Обычно гимнастки провожали своего тренера домой, но на этот раз Маро шепнула что-то каждой на ухо и осталась с Ольгой одна.
– Мне было смешно, не сердись, – сказала Маро, когда вышли на улицу. – Не сердись. Я поверила тебе. Ой, как трудно быть чемпионкой! А?
– Улыбаешься? – с укором спросила Ольга.
– Совсем зря сердишься! – на всю улицу крикнула Маро. – Слушаюсь, как маму. – Она прижалась грудью к Ольге и тихо запела свою любимую песню. Сначала она пела по-армянски, потом по-русски, с трудом сохраняя ритм: – Друга долго искал я, очень долго, не знаешь, как долго. Едва нашел. Он мне нужен, как песня, хорошая песня. Ты ведь знаешь, как плохо без песни. Как без друга. О нем мне поют деревья и реки. Цветы о нем поют. Ты мой друг. Ты моя песня.
А Ольга молчала.
– Ты когда к дому подходишь, ты грустная, – сказала Маро, – почему? А? Плохо живешь?
– Неплохо.
– Очень хорошо жить надо.
Квартира Роговых помещалась на четвертом этаже большого дома, выстроенного после войны. Окна двух комнат выходили во двор, а из кухонного окна было видно город и сад. Может быть, поэтому Ольга любила бывать на кухне и даже читала здесь.
– Принимай гостей, дорогой, – сказала она мужу, открывшему двери, – ставь чайник, варенье на стол.
Каждый раз, возвращаясь домой, она говорила ему что-нибудь веселое и каждый раз ждала в ответ улыбку.
– К сожалению, Оленька, я занят, взял домой срочную работу, – озабоченно произнес Николай, смерив Маро полупрезрительным взглядом. – Но вы мне не помешаете.
Улыбка на лице Ольги сменилась гримасой разочарования и обиды. Николай, видимо, почувствовал, что не к месту упомянул о своей занятости и проговорил виновато:
– Впрочем, я сам.
Когда Ольга расставляла на столе посуду, блюдце выскользнуло из ее рук, звякнуло о край стола и упало на пол.
– Смотри, Маро, – изумленно прошептала Ольга, – не разбилось! Упало и не разбилось.
Николай быстро поднял блюдце, обеспокоенно осмотрел со всех сторон и удовлетворенно заключил:
– Дорогой фарфор. Вещь.
– Все бывает, – сказала Маро, – чаю давайте. Пусть чай будет.
Чай пили молча. Николай жаловался на усталость, на нервы, на то, что счет за квартиру принесли на неделю раньше (куда торопятся?), что скоро придется ехать в командировку в колхоз (это ему-то, заведующему отделом рабочей молодежи!).
– Еще чашку, – раздался унылый голос Маро.
– Расскажи что-нибудь, – сказала Ольга.
– Хозяину надоест кормить гостей, он просит их петь или плясать. А гости любят кушать. Да.
Ольга заставила себя поговорить с ней о занятиях в секции, пожурила за лень. Маро кивала головой, искоса бросая на Николая свирепые взгляды, и молчала. У дверей она шепнула:
– Ты сильная, ты смелая.
Ольга хотела спросить, к чему она так сказала, но подруга захлопнула дверь. Ольга вернулась в комнату.
– Не понимаю, чего ты с ней возишься, – недоуменно проговорил Николай. – Какая она гимнастка? Обыкновенная секретарша с мощной фигурой.
Неожиданная злость охватила Ольгу, она не сумела сдержаться и быстро сказала:
– Много ты понимаешь в фигурах. Секретарша! – передразнила она. – Я тоже работала секретарем, пока не поступила в техникум. Она будет хорошей гимнасткой, она умеет работать. Тебе бы так.
