– Ну-ка спой что-нибудь подушевнее!
– Ладно. Тогда перестаньте бить меня. – Каору предчувствовал, что когда-нибудь на него обрушится подобная беспричинная агрессия. Почему – он не знал. Он много раз видел похожий сон. Может быть, благодаря этому сну он смог внутренне подготовиться к наихудшему развитию событий. Его сковывал страх, переполняли сомнения, сможет ли он спеть. Но если он не споет, пытка продолжится. Разве не пением он всегда решал свои жизненные трудности? Он пел, когда пришел в дом Токива. Разве ему не нужно было петь, чтобы успокоить души умерших отца и матери? А для чего он развил свой голос и, достигнув совершенства, вышел на сцены Европы? Ради уважения и любви покойной матери и Фудзико. Этот голос создавался долгими годами. Молитвы семьи, что жила любовью и музыкой, помогли ему родиться на свет. Каору вдохнул через нос, превратил свое избитое тело в единый музыкальный инструмент и запел. Чтобы пробудить в своих мучителях сострадание, он выбрал песню Хибари Мисоры «Саке в печали».
Пока еще он не потерял голоса, доказательства того, что он – Каору Нода. Пока еще он не потерял Фудзико. Потому что он поет. Прекратив петь, Каору лишится своего прошлого и исчезнет из этого мира. Так думал он и пел, не умоляя о спасении собственной шкуры, а ради тех, кто когда-то любил его.
Мужики притихли и дослушали песню до конца. Картавый сказал:
– Закроешь глаза – и будто баба поет.
Парень из Кансая добавил:
– Жалко такой голос грохнуть.
Неужели в них проснулось сострадание?
Картавый спросил:
– Ну, что делать-то будем? Лишать его голоса? А может, позабавимся с ним? Чего интересного, если мы голоса его лишим? Тебе, поди, тоже захотелось? Странный у него голосочек-то. Так и хочется…
У Каору были завязаны глаза, и он не видел, что они собираются с ним сделать. Неужели его голос пробудил в них желание убить его?… Значит, «Саке в печали» станет его последней песней? Способны ли они услышать его завещание? Каору сказал:
– Остановитесь.
В его голосе больше не было силы. Но мужики не слушали его, они волоком потащили его, бросили ничком на кровать и накрыли голову подушкой.
– Намажь ему жопу маслом, – сказал кансаец картавому.
Каору догадался, что с ним собираются сделать, и попытался сопротивляться, но его стали душить, и он не мог пошевелиться. Картавый стащил с Каору трусы.
– Супердевственное оливковое масло. То, что доктор прописал, – заржал он.
Каору почувствовал в себе скользкую жидкость. Это наказание за то, что он любил Фудзико? Без всякого суда и следствия ему сейчас вынесут этот дикий приговор? Каору стиснул зубы и, терпя пытку и унижение, представлял перед собой грустное лицо Фудзико. Он увидел и профиль покойной матери. «Фудзико, неужели любовь к тебе требует такой жестокой развязки? Мама, прости мне мою гордыню и не печалься от того, что сын твой попал в такой переплет…»
Впервые в жизни Каору возненавидел свой голос, который и в мужчинах возбуждал низменные страсти.
От боли и унижения у Каору не осталось сил сопротивляться, он неподвижно лежал на кровати. Исполнители приговора курили и обменивались шуточками:
– Ты должен быть нам благодарен. Мы твой драгоценный инструмент, которым ты торгуешь, не повредили.
– Ага. Мы сделали из тебя бабу, теперь сможешь петь еще тоньше. Будет тебе наука. В мире есть границы, через которые нельзя переступать.
Произнеся это издевательское нравоучение, они удалились.
Каору не мог сдержать стонов, но у него сразу же возник план мести: «Я убью их. И того, кто отдал им приказание, найду и убью».
Голос, вызвавший грязные желания у мужиков, сводил с ума и самого Каору.
7.2
Синяки от побоев и следы от ударов ремня отзывались болью, но он был молод, и все заживало быстро. Осмотрев рваные раны в анусе, врачи сказали, что некоторое время ему придется соблюдать постельный режим. Первые три дня он лежал на животе, не шевелясь, и только через неделю наконец смог ходить. Учитывая специфический характер ран, в больнице ему предоставили отдельную палату, относясь к нему с особым вниманием. Втайне от Сигэру Андзю и Амико ухаживали за ним. Выгнав Каору из дома, Сигэру не стал навещать его в больнице. Каору никому не рассказал, что именно с ним произошло. Андзю хотела было сообщить в полицию, но он отговорил ее. Однако это не означало, что он примирился со своей судьбой: желание отомстить оставалось прежним.
В больничной палате Андзю все время плакала и корила себя: во всем, что случилось с Каору, виновата она, Андзю, устроившая его встречу с Фудзико. Она хотела подыскать место, где Каору мог бы чувствовать себя в безопасности, а она была бы рядом с ним… Но Каору сказал, что он никуда не переедет, что если бояться нападения, то они будут вертеть тобой так, как им заблагорассудится. Каору отвергал все утешения Андзю, казалось, он превращал злость в мужество, пытаясь преодолеть страх.
