Но ведь встречаются мужчины, которые терпеть этого не могут. Подспудные мысли вырвались наружу, и она бросила как бы вскользь:
— К тому же я могла бы не кормить ребенка сама. Можно взять кормилицу.
— Само собой разумеется, — подхватил муж. — Никогда я не позволил бы тебе кормить, — это было бы глупо!
Но он тут же спохватился, что допустил бестактность, и попросил у Марианны прощения, а в свое оправдание пояснил, что теперь ни одна мать не хочет брать на себя такую обузу, если средства позволяют нанять кормилицу.
— О, будь у меня рента в сто тысяч франков, я все равно бы сама кормила моих детей, хотя бы их была целая дюжина, — сказала Марианна со своей обычной спокойной улыбкой. — К тому же я наверняка заболела бы, если бы дорогой мой крошка не освобождал меня от избытка молока: значит, это и для моего здоровья он сейчас старается. Потом я бы считала, что не довела до конца своего дела, чувствовала бы себя ответственной за любую его болезнь! Да, да, я считала бы себя преступной матерью, матерью, которая не печется о здоровье своего ребенка!
Она обратила на сына взор своих прекрасных нежных глаз и с любовью смотрела, как жадно он сосет; она считала счастьем даже боль, которую он ей порой причинял, восхищалась, что он так жадно, как она
говорила, пьет. Любуясь младенцем, она мечтательно продолжала:
— Мой ребенок — у чужой груди! О, ни за что! Ни за что на свете! Я бы умерла от ревности, я его сотворила И хочу сама закончить свое творение! В противном случае это был бы не мой ребенок. Речь идет не только о его физическом здоровье; я имею в виду все его существо, его ум, душу — все это он должен получать только от меня, от меня одной. Если бы впоследствии он вырос глупым или злым, я бы непременно подумала, что это та, другая, — кормилица отравила его своим молоком... Дорогой, любимый мой сыночек! Когда он сосет с такой жадностью, я чувствую, будто вся переливаюсь в него, и это несказанное блаженство!
Она подняла глаза на стоявшего в изножье кровати Матье, который растроганно ею любовался. Улыбнувшись мужу, она весело добавила:
— В этом и ты тоже участвуешь!
— Ах, до чего же моя жена права! —вскричал Матье, обернувшись к Анжеленам. — Если бы все матери могли ее услышать, возможно, они и возродили бы во Франции обычай самим кормить своих детей! Пусть только поймут, что в этом — сама красота. Разве это не самая разящая и не самая возвышенная из всех красот?
Анжелены любезно посмеивались. Но чувствовалось, что этих закоснелых в своем эгоизме любовников, признающих лишь страсть, слова Матье не убедили. Маленькое происшествие, проявление неизбежной человеческой слабости, окончательно их отвратило: когда Жерве кончил сосать, Марианна заметила, что он замарал свои пеленки. Ее это только еще больше развеселило, и она, не стесняясь гостей, попросила мужа дать ей губку, подмыла, вытерла ребенка и перепеленала его во все чистое. В ясных солнечных лучах эта операция, это розовое человеческое тельце доставили ей огромную радость. Но те, кому ребенок не принадлежит, возможно, смотрят на такие вещи совсем иными глазами. Анжелены поднялись и стали прощаться.
— Итак, через девять месяцев? — пошутил Матье.
— Допустим, через восемнадцать, — ответил г-н Анжелен, — учитывая время на размышление.
Как раз в эту минуту под окнами раздался неистовый шум и пронзительные крики маленьких дикарей, резвившихся на свободе. Амбруаз нечаянно зашвырнул на дерево мяч. Блез и Дени старались сшибить его оттуда камнями, а Роза подпрыгивала и с криками тянулась к мячу, словно надеялась его достать. Анжелены удивились и встревожились.
— Бог ты мой, — пробормотала Клер, — что же с вами станется, когда их будет дюжина?
— Дом показался бы нам мертвым, если б не крики детей, — с улыбкой ответила Марианна. — До свиданья, дорогая, я приду к вам, как только начну выходить.
