Если она успешно пройдет конкурс и тем временем освободится вакансия, после окончания университета определится и ее место работы. Она выбрала путь гораздо сложнее, чем карьера чиновника в японском учреждении.
Андзю больше всего интересовал взгляд Фудзико на вопросы любви и брака. Думать о свадьбе пока рановато: и та и другая слишком молоды для этого, но, чтобы судить об идеальных любви и браке, нужно все же обладать реальным опытом. Случай с Амико приоткрыл Андзю подлинную суть семейных отношений родителей и пошатнул определенность ее представлений о браке и любви. Не переставая думать о проблемах дома Токива, Андзю решила обсудить волновавшую ее тему с Фудзико.
– Я не хочу жить, как обычная замужняя женщина.
– Когда я смотрю на мать, меня не покидает мысль, – соглашаясь с лаконичным ответом Фудзико, сказала Андзю, – что в обычном браке самое большое счастье в начале, а потом только и делаешь, что становишься все несчастнее. Мой отец тратит огромные деньги на любовниц, а мать раньше была по рукам и ногам связана домом и детьми, а теперь в одиночестве выращивает орхидеи. Можно подумать, что вся ее семейная жизнь сводилась лишь к тому, чтобы родить Токива наследника.
– Всегда смотришь на мать, правда? – подтвердила Фудзико. – Думаю, я не повторю путь моей матери. Мне бы хотелось найти свою работу, а не только быть помощницей мужа. Но тогда, наверное, я не смогу выйти замуж, как все, и жить обычной семейной жизнью. Мама всегда ездила с отцом, куда бы его ни направляли, но сможет ли ездить со мной тот, кто станет моим мужем? Впрочем, наверное, именно за такого человека я и выйду замуж.
– А за кого бы ты вышла?
– Ну… – Отвечая на вопрос Андзю, Фудзико призадумалась и продолжила с улыбкой: – За музыканта или за поэта. Ведь артисты и художники свободны ездить куда хотят.
Ее ответ звучал четко, будто был известен с самого начала. Андзю попробовала представить подходящего для Фудзико музыканта или поэта, и вдруг ее осенило. Уж не Каору ли та имела в виду?
– А в Бостоне ты никого подходящего не встретила? – Андзю попробовала коснуться отношений Фудзико с мужчинами в Америке.
– Ко мне приезжал Каору.
Это мы и так знаем. Вопрос в том, любила ли Фудзико еще кого-то помимо него.
– Да и парни из Гарварда тебе, наверное, проходу не давали.
Фудзико только улыбнулась:
– Нам всем приходилось много заниматься, не до того было.
– Но дружила ты, наверное, со многими? – Андзю попробовала зайти с другой стороны.
– Бойфренда у меня не было, но друзья-мужчины были. Дружила я и с геями. Вот только возлюбленного себе не нашла. А чем сейчас занимается Каору?
– Беспокоишься о нем?
Впервые за весь разговор Фудзико смутилась. Андзю деликатно не заметила ее смущения, но про себя решила устроить их встречу на свой лад.
– Мы два раза встречались в Америке, но в неудобное время и совсем недолго. Мы пообещали друг другу в следующий раз побыть вместе подольше, но Каору вернулся в Японию. Сказал, что бабушка умирает. Жаль. Он подбадривал меня, как сейчас помню его слова: «Теперь женщины определяют лицо эпохи, надеюсь, и у тебя получится».
– После возвращения сюда Каору много времени проводил с бабушкой.
– Он ведь заботливый, да?
– Думаю, он тоже хочет встретиться с тобой. Какой сюрприз мы ему приготовим?
– Может, нагрянуть к нему в университет?
– Интересно, удивится ли он? Наверное, меньше, чем ты.
Фудзико недоуменно посмотрела на Андзю, стараясь разгадать, что та имеет в виду. Андзю сказала, словно бы сама себе.
– Каору стал ужасным бабником. Будто напоказ старается. И чем только он занимался в этом Нью-Йорке?
Фудзико нахмурилась. Она хотела верить своим впечатлениям: Каору не показался ей таким.
– При тебе он стеснялся, прикидывался паинькой, а на самом-то деле ему все нипочем, довел себя до ручки.
Андзю старательно расписывала Фудзико образ неизвестного ей Каору, пытаясь зародить в ней предубеждение и недоверие к нему.
– Последнее время Каору пропадает у своей преподавательницы вокала. Отец покровительствует одной подающей надежды сопрано. Не хотелось бы рассказывать о позоре нашей семьи, но Каору, отец и эта певичка образовали любовный треугольник. Ужас, правда?
Услышав такое, Фудзико на несколько секунд лишилась дара речи, но тут же пришла в себя и спросила:
– А Каору тоже любит эту певицу?
В ответ Андзю обрушила на Фудзико шквал информации, призванной усилить ее подозрения. Да, он, наверное, считает любовь игрой; его и раньше-то трудно было понять, а сейчас так и совсем невозможно. До утра развлекается со своими дружками, и еще какими-то грязными делишками занимается…
Выражение лица Фудзико не изменилось, но она так часто моргала, что это выдавало ее смятение.
