Дома Лариса старалась не вспоминать ни о работе, ни о редакторе. При его имени Олег передергивался.
– Хуже нет, когда газетой руководит профан! – злился он. – Если его не выгонят, я уйду из редакции, переедем в другой город.
– Ни в коем случае я никуда не поеду, – ответила Лариса. – Я люблю «Смену». Это моя первая редакция, первая газета… И не в Копытове дело, а в нас. Мы не умеем добиваться своего.
Олег обиделся и не стал продолжать разговор. Ему, видимо, нравилась роль непризнанного таланта. В последнее время он не писал ничего, кроме информации, а дома до поздней ночи стучал на пишущей машинке, сам заклеивал конверты, сам относил их на почту. Лариса легко догадывалась, что письма отсылались в редакции центральных газет. Еще легче было догадаться о содержании ответов, потому что Олег не показывал их и день ото дня становился раздражительнее.
Наконец, Лариса не выдержала. Как-то она прикрикнула на мужа:
– Ты начинаешь капризничать! Ты играешь на моем терпении!
Олег настолько растерялся от неожиданности, что лишь некоторое время спустя начал извиняться:
– Просто у меня неважные нервы, и я не умею сдерживаться.
А с ней произошло то, чего еще ни разу не было: она горячо, обиженно и зло высказала Олегу все наболевшее, припомнила многое, на что раньше, казалось, не обратила внимания.
Олег не пытался возражать. У него хватило ума понять, что эта вспышка – не последняя, что терпение Ларисы действительно кончилось. Он долго гладил ей руки и пробормотал:
– Больше этого со мной не будет.
– Верю, – твердо ответила она.
Пришел Николай Рогов. Ему так обрадовались, что он не скрыл удивления. Попросив разрешения, Олег предложил приятелю отправиться за вином.
Пока они ходили, Лариса умылась, отдышалась и к их возвращению почти успокоилась. Глядя на нее, вряд ли кто мог подумать, что недавно она перенесла нервное потрясение.
– Ты знаешь, Ларочка, – сказал Олег, – у Николая несчастье. Надо помочь.
– Жена предлагает разводиться, – жалобно ответил Николай на вопросительный взгляд Ларисы. – Ничего не могу понять… Чем она недовольна? Хорошо жили и вдруг…
– Может быть, из-за этого? – Лариса постучала ногтем по бутылке.
– Что вы?! – и удивился, и изумился Николай. – Пока в доме все было хорошо, я не прикасался. А потом пришлось, как говорится, искать забвения… Хожу дураком, стыдно знакомым показаться.
– Почему же вам стыдно? – недоуменно спросила Лариса. – Ей надо стыдиться, а не вам.
– Теоретически – ей, а практически – мне. Не очень-то приятно быть соломенным вдовцом.
– Согласна, что не очень приятно, но почему стыдно?
– Неужели не понимаете? – обиделся Николай.
– Она еще ребенок, – виноватым тоном произнес Олег и улыбнулся Ларисе.
– Правильно говорят: жена страшна тем, что когда надо, от нее не отделаешься, а когда не надо, она сама убегает, – с деланной небрежностью сказал Николай.
– Глупости! – отрезала Лариса.
– Философствовать уже поздно, – мягко произнес Олег. – Следует предпринять контрудар. Не следует ждать, пока сплетники узнают о твоем решении. Тебе надо уходить самому.
– Не могу, – признался Николай.
– Вот это другой разговор, – Лариса сразу оживилась. – Все еще можно исправить. Я плохо знаю Ольгу, но она… я не верю. Она чистая. Поговорите с ней по душам, попробуйте…
– Увольте. Пробовал. У себя дома сплю, как надоевший гость, на диване, под пальто и без подушки.
– Попросите Олика поговорить с ней.
Олег вздрогнул, но отозвался спокойно:
– Я, конечно, могу… Но она меня и слушать не станет. Она меня выгонит, и правильно сделает.
– Надо помочь Николаю. У него несчастье. Это твои слова.
– Я и помогаю по мере сил, – Олег начал разливать вино.
У Ларисы разболелась голова. Показалось, что набухли жилки в висках. Она извинилась и ушла.
Когда Николай ушел, Олег подсел к Ларисе. Она открыла глаза.
– Неплохой ведь парень, – сказал Олег, – но газетчик неважненький. И очень уж хочет выдвинуться. Мне вот выдвижения никакого не надо. Пусть на всю жизнь останусь литрабом, только бы писать. В лексиконе Рогова нет слова карьера, но она влечет его сильнее, чем жена.