Март и апрель выдались великолепные, и Марианна оправилась очень быстро. Маленький домик, стоявший на отлете, затерянный в зелени лесов, не переставал излучать радость. Каждое воскресенье, когда Матье не ездил в контору, становилось как бы двойным праздником. В будние дни он уезжал рано утром, возвращался только к семи часам, вечно торопился, был завален работой. Но если утомительные поездки в город ничуть не портили его прекрасного настроения, зато он все чаще и чаще начинал задумываться о будущем. До тех пор их стесненные материальные обстоятельства не особенно его тревожили. Он не был честолюбив, но жаждал богатства; он знал, что жена, как и он сам, почитает за высшее благо здоровую жизнь на лоне природы, в мире и любви. Но, даже не помышляя о высоком положении или о богатстве с даруемыми им удовольствиями, он все чаще начинал задавать себе вопрос, как прожить, пусть и скромно, когда семья увеличивается с каждым годом. Если появятся еще дети, что тогда делать, откуда взять необходимые средства, — ведь с каждым новорожденным заботы отца о материальном положении семьи растут. Если не отказываешь себе в удовольствии производить на свет потомство, потрудись подумать и о средствах, чтобы было чем наполнить жадно открывающиеся голодные ротики. Создавай новые источники благосостояния, иначе ты станешь повинным в преступном легкомыслии. Не может честный человек производить потомство, как кукушка, не может бросать свой выводок на волю случая,
спихнуть все на чужие плечи. Подобные размышления возникали все чаще, так как с рождением Жерве возросли материальные трудности, и, несмотря на чудеса экономии, Марианне никак не удавалось дотянуть до конца месяца. Приходилось обсуждать самые малейшие затраты, экономить даже на сливочном масле для ребятишек, водить их в стареньких рубашонках, заношенных чуть не до дыр. В довершение всего дети росли, и соответственно увеличивались расходы. Трех старших отдали в жанвильскую школу, что стоило сравнительно дешево. Но ведь в будущем году предстояло определить их в лицей, а откуда взять деньги? Все эти серьезные вопросы и растущие с каждым днем заботы несколько омрачали дивную весну, с долгожданным приходом которой уже зацвела обширная жанвильская равнина.
Горше всего для Матье была мысль, что он навеки осужден оставаться в должности чертежника на бошеновском заводе. Даже если хозяин и удвоит когда-нибудь его заработок, все равно с семью или восемью тысячами франков ему не удастся воплотить в жизнь мечту о большой семье, которая произрастала бы свободно и гордо, подобно мощному лесу, обязанная своею силой, здоровьем и красотой лишь всеобщей доброй матери-земле, отдающей своим питомцам все соки. Вот почему с возвращением в Жанвиль земля неудержимо влекла к себе Матье, и во время длительных прогулок в голове его зрели пока еще неясные, но с каждым днем все более смелые планы. Он в задумчивости останавливался возле поля, засеянного пшеницей, раскинувшегося у опушки дремучего леса или по берегу стоячих вод, весело сверкавших на солнце, среди каменистой пустоши, поросшей колючим кустарником. В голове у него возникало множество туманных проектов, пробуждались столь дерзкие и удивительные мечты, что он еще не решался поведать их никому, даже жене. Безусловно, над ним посмеются, ведь он переживал еще ту смутную волнующую пору, когда изобретатель чувствует первое веяние открытия, еще не сформулировав даже для себя самого основной его идеи. Почему бы не обратиться к земле, к извечной кормилице? Почему бы и в самом деле не поднять эту целину, не вдохнуть плодородие в эти бескрайние леса и каменистые пустоши, которые пропадают здесь втуне? Разве во имя справедливости не должен он сам, да и все другие люди, зачиная ребенка, создать себе благосостояние, припасти пищу, засеять новое плодоносное поле, что с лихвой окупит расходы на новое существо, ничего не стоя обществу? Вот и все, но пока зто все было слишком расплывчато, неопределенно, и практическая сторона дела ускользала от Матье, сливаясь с заманчивыми прекрасными мечтами.
Прошло уже больше месяца с водворения Фроманов в деревне, и как-то вечером Марианна, уже вполне оправившаяся после родов, решила выйти навстречу мужу с крошкою Жорве в колясочке и подождать его у моста через Иезу, тем более что Матье обещал вернуться пораньше. Действительно, часам к шести он, как и обещал, подошел к мостику. Вечер был очень хорош, и Марианне захотелось сделать небольшой крюк, по дороге заглянуть к Лепайерам, чья мельница стояла в излучине реки, и купить у них свежих яиц.
— Отлично, — согласился Матье, — ты ведь знаешь, я просто обожаю эту старую романтическую мельницу. Однако, будь я ее владельцем, это не помешало бы мне разрушить ее до основания, построить все заново и приобрести современную машину.
Во дворе старинной постройки, сплошь увитой плющом, на них пахнуло очарованием старой сказки, и впечатление это еще усиливалось при взгляде на замшелое колесо, мирно дремавшее в неподвижной воде, усеянной кувшинками. Они застали во дворе всю семью: самого мельника, рыжего сухопарого верзилу, его супругу, столь же сухую и рыжую, — эту еще молодую, но уже озлобившуюся чету, — их сына Антонена, сидевшего на земле и своими маленькими ручонками копавшего ямку.
— Пришли, за яйцами? — спросила тетка Лепайер. — Конечно, они у нас есть, сударыня.
Но она не тронулась с места, разглядывая спавшего в колясочке Жерве
—- Так, значит, это и есть ваш последний. Толстенький мальчуган и хорошенький. Вы, видно, время зря не теряете.