– Значит, он уже не такой, как прежде, – с легкой грустью сказала Фудзико, а Андзю со вздохом произнесла:
– Да, прежнего, честного, надежного Каору больше не существует, – и добавила: – Каору еще ни разу никто не бросал. Девушки так избаловали его, что он не научился любить. Он повзрослеет, только пережив несчастную любовь.
Самой Андзю, разумеется, было известно, что Каору не думает ни о ком, кроме Фудзико. Но Андзю понимала: смирись она с их любовью – и Каору будет все больше отдаляться от нее. Интуиция подсказывала: есть только один способ привязать к себе Каору – заставить его пережить несчастную любовь. И сделать это может только один человек – Фудзико. Андзю старательно копала рвы, чтобы разделить их сердца и тихо похоронить любовь Каору. Она знала, о чем думает Каору и что на сердце у Фудзико, но тьмы в ее душе не видел никто. Прячась за их спинами, она держала в руках кончики нитей, управляющих их отношениями.
– Андзю, а ты как считаешь? Может, мне лучше не встречаться с Каору?
– Каору, наверное, будет рад, но сама ты, боюсь, испытаешь горькое разочарование. Мне, как старшей сестре, хотелось бы, чтобы Каору хоть немного повзрослел.
По крайней мере, Андзю удалось заронить в Фудзико зерна сомнения. Но лицо Фудзико, как у игрока в покер, оставалось непроницаемым. Если бы она любила Каору, ее чувства должны были отразиться на лице. А что, если она никогда и не думала о Каору как о своем возлюбленном? Может быть, их любовь существовала только в фантазиях Каору и ревнивых предположениях Андзю? От этих мыслей Андзю стало жаль Каору.
Когда подали кофе и десерт, она набралась смелости и решила задать откровенный вопрос:
– Можно тебя спросить? А что ты думаешь о Каору? Ты хотела бы с ним встречаться?
Семь лет назад она уже спрашивала об этом. Тогда Фудзико ответила: он еще слишком мал для любви. Но теперь разница в возрасте сгладилась. Они давно не виделись и, наверное, могли бы свежим взглядом посмотреть друг на друга. Но примет ли Фудзико бабника Каору, каким его нарисовала Андзю?
– Неужели он успел забыть обо мне? – Фудзико будто разговаривала сама с собой, смотря вдаль. Теперь пришла очередь Андзю смутиться, и она ответила:
– Нет, он не мог забыть тебя.
– Знаешь, мне как-то страшновато становится, пожалуй, я последую твоему совету и не буду первая искать встречи с ним. Может, ты скажешь Каору, что я вернулась в Японию? Передай еще: Фудзико будет рада, если он помнит наше обещание.
Андзю попыталась разузнать, что это за обещание, но Фудзико только молча улыбнулась в ответ. Если речь о том, чтобы Фудзико пришла на концерт Каору, то о таком обещании Андзю было известно. Андзю уточнила у Фудзико, не о концерте ли идет речь, но та покачала головой:
– В Нью-Йорке мы еще кое-что пообещали друг другу. Извини, но это секрет.
Похоже, тщательно выстроенные Андзю планы несчастной любви Каору наткнулись на препятствие. Получается, их любовь зашла гораздо дальше, чем Андзю себе это представляла? Тайное обещание, которое они дали друг другу, сводило на нет любые интриги третьих лиц. Пока оно существует, их связь не разорвется. Неужели Фудзико разгадала планы Андзю и открыла ей свои козыри?
Значит, Фудзико поняла, какую тонкую работу проделала Андзю, чтобы разлучить ее с Каору. Карты Андзю были раскрыты, и она оказалась в невыгодном положении. Потушить огонь страсти Каору – непростая задача. Поэтому Андзю постаралась зародить сомнения в Фудзико. А в результате узнала об их связи, в которой нет места никому третьему. У Андзю оставалось единственное средство: быть верной своей любви, честно и открыто признаться в том, что стала соперницей. Чтобы преодолеть стыд от любви к младшему брату, ей нужно погрузиться в свой кровавый источник. У нее нет другого способа победить, кроме как отдаться чувствам, как когда-то, нарушив запреты семьи, сделали ее бабка и мать.
3.3
Наверное, из-за того, что он в пятницу ночью напился как свинья и вернулся домой только под утро, Каору проснулся во второй половине дня. Он ходил по дому в пижаме с бутылкой яблочного сока в руке и рассеянно смотрел на цветочную клумбу. Андзю спросила:
– Тебе что, делать нечего?
– А мы вчера ходили в зал Сирануи, бились с борцами низшего разряда, все тело болит, ничего делать не могу.
– Что за бред!
– Я победил одного придурка, сто тридцать килограммов весом.
– Да он в два раза тяжелее тебя! Как же это тебе удалось, интересно знать?
– А я его защекотал.
– Так это не по правилам.
– Мы поспорили. Нужно было победить, плевать как: хоть по правилам, хоть без. Проигравший неделю шестерит у победителя. А выигравший неделю жрет хлебалово сумоистов сколько влезет.