– Вертеться на брусьях, на кольцах и прочих предметах – это не работа. Представь себе, есть дела посложнее и поответственнее, – Николай улыбнулся покровительственно и снисходительно. – Не обижайся, но нельзя считать спорт… ну, придавать ему такое значение…
Каждое слово раздражало ее, но еще вчера она могла бы промолчать, а сейчас даже не следила за тем, что говорила:
– Безответственных дел не бывает, вот отношение к делу бывает разным. Если ты не уважаешь моей профессии, то вовсе не значит…
– Не делай трагедии из того, что на некоторые вещи мы смотрим неодинаково. Пустяки. Я ведь не требую, чтобы ты обождала мою профессию. Пожалуйста, можешь ее презирать. Ей-богу, не обижусь. Ну ни на вот столечко. Меня возмущает другое, – Николай заговорил нервно и громко. – Ты настолько увлеклась своей работой, что я порой не верю, что женат. Ни уюта…
– Уюта не будет! – резко оборвала Ольга. – Где его взять? Нанять домработницу? Или мне оставить работу?.. Мне никакого уюта не надо.
Николай бросил окурок в недопитый стакан чая. Окурок угрожающе зашипел. Николай скорбно вздохнул и заходил по комнате, поправил вышитую дорожку на радиоприемнике, провел пальцем по крышке электропроигрывателя – нет ли пыли. Шаги были размерены и неторопливы.
– Нам нужно серьезно поговорить, – озабоченно сказал Николай. – Мне казалось, прости за наивность, что тебе не на что жаловаться. Я люблю тебя, – начал перечислять он, – у нас хорошая квартира…
– Квартира, – раздраженно повторила Ольга. – При чем здесь квартира? Тебе нет и тридцати, а ты растолстел, обленился.
– Я никогда не был стройным. Чего ты хочешь? – Николай беспомощно развел руками.
– Я жить хочу.
– А я не расположен к философским разговорам.
Николай ушел в другую комнату.
Ольга встала и мысленно высказала то, чего не осмелилась сказать при нем: «Я ненавижу нашу уютную квартиру. Меня поражает твой обывательский образ жизни. О чем ты меня спрашиваешь? Чем интересуешься? Посторонние люди больше интересуются моей работой, А ты об одном спрашиваешь: почему я задерживаюсь на тренировках да что мне нужно сшить… Чужой…»
Хорошо бы сейчас убежать. Хоть куда. Лететь вперед, навстречу ветру. А там будь, что будет. Ужасно. Неужели это надолго? И голова сразу отяжелела, и щеки горят. Глупости. Блажь. А может быть, и нет.
Собрав на поднос посуду, Ольга не двинулась с места. В квартире стояла такая тишина, что слышно было, как на кухне глухо, устало стучали ходики. Ольга прислушалась. Вот так же и любовь ее: билась ровно, не торопясь, потом все глуше, глуше, а потом… ходики примолкли. Нет, стучат – монотонно, привычно.
На кухне был полумрак. Ольга подошла к окну. Сначала она попыталась рассуждать. Предположим, Николай стал равнодушен к ней, или, проще говоря, разлюбил. Это полбеды, это не страшно. Хуже то, что ее это не трогает. Значит, она разлюбила. Не может быть. Ведь совсем недавно они впервые остались вдвоем в одной комнате, куда их привела любовь, а теперь кому-то надо уходить. Где, когда они споткнулись, не поняли, обидели друг друга? Где, когда часто появляющееся взаимное недовольство переросло в неприязнь? Кто виноват?
Она.
Она, кому всегда казалось нелепым и несправедливым, если двое, именуемые мужем и женой, живут без любви! Она, которая всегда жалела тех, кому изменяли женщины; и ненавидела таких женщин! Она, которая считала: худшее, что может совершить женщина, – изменить любимому!
Но ведь она не изменяла ему. Но и не любила. В голове билась холодная и колючая мысль: не люблю.
Страшно. Что делать?