– Ты стал развязным, Олик.
– Это от вина… Просто в последнее время я слишком много думаю, а это вредно.
– Ложись-ка спать, мыслитель, – ласково предложила Лариса. – Я знаю: в твоей критически устроенной голове накопилось много вопросов, в которых ты не можешь разобраться. Вот и чудишь.
Спала Лариса чутко. Заслышав среди ночи чьи-то шаги, она сразу проснулась. В комнате было темно. В углу светилась желтая шкала молчащего, но включенного радиоприемника. Лариса уловила запах табака. Олег ходил у дверей, вдоль стены. В темноте плавал огонек папиросы. Иногда огонек застывал на месте, качался из стороны в сторону и снова двигался вдоль стены.
– Почему не спишь? – обеспокоенно спросила Лариса. – Опять зубы?
– Зубы, – насмешливо ответил Олег. – Хуже, чем зубы.
– А что? Что случилось? Который час?
Олег зажег настольную лампу.
– Пять часов, – прошептала Лариса. – Что с тобой?
– Бессонница, – иронически сказал Олег, – мыслю о жизни.
– Сложная тема, – в тон ему отозвалась Лариса. – Милый мой парень, а ты беспомощен. Ты раскис от нескольких неудач. Ты стал страдальцем.
– Да, я страдаю! У меня такое ощущение, словно мне связали руки и заткнули рот… Ежечасно, ежесекундно я должен разыгрывать роль счастливого семьянина.
Он сказал это подчеркнуто отчетливо, смотря в лицо жены. Она выдержала его взгляд, и когда он опустил голову, глухо попросила:
– Открой форточку, ужасный воздух. Как проветрится, ложись спать. Утро вечера мудренее.
– Так я и знал, – с ноткой злорадного торжества заключил Олег. – Хоть головой об стену бейся, ты будешь твердить свое.
– Буду твердить свое, – упрямо прошептала Лариса, – буду! Слышишь?
Сон, конечно, пропал. Лариса сидела на кровати, прислонившись к стене. Олег ходил по комнате.
«А я мечтала… – думала Лариса. – Я никогда бы не устала помогать тебе. Если ты уйдешь, ты собьешься с дороги. Станешь тем, кто за лишнюю копейку напишет, что угодно, о чем угодно и как угодно. Никто не знает, о какие камни ты можешь споткнуться в любой момент. Мне обидно не за себя, а за тебя»…
– Спасибо за откровенность, – еле слышно сказала Лариса. – Я знала, что тебе тяжело, но не догадывалась, что ты еще играешь какую-то роль… счастливого семьянина… Я не держу тебя. Уходи. Хоть сейчас. Я выживу. Я ведь не настаивала на регистрации. Уж лучше сожительство без штампа в паспорте, чем не по любви, но… по-твоему.
– Что ты выдумываешь? – с вялым возмущением спросил Олег. – Откуда ты взяла?
– Уходи, – повторила Лариса, – уходи, но запомни: без меня ты не будешь…
– Настоящим журналистом? – насмешливо перебил Олег.
– Да, – твердо ответила Лариса. – Мне так кажется…
Олег присел рядом, спросил:
– Объясни мне одно: ради чего ты взяла на себя эту неблагодарную миссию? Что же ты возишься со мной? Ради чего?
– Ты еще спрашиваешь… – Лариса прищурилась, и лицо ее стало строгим, даже суровым. – Ты все знаешь. Ты знаешь, ради чего я осталась тогда с тобой, ради чего за тебя объяснялась с твоими родителями, ради чего разговариваю сейчас…
– Невероятно, – пробормотал Олег. – Я люблю тебя, но…
– Надоело, Олик, – мягко остановила Лариса, – надоели многочисленные «но»… Я довольна нашим неожиданным разговором. Ты делаешь успехи, становишься откровенным… Включай чайник. Пора вставать.
Болело сердце. Она незаметно поглядывала на Олега и с трудом удерживалась от желания обнять его и расплакаться, услышать от него, что он любит.
Весь день она чувствовала себя невыспавшейся, разбитой. Думала о себе и о разладе в семье Роговых. К вечеру ей стало ясным, что она должна идти к Ольге. Она вполне допускала, что расстроенная горем женщина не будет ее слушать, но пошла. Ей самой хотелось, чтобы кто-нибудь отнесся к ее горю с участием. К тому же, не хотелось видеться с Олегом.