Каору пропадал в залах сумо, по ночам развлекался с Ханадой, и, наверное, поэтому речь его стала как у шпаны. Если не занять его чем-нибудь, он так и будет проводить дни в драках и спорах, играя в азартные игры и заключая пари. Пытаясь утихомирить свою злость, Каору увлекся тем, что ему было совершенно несвойственно. Андзю подумала: Каору подходит только одно – любить. И чем сложнее эта любовь, тем лучше.
– Может, погуляем, как раньше?
Каору догадался: Андзю предлагает погулять не просто так, и поплелся за ней, еле волоча свое ослабевшее тело.
Андзю направилась было в парк, где Каору часто играл сам с собой, но он остановил ее.
– Ты уже вырос из этого парка? – спросила Андзю, а Каору, со слабой улыбкой, сказал:
– Я недавно увидел тут мальчишку, который разговаривает со стеной, и как-то не по себе стало.
«Стена плача» в парке когда-то показала Каору полезные стороны одиночества, а теперь воспитывала его последователей.
Они обогнули парк, прошли мимо дома Фудзико и вышли к вокзалу. Андзю предложила:
– Давай съездим к реке.
– Ну давай.
И они сели на электричку.
Похоже, Каору с недавних пор перестал ездить к реке, чтобы разобраться в своих чувствах, перестал скучать по дому Нода.
– Ты что-то хотела мне сказать? – Каору решил поторопить Андзю, которая никак не могла начать разговор.
– Фудзико вернулась.
На зеленоватом, наверное от похмелья, лице Каору проступил румянец. Неужели и раньше упоминание ее имени имело такой живительный эффект?
– Когда она приехала? – Даже хриплый голос в одно мгновение приобрел певучее металлическое звучание.
– Четыре дня назад. Позавчера я встречалась с ней.
– У нее все в порядке?
– Да. Она просила передать тебе, что будет рада, если ты не забыл обещания, которое вы дали друг другу.
– Да? Она так сказала? Разве я мог забыть? Она хотела со мной встретиться? – Каору так светился от радости, что Андзю почувствовала себя преданной. Даже в детстве он очень редко проявлял свои чувства, но радость от новой встречи с Фудзико Каору и не пытался скрывать. Это так изумило Андзю, что она совсем забыла о своей ревности.
– А что вы с Фудзико пообещали друг другу в Нью-Йорке?
– Я не могу тебе сказать. Это секрет.
– Фудзико говорила то же самое. Каору! – окликнула его Андзю и пристально посмотрела ему в лицо.
Каору показалось, что ее взгляд, будто лиана, обвивает его, и он спросил:
– Почему у тебя такие грустные глаза?
Ресницы у Андзю задрожали, она отвела взгляд и посмотрела вдаль, на водонапорную башню. Теперь наступил черед Каору заглядывать ей в лицо. В ее глазах стояли слезы, нижние ресницы намокли.
– Что случилось? Я чем-то тебя обидел?
– Нет, мне просто взгрустнулось.
– Не надо грустить, если на то нет причин.
А причины были. Радость Каору печалила Андзю. Она сама себе была противна: как можно грустить, когда брату хорошо! Андзю пыталась объяснить, что с ней происходит, но нахлынувшие на нее чувства не признавали логических объяснений.
– Ты мой младший брат, но ты мне не родной. Поэтому и тяжело.
– Можно подумать, что раньше ты об этом не знала.
– Помнишь, перед твоей поездкой в Америку мы приходили сюда, на реку? С тех пор во мне что-то изменилось. Все из-за тебя. И дело не только во мне. Изменилась вся семья Токива.
– А что я такого сделал?
– От одного твоего присутствия все теряют рассудок – Андзю путалась в словах, она и корила его, и превозносила; ее смятение пугало Каору.
– Из-за меня? Я всех свожу с ума? То есть лучше, чтобы меня не было?
– Нет. Я не хочу, чтобы ты уезжал. Без тебя мне плохо.
– Андзю, я не понимаю. Что мне делать? – На самом деле Каору наверняка догадывался, что хочет сказать Андзю. Знал он и почему Андзю не может говорить об этом прямо.
– Ты можешь делать все, что угодно. Я не стану тебя упрекать. Ты должен быть свободен. Никто не имеет права ограничивать тебя, ты не обязан подчиняться ничьим приказам.
– Ты хочешь сказать: освободись от дома Токива?
– Не только. Я хочу, чтобы ты был свободен и от всех соблазнов, и от всех любовниц.
«И от Фудзико… – хотела сказать Андзю, – свободен настолько, что мог бы полюбить как женщину свою старшую сестру». Вероятно, Каору разгадал мысли Андзю, или, может внутреннее чутье подсказало ему перевести разговор в другое русло.
– Хочешь, чтобы я стал инопланетянином? Да я всегда был как инопланетянин.
До его отъезда в Америку они приезжали к этой реке вдвоем, и Андзю влюбилась в Каору, что приводило ее в крайнее смятение. Но она изо всех сил пыталась оставаться ему старшей сестрой, не давая воли своей ревности к Фудзико. То чувство неловкости, которое возникло между ними, стало предвестником ее любви к младшему брату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38