До сих пор жизнь не сталкивала Ольгу со сложными вопросами, все получалось просто, будто само собой, никаких раздумий и колебаний. Чувства были естественны и понятны: любить так любить, ненавидеть так ненавидеть. Она не мучилась над тем – почему, отчего?
Раньше жизнь ее можно было сравнить с большим светлым городом, в котором все улицы прямы и чисты, по ним ходят только хорошие люди; знаком каждый поворот, каждое здание. А теперь жизнь ее можно было сравнить с городом, в котором много закоулков, переулков и тупиков, и люди в нем разные, не поймешь, кто каков.
Сердце, которое раньше было единственным советчиком, теперь сбивало с толку. Ольга хитрила сама с собой, вспоминала прошлое и не могла понять, что произошло. Она любила Николая. Она подарила ему такую любовь, на какую способна только юная девушка, благодарная любимому за то, что стала счастливой женщиной. Она отдала ему первые признания, первый поцелуй и первое объятие. Ольга верила, что он любит ее всю: и глаза, и руки, и ее работу, ее мечты и желания. Рядом со мной, думала она, Николай станет еще сильнее, еще уверенней.
Он говорил: «Забраковали статью – не беда! Я еще покусаюсь! Не на такого нарвались!» Он часто брал Ольгу на руки, носил по комнате и рассказывал о том, что собирался написать. Сейчас он говорит: «Гонорар будет маленький, напечатали всего три информашки». Он все чаще жаловался: то настроение плохое, то усталость, то нервы. От работы он только уставал, она не приносила ему никакого удовлетворения.
Раньше он целовал ей руки, когда она занимала первое место в городских соревнованиях, а теперь лишь кивал головой, когда Ольга сообщала ему, что стала чемпионкой республики. Если она не рассказывала, он и не спрашивал о результатах соревнований, посмеивался, когда она начинала восторженно говорить о занятиях в секции.
Постепенно Николай разучился даже к житейским нуждам относиться без раздражения. Раньше денег было меньше, но они не считали их, тратили весело, неразумно, с удовольствием, а сейчас в квартире одна за другой появлялись дорогие вещи, занимали свое место – и не радовали.
Все это мелочи.
Она для него только женщина, он не интересуется, чем она живет, о чем думает.
Понемногу он выпивает, чуть не каждый день. Никогда не приходит пьяным, но почти всегда навеселе. Ольга попыталась пристыдить, Николай отвечал пренебрежительно:
– Пустяки. Стаканчик «Ленкорани». Успокаивает нервы.
Когда Ольга возмутилась, он вскипел:
– Я не маленький! Слава богу, я зарабатываю на стакан вина!
Ссорились они обычно по субботам, когда Николай звал ее в гости. Ольга отказывалась, потому что у нее был строгий режим. Со словами «идти в гости» у нее связывались самые неприятные впечатления – надоедливые предложения выпить, бессмысленные разговоры, пьяные песни. Николаю часто намекали, а то и заявляли открыто, что жена его ломается и капризничает, потому что Ольга не прикасалась к вину.
Кроме того, муж предпочитал бывать в компании, где мог выделиться, показать себя, напустить важный вид.
По дороге домой Николай давал волю своему раздражению, и ей казалось странным: откуда этот человек? Почему он так грубо разговаривает с ней, а она отмалчивается? Что между ними общего? Почему они идут вместе?
Над этим она думала все чаще и чаще…
– Ты что в темноте сидишь? – она вздрогнула, услышав за спиной громкий голос Николая. Он включил свет, обнял ее. – Прости. Настроение плохое, на работе неполадки, вот и наговорил много ерунды, не сдержался.
– Бывает, – отозвалась Ольга.
– Ложись спать. – предложил он, – устала, наверное?
– Очень, – радостно ответила Ольга, подумав, что наконец-то он хоть немного обратил на нее внимание.
