Первым начал Жерве, который женился на Каролине Буше, дочери крупного фермера из окрестностей Шантебле, веселой и крепкой блондинке, с красивыми чертами лица, женщине-хозяйке, созданной для того, чтобы разумно управлять своим маленьким народом — прислугой. У нее хватило благоразумия по окончания парижского пансиона вернуться к земле, не стыдиться ее, а полюбить, ибо она желала извлечь из нее все, дабы построить с ее помощью надежное счастье всей своей жизни. Она принесла в приданое участок лугов неподалеку от Лиллебона, увеличивший поместье на тридцать гектаров. Но главное, она принесла с собой добрый нрав, здоровье, уменье вставать на заре, управлять птичьим и скотным двором, — словом, всем хозяйством, и эта рачительная хозяйка была весь день на ногах и ложилась спать последней в доме.
Второй была Клер, чей брак с Фредериком Берто, намечавшийся уже давно, наконец состоялся. По этому поводу было пролито много сладостных слез; воспоминания о Розе, которую он любил, на которой должен был жениться, омрачили все сердца в день свадьбы, когда процессия, возвращаясь из мэрии, поравнялась с маленьким жанвильским кладбищем. Но прежняя любовь, длительная привязанность и нежность верного юноши за долгие годы работы на ферме перешла на младшую сестру и стала как бы еще одним связующим звеном. У Фредерика не было никакого состояния, он принес в семью лишь свою неизменную преданность, стал как бы братом Жерве за те долгие месяцы, когда они вместе, бок о бок, как два неутомимых вола в одной упряжке, обрабатывали землю Шантебле. Это было благородное сердце, в котором нельзя было усомниться, преданный помощник, муж, с которым можно прожить долгую жизнь в мире и согласии.
С тех пор точно определилось, к кому переходит управление фермой. Матье в пятьдесят пять лет вручил бразды правления Жерве, сыну земли, как он в шутку называл его, — первому, кто родился здесь, кто никогда не покидал отца, его правая рука, его мозг, его сердце. А Фредерик, в свою очередь, станет мыслью и силой Жерве, преданным помощником в их общем труде. Отныне им вдвоем суждено продолжить дело Фроманов, совершенствуя способы обработки земли, заказывая через Дени на заводе Бошена новые машины, извлекая из земли самые обильные урожаи, какие она только способна дать. Обе женщины также поделили между собой власть: Клер уступила Каролине, более крепкой, более подвижной, повседневное наблюдение за хозяйством фермы, оставив за собой лишь бухгалтерскую часть, контроль за поступлением солидных денежных сумм, расход и приход. Обе пары были, можно сказать, как на подбор, они словно дополняли друг друга, что помогало им с успехом выполнять любую, даже самую трудную, работу, не боясь при этом ссор и разногласий. И впрямь это была идеальная община, она стремилась к успеху, беспрестанно трудясь иод благодатными лучами солнца во имя счастья и изобилия Шантебле.
Но если Матье и отрекся от власти, он тем не менее оставался владыкой, творцом, оракулом, которому внимали, которого слушались, к которому обращались за советом. Он по-прежнему жил с Марианной в любви и дружбе; они и теперь занимали бывший охотничий домик, переоборудованный в большой и комфортабельный дом, и напоминали основателей династии, в расцвете сил удалившихся на покой; они были счастливы тем, что вокруг них растет и крепнет бесчисленная поросль — дети их детей. Кроме Клер и Жерве, были еще Дени и Амбруаз, которые первыми вылетели из гнезда завоевывать свое счастье в Париже. В счастливом доме вместе с родителями по-прежнему жили три дочери — Луиза, Мадлена и Маргарита; все три уже почти на выданье, да еще три младших сына — Грегуар, шалопай и вольнодумец, упрямый и настойчивый Николя и по-детски мечтательный Бенжамен. Весь этот маленький мирок набирался сил в родном гнезде, на пороге открывавшейся перед ними жизни, ожидая каждый своей очереди выпорхнуть прочь. Здесь жила и Шарлотта, вдова Блеза, с двумя детьми — Бертой и Гийомом; втроем они занимали верхний этаж, где Шарлотта устроила себе мастерскую. Она могла считаться даже богатой, так как небольшая доля в прибылях завода, выделенная ей Дени, увеличивалась с каждым годом. Однако она по-прежнему много работала для торговца миниатюрами, чтобы, как она весело говорила, иметь карманные деньги на подарки детям в день их свадьбы. Тем более что о замужестве Берты уже подумывали. Это будет, наверное, первая внучка Матье и Марианны, которая выйдет замуж. Мысль о том, что они станут прадедушкой и прабабушкой, радовала их безмерно.