Все происходило у Каору дома, глаза его были завязаны, и никаких следов преступники не оставили. Но Каору хотел заманить их к себе, а Ино и Кумоторияма пообещали, что помогут ему исполнить его план мести. Каору, ничего не скрывая, рассказал им о своем унижении. Кумоторияма выразил странное сочувствие: я прекрасно знаю, какую боль ты чувствуешь. Видимо, боль от впивавшихся трусов маваси гораздо сильнее, чем могут себе представить зрители, наблюдающие за поединком сумоистов. Не напрягая ягодицы, не соберешь силы для победы. Знающие сумо не понаслышке говорили, что борцы с обострившимся геморроем всегда проигрывают. Кумоторияма пообещал: пусть только найдут преступников, а он уж заставит их испытать боль втрое сильнее, чем испытал Каору. Ино полагал, что преступники, должно быть, связаны с какой-нибудь бандитской группировкой, и неплохо разузнать об этом у дяди Кумоториямы, бывшего главаря группировки Ханада, ныне директора дочерней компании «Токива Сёдзи». Им было бы гораздо проще осуществить свой план, прикрываясь именем Киёмасы Ханады, считал Ино. Дождавшись, когда Каору выпишут из больницы, три разгневанных товарища пошли в офис Киёмасы Ханады.
Бывший главарь бандитов Ханада не забыл Каору, благодаря которому его группировка превратилась в дочернюю компанию «Токива Сёдзи». Похоже, он больше не таил зла на юнца, в руках которого оказалось будущее группировки. Прошло несколько лет, и он встретил Каору с улыбкой, как добрый дядюшка.
– Киси рассказал мне. Ты, кажется, хочешь отомстить парням, которые вставили тебе. Помнишь хотя бы, как они выглядели?
Каору мог передать только, как звучали их голоса и каковы особенности их разговора. Знал ли их Киемаса или нет, осталось загадкой, он шмыгнул носом и сменил тему разговора:
– Кстати, сам-то ты понимаешь, в какой переплет попал?
– Похоже, я кому-то помешал. Но чем, я не знаю. Если вы это знаете, то расскажите. Глупо становиться жертвой бессмысленного насилия. Что такого я сделал?
– Не бывает насилия, которое подчиняется логике. Тебе бы радоваться, что все еще так обошлось.
Киёмаса говорил те же слова, что и любители жареного мяса. Каору насторожился: даже добропорядочный дядюшка в глубине души был на стороне поедателей мяса. Киемаса продолжил:
– А любовь разве подчиняется логике? Тебе знакома такая добродетель, как уйти с достоинством' Наблюдать из кладбищенской тени за счастьем той, которую любил когда-то, – вот что такое любовь. Разве не так?
Каору пришел сюда не затем, чтобы выслушивать проповеди Киёмасы о любви. Не скрывая раздражения, он резко ответил Киёмасе:
– Я уходить не собираюсь.
– Ты, видно, не догоняешь, – с досадой сказал Киёмаса, посмотрел на пришедших вместе с Каору своего племянника Кумоторияму и Ино, покачал головой и заорал: – Послушай, парень, я пытаюсь тебя защитить. Самое страшное только начинается. Если ты не откажешься от своей любви, против тебя ополчится вся страна. Как можно оставить в покое парня, который любит жену принца? От этого рухнет авторитет императорского двора и единство японского народа разлетится на куски. Ты пытаешься нарушить государственный порядок.
– Фудзико пока не жена принца.
– Но когда она ею станет, ты превратишься в досадную помеху. Ладно, если ты такой тупой, смотри. – Киёмаса позвал секретаря и приказал ему: – Позови Гэна и Канэсиро.
В кабинет директора вошли два парня крепкого телосложения. Одного слова приветствия было достаточно, чтобы Каору понял: это его мучители. Заметив Каору и Кумоторияму, они старались не встречаться с ними глазами. Каору небрежно встал со стула и, делая вид, что ищет сигареты, схватил стоявший в стойке для зонтов деревянный меч, обернулся и обрушил его на головы обидчиков. Не обращая внимания на попытки Киёмасы остановить его, он лупил куда придется: по макушкам, плечам, рукам парней. Схватившись за головы, те метнулись к стене, пытаясь убежать. Кумоторияма не мог спокойно наблюдать за этим, он схватил Каору, стараясь удержать его. Каору тяжело дышал, пинками раскидывал столы и полки. Он во весь голос заорал на Киёмасу:
– Значит, это твоих рук дело? Я и тебя в порошок сотру!
Кумоторияма отобрал у него деревянный меч, наставил острием на парней, приготовившихся к ответным действиям, и постарался утихомирить Каору:
– Успокойся, Каору. Если хочешь отомстить им, у тебя будет такая возможность – отведешь душу, пока тебе легче не станет.