– Будешь уставать, – ласково сказал Николай, – когда меры не знаешь. Заработалась…
Ольга пересилила себя и спросила неуверенным голосом:
– Ты ведь любишь меня?
– А почему ты спрашиваешь? – удивленно ответил он. – Конечно.
– Тогда хорошо. Мне показалось, что ты просто привык ко мне.
Николай похлопал ее по плечу, приговаривая:
– Годы-то летят… Не заметим, как до золотой свадьбы доживем. Годы-то проходят, а мы вроде бы и не меняемся.
– Нет, ты изменился, – скрывая боль, произнесла Ольга, мельком посмотрев на мужа. – Так изменился, что… будто я и не за тебя замуж выходила.
– А лучше или хуже стал?
– Не знаю.
– Дипломатичный ответ, – Николай рассмеялся и продолжил озабоченно: – Я вот почему пришел. Ты извини, но нет ни одной глаженой сорочки.
Ольга резко повернулась к нему и сказала:
– Включи утюг.
– Не могу же я сам…
– А ты попробуй. Может быть, получится… Ну, ладно, ладно, сделаю! – она махнула рукой, когда Николай двинулся к ней. – Все сделаю, только… – и замолчала.
Николай вышел с обиженным лицом.
Одна мысль завладела Ольгой: так больше нельзя, нужно что-то делать. Надо пойти и объясниться с ним. Но она остановилась, с ужасом подумав, что когда вернется в комнату, Николай может обнять ее.
Слезы не помогли. Ничто не поможет.
А вдруг любви вообще не было? Просто жили вместе, и все. Нравились друг другу, а души в это время спали? Неужели так и было? Иначе откуда у нее столько желания любить? Ведь ни капельки она своих сил не растратила.
Может, смириться? Рубашки гладить, зарплату получать, покупать вещи, в гости ходить, оставшись вдвоем, забываться на короткие мгновения… Ни за что.
Она толкнула кулаком форточку, отпрянула в сторону от потока морозного воздуха.
Нет, надо кому-то сердце отдать, переполнено оно, не выдержит стольких желаний! Надо, чтобы голова кружилась, чтобы не знать, что будет через минуту, чтобы не останавливаться. Любовь – это когда крылья вырастают за спиной, свежий ветер поет в ушах, когда расправляешь плечи, когда небо синее-синее, деревья зеленые-зеленые… Нельзя без нее жить! Эй вы, люди, вы молодцы, вы хорошие, потому что придумали любовь!
– Колька! – крикнула она, вбегая в комнату. – Колька, милый мой, обними меня! Колька, хороший мой, не люблю я тебя…
Стало страшно.
И удивительно спокойно прозвучал голос Николая:
– Повтори, что ты сказала…
– Милый мой Колька, – прошептала она, опустившись перед ним на колени. – Устала я, а тебе до меня и дела нет. Ты люби меня, как тогда, помнишь?.. Ты давно не носил меня на руках…
Ей показалось, что она взлетела вверх, легко, без усилий. Она плывет, а впереди ничего не видно. Она открыла глаза, потрогала рукой холодный пол и усмехнулась: оказывается, просто закружилась голова.
– Спасибо, – едко сказал Николай. – разговаривать будем завтра.
Она кивнула головой. В висках больно билась жилка.
«Надо жить честно, – думала Ольга, – честно, во что бы то ни стало».

* * *

На летучку собрались дружно, без опозданий. Валентин настороженно поглядывал на сотрудников, будто они знали, что редактор забраковал его очерк.
Номер рецензировала Лариса. Выступала она запальчиво, нервно сжимая кисти рук, говорила не столько о газете, сколько о порядках в редакции:
– Нас заела текучка. Фактов и тем много, но все написано скучно, неинтересно. Мы тратим время и силы не на рукопись, а на споры с редактором. Торопимся, спешим. А что появляется в газете? Первая полоса – пустое место. Передовая заполнена общими фразами, бесстрастными призывами, нудными советами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30