Четыре года спустя, первым из младших, вылетел из гнезда Грегуар. По этому поводу было немало неприятностей, целая драма, которую родители, впрочем, уже с некоторых пор предчувствовали. Грегуар не отличался благоразумием. Коренастый, подобранный, с насмешливой физиономией, с блестящими глазами, он с детства был самым беспокойным и неуемным в семье. Детство его прошло в лесах Жанвиля, он вечно отлынивал от уроков, а позднее прескверно учился в Париже, откуда вернулся веселый и здоровый, пока не решаясь остановить свой выбор на каком-нибудь ремесле или профессии. В двадцать четыре года он только и знал, что охотиться, удить да скакать верхом на лошади по всей округе, хоть был не глупее и не ленивее других. Но он упрямо и весело отстаивал право жить в свое удовольствие, как ему вздумается. Хуже всего было то, о чем уже говорил весь Жанвиль: вот уже несколько месяцев, как Грегуар возобновил свою юношескую дружбу с Терезой Лепайер, дочерью мельника, и по вечерам их не раз видели в укромных уголках, под ивами Иезы.
Как-то утром Матье отправился посмотреть, появились ли уже выводки куропаток на полях по пути к Mapeю, и взял с собой Грегуара. Как только они остались одни в лесных порослях на плоскогорье, Матье обратился к сыну:
— А знаешь, мальчик, я тобой недоволен... Мне непонятна твоя праздность здесь, среди нас, где все работают. Я согласен ждать до октября, коль скоро ты обещал мне к этому времени выбрать занятие, которое тебе по душе... Но что это еще за история? Мне рассказывали, что ты якобы встречаешься с дочерью Лепайеров? Неужели ты хочешь, чтобы у нас были большие неприятности?
Грегуар даже бровью не повел и только расхохотался.
— Отец! Надеюсь, ты не станешь бранить своего сына за то, что он свел дружбу с красивой девушкой... Вспомлика, пожалуйста, что именно я дал ей десять лет назад первый урок езды на велосипеде. И вспомни о белых розах, которые она помогла мне стащить в саду у мельника в день свадьбы Дени.
Он окончательно развеселился, припоминая свое детское увлечение, забавы у маленькой речушки, походы в чашу леса за ежевикой, которой дети лакомились в уголках, известных лишь им одним. Былая неясность, очевидно, вспыхнула с новой силой, как пожар, который не щадит ничего, ибо Грегуар рассказывал об этих далеких временах с краской на щеках, со сверкающим взором.
— Бедняжка Тереза, ведь многие годы мы с ней были враги не на живот, а на смерть из-за того, что однажды, возвращаясь с праздника, я толкнул ее в лужу и она испачкала платье... Правда, этой весной мы помирились, случайно встретившись в маленьком лесочке Монваля. Ну скажи, пожалуйста, отец, разве это преступление поболтать немного при встрече, если нам обоим это приятно?
Матье встревожила горячность, с какой Грегуар оправдывался, и он попытался объяснить сыну:
— Конечно, это не преступление, если вы ограничиваетесь одними только «здравствуйте» и «до свидания». Но говорят, что вас видят вдвоем по ночам, в обнимку, кому-то даже показалось, что он приметил вас в густой траве прибрежного оврага, где вы мечтали при луне.
И когда Грегуар в ответ еще громче расхохотался радостным молодым смехом, Матье строго добавил:
— Послушай, мальчик, мне совсем не по вкусу выступать в роли жандарма при своих сыновьях... Единственное, чего я хочу, — чтобы ты не впутал нас в неприятности с Лепайерами. Ты знаешь, какие у нас отношения: они будут счастливы сделать нам пакость. Так не давай им повода для жалоб, оставь в покое их дочь.
— О, я очень осторожен! — воскликнул юноша в порыве откровения. — Бедная малютка, она уже заработала не одну оплеуху; видишь ли, ее отцу тоже рассказали, что нас видели вместе, а он заявил, что скорее утопит ее, чем отдаст мне.
— Ну вот то-то, — заключил Матье. — Значит, решено. Ладно? Я рассчитываю на твое благоразумие.
Они шли полями до самой фермы Марей. По обе стороны дороги то и дело взлетали выводки куропаток. Охота обещала быть отличной. На обратном пути оба шли медленно и молчали. Каждый думал о своем,
— Я хочу, чтобы между нами не было недоразумений, мой мальчик, — вдруг начал Матье. — Не подумай, что я помешаю тебе вступить в брак по твоему выбору и буду требовать для тебя богатой наследницы. Блез женился на девушке без приданого. Так же поступил и Дени, не говоря уже о твоей сестре Клер, которую я отдал за Фредерика, простого работника на нашей ферме... Я вовсе не отношусь свысока к Терезе. Напротив, по-моему, она очаровательна, одна из самых хорошеньких здешних девушек, пусть невысокая, зато живая, решительная, с розовой мордашкой под шапкой золотых кудрей — кажется, всю ее словно припорошило мукой.
— Правда, отец? — прервал его с горячностью Грегуар. — Если бы ты знал, какая она нежная, славная, бойкая девушка! Она любого мужчину за пояс заткнет, самому господу богу сдачи даст... Напрасно они ее колотят, все равно никогда она не смирится. Если она чего захочет, обязательно поставит на своем, даже мне, пожалуй, не удастся ее удержать.