– Да он как с цепи сорвался, – бросил Киёмаса и добавил еще грубее, чем раньше: – Короче, я приказал им напугать тебя. А меня знаешь кто попросил? Твой отец, Сигэру Токива. Чтобы показать всем, что тебя проучили. За тобой охотятся многие негодяи, и я защитил тебя, наказав первым, чтобы остальные подонки к тебе не совались. Скоро за твою голову объявят награду. Если не хочешь сдохнуть, смывайся побыстрее.
Но до Каору эти объяснения никак не доходили. Он не мог успокоиться, пока не обрушит сжатые кулаки на Киёмасу.
– Ты вообще о чем? – Кумоторияма хотел разобраться в том, что происходит.
– Директор компании «Токива Сёдзи» и господин Киёмаса сговорились уничтожить любовь Фудзико и Каору, сделать так, будто ее и не было. Эй, Ханада, разве Каору похож на террориста, который задумал свергнуть власть императора?
– Каору – просто парень, свихнувшийся от любви.
– Вот видишь. А два добровольных помощника, накинувшихся на Каору, судя по всему, элементарно испугались этого влюбленного психа. – Трясясь мелкой дрожью, Ино пытался сопротивляться Киёмасе, подтрунивая над ним изо всех сил.
Киёмаса засопел и прикрикнул на Ино:
– Эй ты, заткнись!
В уголках его губ пузырилась слюна, он напыщенно изрек:
– Защищать Японию – значит защищать императора.
– Ничего подобного! Как можно защитить Японию, не защищая ее народа? – не сдавался Ино.
– И спорт, и искусство, и политика – все это существует по воле императора. Нынешняя Япония остается Японией именно потому, что есть император. Разве не так? Приходят ли Черные корабли или оккупационные войска, император не меняется. Чтобы Япония была самостоятельной страной, свободной от посягательства других государств, император должен сохранять священную неприкосновенность. А если такие отбросы, как вы, начнете пачкать императорский двор, куда покатится Япония?
Ино, которому было приказано молчать, заявил во всеуслышание:
– Он живет в довоенной Японии.
Киёмаса зыркнул на него и продолжил еще громче:
– Его величество господин император – символ доброты, он несет на своих плечах печали нашего народа. Даже если Япония обнищает, императорский двор останется. Потому что в сердцах японцев правит его величество господин император. Народ любит его и обязан заботиться о нем.
Ненависть Каору подхлестывала Ино. На висках у него бились синие жилки, он яростно набросился на Киёмасу:
– Значит, вы избивали Каору, чтобы выполнить эту обязанность? Ничего себе забота об императоре! Вы просто используете его имя, чтобы оправдать свое насилие. Говоря об уважении к императору, вы угрожаете тем, кто не разделяет ваших взглядов, издеваетесь над ними и делаете вид, что государство и вы – это одно и то же. Если вы действительно уважаете императора и хотите сделать что-нибудь для Японии, охраняйте здоровье и безопасность народа, о котором заботится сам император. Если вы настоящие патриоты, вам стоит навлечь небесную кару на политиков и бюрократов, которые обманывают народ ради собственной корысти.
– Эй ты, левый писака! Разве твоя газетенка не связана с императором? Это же вы прячете грешки политиков и бюрократов.
– Я могу бросить газету в любую минуту. Я сейчас выражаю свое личное мнение.
– Да что ты можешь сделать?
Каору шумно выдохнул, расслабил напряженное тело и, пытаясь разрядить окружающую обстановку, сказал:
– Мы не за этим сюда пришли. Господин Киёмаса, скажите, кто хочет выгнать меня из Японии? Может, существует какой-то серый кардинал? И отец и вы, похоже, боитесь его.
– Нет никаких кардиналов. Я тебе говорю о чувствах народа. Весь народ ждет счастливого брака принца и рождения наследника. А факт твоего существования задевает народные чувства.
– Кто это сказал? Народные чувства – чьи это чувства конкретно? У наследного принца свои чувства, у меня – свои.
– Хватит передергивать. В следующий раз точно убью. – Глаза Киёмасы налились кровью, он надул губы и стал похож на вампира.
Кумоторияма и Ино оробели и замолчали, только Каору впился ненавидящим взглядом в Киёмасу, будто провоцировал его.
– Меня так просто не убьешь, – сказал он. – Киёмаса Ханада, ты мне угрожал и нанес мне увечья. О причинах этого ты сам мне сказал. Я засажу твоих парней за решетку. Вот тогда и станет понятно, кто стремится меня выгнать. Если мир узнает о том, что я любовник Фудзико, все сразу станет ясно. Тот, кто от этого больше всего потеряет, и будет моим врагом. Вот тогда-то я и выведу его на чистую воду. Не люблю неясности и непонятности. Ино, напишешь статью?
– Да, – сказал Ино, заикаясь.
– Идиот, твой папаша тоже повязан.
– Он выгнал меня из дома. Вы с отцом разоритесь вместе. Никто не убьет меня и не выгонит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38