ханом другого.Кельдибеку вдруг вспомнилась Тайдолла. Все это время он не думал о ней и сейчас бы, наверное, не вспомнил, если бы Науруз Мухаммед не взял ее себе четвертой женой. Как посмел эмир это сделать, если в свое время ей говорил о любви сам хан? Почему он не спросил разрешения у него, Кельдибека?Хан был недалек от истины. Видя несправедливость и жестокость по отношению к близким и преданным ему людям, Науруз Мухаммед все чаще думал о том, что он совершил ошибку, когда помог Кельдибеку.Пользуясь тем, что в Орде постоянно лилась кровь и ханское окружение было занято распрями и ссорами, эмир начал исподволь копить силы, потому что был уверен: наступит такой день и час, когда жестокая рука хана дотянется и до него. Науруз Мухаммед искал себе опору среди других эмиров, так же, как он, недовольных правлением Кельдибека. Их был в Орде немало. И первым откликнулся Хаджи-Черкес.И когда эмир услышал, что хан вызывает их обоих в Сарай-Берке, и, зная, как умеет Кельдибек расправляться с неугодными, натравив их друг на друга, он послал своего человека к Хаджи-Черкесу со словами предостережения. Еще он предлагал не откладывать устранение хана. Хаджи-Черкес во всем согласился с Наурузом Мухаммедом и даже брался сам убить Кельдибека. В согласии эмиров на союз уже крылась будущая вражда. Каждый из них хотел стать ханом и стремился обогнать соперника, прийти к трону первым.Хаджи-Черкес приехал в Орду раньше, чем добрался сюда Науруз Мухаммед. Хан встретил его приветливо и, оставшись один на один, сказал:— Меня беспокоит то, что Науруз Мухаммед самовольно присоединил к своему улусу земли, которые я ему не давал. Есть слухи, что он собрался сделать то же самое и с твоими землями. Этим слухам можно поверить, потому что эмир коварен и жесток.Хаджи-Черкес знал, что такое вполне может случиться: эмиры никогда не отказывались взять то, что можно было взять у ослабевшего соседа, но сейчас Наурузу Мухаммеду, как и всем остальным, было не до этого. Каждый с тайным вожделением смотрел на золотоордынский трон.Хаджи-Черкес сделал вид, что поверил словам Кельдибека.— Если Науруз действительно задумал такое, — сказал он, — я лишу его жизни.Кельдибек обрадовался. Враги легко втягивались в привычную для него игру.— Я скажу об этом Наурузу Мухаммеду, как только он приедет, в лицо. Ты сможешь сам убедиться в правдивости моих слов.— Я утоплю его в крови! — свирепо сказал Хаджи-Черкес. — Если, конечно, будет на это ваше разрешение, великий хан.Не отводя от эмира возбужденно горящих глаз, Кельдибек шепотом про— изнес:— Разрешаю. Коварный должен быть наказан. — Он провел по лицу ладонями.Сердце хана ликовало. Он забыл обо всем на свете. Мысленно он видел обоих эмиров мертвыми.С нетерпением ждал Кельдибек приезда в Орду Науруза Мухаммеда, и, когда тот наконец появился во дворце, он встретил его, сидя на троне, весь напряженный, словно тетива лука.Кроме Хаджи-Черкеса и двух сопровождающих его батыров, в зале, где хан обычно принимал гостей, никого не было. Даже личной страже он велел выйти за дверь.Науруза Мухаммеда сопровождал только один воин — высокий, темнолицый, с глубоко упрятанными под нависающими бровями глазами.Гости переступили порог и остановились в глубоком поклоне.— Я рад гостям, — хрипло сказал Кельдибек. — Приблизьтесь.Науруз Мухаммед и воин подошли к подножью трона.— Ассалам агалейкум, — произнес эмир, по степному обычаю протягивая к хану руки.Кельдибек с холодной усмешкой ответил на рукопожатие. Науруз Мухаммед отступил в сторону, уступая место сопровождающему его воину.Необъяснимое беспокойство охватило хана, но руки уже были протянуты, и он не успел их отдернуть. Железные пальцы стиснули его запястья. Кельдибек рванулся, хотел крикнуть, но в это время Науруз Мухаммед бросился на него и, схватив за горло, прижал хана к спинке трона.Через некоторое время, когда все было кончено и тело хана обмякло, эмир отступил в сторону.— Все, — сказал он шепотом и оглянулся вокруг.Хаджи-Черкес и сопровождающие его воины по-прежнему спокойно сидели на своих местах.— Аминь, — сказал Хаджи-Черкес.— Аминь, — повторили, как эхо, воины.Наступила гнетущая тишина, и первым ее нарушил Хаджи-Черкес:— Приподнимите Кельдибека. Усадите его ровнее на троне…Воины бросились исполнять приказ, сам же эмир неторопливо подошел к двери, широко распахнул ее и громко сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33