Погруженный в свои мысли, Матье почти не слушал сына.
— Нет, нет, — продолжал он, — в самой мельнице я вовсе не вижу ничего зазорного. Но только такой тупой упрямец, как Лепайер, не умеет извлечь из нее выгоды. С тех пор как с нашей легкой руки в Жанви-ле снова стали сеять хлеб, Лепайер мог бы скопить целое состояние, смени он старый механизм и колесо, которое теперь гниет, порастая мохом... Я бы завел хорошую паровую машину и проложил железнодорожную ветку, которая соединила бы мельницу со станцией.
Он продолжал развивать свою мысль, а Грегуар, слушая его, опять развеселился и попытался обратить все в шутку:
— Ну, что ж, отец, — сказал он, — тебе ведь хочется, чтобы я выбрал себе профессию. Вот и чудесно. Женюсь на Терезе и стану мельником.
Захваченный врасплох, Матье воскликнул:
— Нет, нет! Я просто рассуждал... Ведь ты же обещал мне быть благоразумным, сынок. Еще раз прошу тебя: ради нашего общего спокойствия оставь Терезу, От Лепайеров, кроме неприятностей, ждать нечего.
Они вернулись на ферму, и разговор прекратился. Вечером отец передал матери беседу с сыном, это взволновало ее еще больше, она просто не знала, что и делать. Однако следующий месяц прошел без происшествий.
Однажды утром Марианна была крайне удивлена, зайдя в комнату Грегуара и не обнаружив его на месте. Обычно он приходил поздороваться с ней. Быть может, он поднялся раньше и отправился на прогулку по окрестностям? Легкая дрожь охватила ее, когда она вдруг вспомнила, как нежно он обнял ее дважды перед сном, делая вид, что дурачится. И так как Марианна продолжала поиски, она заметила на камине письмо, адресованное ей, — милое письмецо, в котором сын извинялся за причиняемые огорчения, просил также извиниться за него перед отцом, впрочем, никаких объяснений он не давал, а сообщил лишь, что ему на время необходимо покинуть родной дом. Тяжелым ударом для дружной и сплоченной семьи был поступок этого самого избалованного из всех сыновей, первого, кто в порыве сумасбродства решил порвать связь с родными. Их мучила мысль, что он, быть может, уехал не один. Когда они восстанавливали в памяти прискорбное происшествие, Шарлотта вспомнила, что слышала, как Грегуар ушел к себе, а затем тотчас же спустился, еще до того, как слуги успели запереть дверь. Вероятно, он побежал к Терезе, которая дожидалась его где-нибудь в кустах, а затем они вместе помчались во Вье-Бур, откуда последний поезд на Париж отходил в двенадцать двадцать пять. Так оно действительно и было: после полудня стало известно, что Лепайеры подняли страшный скандал по поводу бегства Терезы, обратились в полицию, требуя, чтобы беглянку вместе с ее совратителем вернули под отчий кров, закованную в цепи, с кандалами на руках. Мельник тоже нашел в комнате дочери письмо. В нем она мужественно и открыто заявила, что, получив накануне очередную порцию пощечин, поняла, что с нее достаточно; она уезжает по своей доброй воле и увозит Грегуара, так как в двадцать два года девушка уже не ребенок и сама знает, как ей поступать. Ярость Лепайера усугублялась еще и потому, что он никому не осмеливался показать письмо, опасаясь, что его супруга, бывшая с ним на ножах из-за старшего сына Антонена и вымещавшая свою злобу на Терезе, не упустит случая поиздеваться над обманутым отцом да еще будет твердить, что этого надо было ожидать, что именно он повинен в том, что вырастил такую шлюху. Дело кончилось рукопашной, и целую неделю вся округа только и говорила что о бегстве одного из сыновей владельца Шантебле с дочерью мельника, к великому огорчению Матье и особенно Марианны, чье бедное, измученное сердце страдало от того, что вокруг этой истории поднялась такая грязь.
Пять дней спустя, в воскресенье, дела приняли еще более скверный оборот. Так как поиски оставались безуспешными, Лепайер, пьяный от ненависти, явился на ферму, но во двор не вошел и обрушил с дороги на Фроманов целый поток ругательств. Матье как раз не было дома, и Марианне стоило большого труда удержать Жерве и Фредерика, которые так и порывались заткнуть мельнику глотку. Когда Матье вечером вернулся на ферму, он был сильно опечален происшедшим.
— Так продолжаться дальше не может, — сказал он жене, ложась спать. — Можно подумать, что мы прячемся, что мы в чем-то виноваты. Завтра я постараюсь с ним повидаться... Есть лишь одна возможность все уладить: поженить этих несчастных детей. Мы согласны, верно ведь? Ему тоже есть прямой смысл согласиться... Завтра же покончим с этим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95