Но Лепайер не сдержал издевательского смешка. И с фамильярностью крестьянина, обращающегося к горожанину, который находится в стесненных обстоятельствах, он сказал:
— Выходит, с этим у вас их пятеро, сударь? Не то что у нас, бедняков. Мы себе такого позволить не можем.
— А почему? — спокойно отозвался Матье. — Ведь у вас есть мельница, да и поле в придачу, значит, можно будет найти применение для рабочих рук, сколько бы их ни было, а труд их только удесятерит ваши доходы.
Для Лепайера эти простые слова были как бы ударом хлыста, и он просто взорвался, изливая накопившуюся в душе злобу. Да, уж во всяком случае, не развалюха-мельница его обогатит, раз она не обогатила ни его деда, ни отца! Что же касается чудесных полей, которые жена принесла ему в приданое, никогда они не окупят затрат даже па семена и навоз. Там все равно ничего не вырастет, хоть поливай их собственным потом. — Прежде всего, — ответил Матье, — ваша мельница нуждается в переоборудовании: надо сменить устаревший механизм, а еще лучше поставить новую паровую машину.
— Переоборудовать мою мельницу! Поставить каровую машину! Да это же сумасшествие! А главное, к чему? С тех пор как почти вся округа отказалась сеять хлеб, я и без того два месяца из трех простаиваю.
— А если ваши поля приносят мизерный урожай, — продолжал Матье, — значит, вы их плохо обрабатываете, вернее, действуете по старинке, обходитесь без удобрений и машин...
— Опять машины! Нет, все эти штучки только разоряют бедняков! Хотел бы я поглядеть, как это вы возьметесь за дело, как вы сами станете обрабатывать эту землю, с которой ничего не получишь!
Мельник окончательно вышел из себя, он ополчился на злую мачеху-землю, сваливая на нее собственные грехи, собственную свою лень и: косность. Он поездил по белу свету, сражался в Африке, о нем никак нельзя было сказать, что он человек темный, что он просидел в своей норе, как зверь какой-нибудь. Однако, вернувшись с военной службы и убедившись, что здесь не заработаешь даже на кусок черствого хлеба, он люто возненавидел землю. Земля обанкротилась, как и сам господь бог, крестьяне изверились в ней, до того она стала дряхлая, бесплодная, истощенная. Да и природа совсем спятила: то в июле выпадет снег, то в декабре начнется гроза — все времена года перепугались и только губят на корню урожай!
-- Нет, сударь, ничего не получится, с этим покончено. Земля, работа — все это уже отошло. Обворовали нас, да и только. Крестьянину, сколько он ни надрывайся, скоро и на прокорм себе не заработать. Лучше уж я в реку брошусь, чем допущу, чтобы моя жена еще раз родила, потому что не велика радость плодить нищих. Если наш Антонен не будет иметь братьев и сестер, так после нашей смерти он хоть как-то перебьется... Вот он, Антонен, перед вами! Клянусь, ни за что я его крестьянствовать не пущу, если он только сам не захочет. Пусть учится всем наукам, пусть переезжает в Париж. Бог ты мой, да я ему всегда скажу, что он прав, что только в Париже молодой, здоровый парень может добиться успеха, разбогатеть... Пусть продает все, пускай собирает урожай на парижской мостовой! Только там произрастают деньжата, и я только о том и жалею, что в свое время не попытал счастья.
Матье рассмеялся. Не странно ли, что он — горожанин, человек образованный, ученый, мечтает вернуться к земле-прародительнице, источнику всех благ и силы, а этот крестьянин, этот крестьянский сын проклинает и честит землю и мечтает, чтобы его отпрыск окончательно от нее отрекся... Впервые Матье так поразило это знаменательное противоречие, этот зловещий процесс: с каждым годом все больше людей уходит из деревни в город, истощая и подрывая силы нации.
— Вы заблуждаетесь, -- весело отозвался Матье, желая смягчить резкость спора. — Не изменяйте земле, эта старая любовница способна отомстить. На вашем месте я бы удвоил усилия и добился от нее всего, чего хочу. Ведь она остается плодовитой, как в первый день творения, и когда о ней пекутся и заботятся, платит сторицею.
Но Лепайер не унимался, он даже кулаками потряс.
— Нет, нет! Надоела мне эта потаскуха...
— И вот еще что меня удивляет, — продолжал Матье, — почему до сих пор не нашлось смелого, умного человека, который сумел бы извлечь выгоду из этого огромного заброшенного владения, из этого Шантебле, где отец Сегена собирался создать себе королевскую резиденцию. Сколько здесь невозделанной земли, сколько лесов, которые необходимо проредить, сколько пустошей, вполне пригодных для хлебопашества. Какая прекрасная задача, какое поле деятельности для настоящего человека!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95