После работы, убедившись, что Николай не торопится домой, она направилась к Ольге.
Дверь открыла смуглая женщина в широких лыжных брюках, в голубой майке без воротничка, на которой белели буквы «РСФСР». Черные глаза смотрели спокойно, только густые брови удивленно приподнялись. Оглядывая гибкую фигуру Ольги, Лариса отметила, что ее собственная фигура вряд ли кого сейчас восхитит.
– Лариса? – спросила Ольга. – Входите…
Они виделись всего несколько раз на вечерах и плохо знали друг друга.
– Как живете? – неестественно бодро спросила Лариса. – Я слышала… в общем, мужья наши дружат, почему бы нам не подружиться?
Ольга долго смотрела на нее, потом нахмурилась и проговорила:
– Он просил?
Лариса не стала притворяться, что не поняла вопроса, и ответила:
– Нет… Он сказал, что ты просишь развода, и мне… мне жалко его стало. Вот и пришла.
– Развода прошу? – изумилась Ольга. – Он врет!.. Страшно тут у нас получилось, но… жить я с ним не могу, это правда. А о разводе не думала. Как-то в голову не приходило. Я о том думаю, что у нас получилось… мучаюсь… Почему получилось… Я противная?
– Нет, – твердо ответила Лариса. – По-моему нет… А почему Николай без подушки спит?
– На двух подушках спит. Посмотри на кровать, если это тебя интересует. Я на диване сплю… Ох, и противно все это! – Ольга зябко поежилась. – Врагу не пожелаю…
Кто-то постучался в дверь.
– Не он, – сказала Ольга и почему-то торопливо убежала в прихожую.
Оказалось, что пришел Олег. Лариса ничего не сказала, только улыбнулась ему. Значит, она добьется своего. Зря бы не пришел.

* * *

Пора было выезжать в редакцию: срок командировки истек, деньги кончились, блокноты исписаны.
От лесоучастка до базы леспромхоза – километров пятнадцать – Валентин проехал на тракторе, от базы до районного центра – километров шестьдесят – на лошади, затем километров сто до железнодорожной станции – в кузове машины. Эту сотню километров он запомнит надолго. Уже через несколько минут после отъезда Валентин до того закоченел, что захотелось выпрыгнуть из кузова автомашины и идти пешком… А ехали больше шести часов.
В вагоне он залез на третью полку и с удовольствием вытянул ноги. Временами Валентин впадал в забытье и тогда не мог понять, где это и какие стучат колеса, затем припоминал, что поезд везет его к Ольге, и тогда стук становился то радостным, то тревожным, разгоняя остатки сна. Равномерное покачивание придавало мыслям ленивую неторопливость и сонное равнодушие…
Придя в гостиницу, Валентин лег. Спал он крепко и встал на удивление бодрым. Вспомнив о том, что, выйдя на улицу, он может – а что особенного? – встретить Ольгу, Валентин разволновался.
Это радостное волнение усилилось, когда он пришел в редакцию: он впервые ощутил, что вернулся сюда, как в родной дом.
– Привет лесорубам, – кивнул ему необычно тихий Олег. – Сколько очерков?
– Ни одного. Копытов отучил очерки писать.
– Дельная мысль, – одобрительно проговорил Олег. – Знаешь что? Приходи сегодня к нам в гости. Серьезно! Нам надо потолковать. Я уверен, что мы найдем общий язык.
Подошел Николай, молча подал руку. Рука у него была мягкая, чуть влажная. Он именно подавал ее, вместо пожатья шевелил пальцами.
– Что привез? – спросил он.
– Кое-что, – ответил Валентин, – еще не разобрался.
– Почему по телефону ничего не передавал?
– Связь плохая.
– Вечером жду, – Олег вздохнул; он сейчас работал в секретариате, болтать ему было некогда.
Когда он ушел, Николай доверительно сообщил:
– У меня дела аховые. – Валентин промолчал, и он предложил: – Зайди к редактору, отметься.
Но к редактору его не пустила Маро.
– Совсем нельзя, – сказала она, – никого не пущу. Доклад редактор пишет…
Ему не хотелось видеть Николая, и он заглянул в комнату к Ларисе.
– Ты ли это? – обрадовалась она.
– Как живешь-можешь? – он взял ее за руки. – Чего хорошего написала?
Лариса заметно пополнела, но держалась непринужденно, двигалась легко, свободно. Для постороннего взгляда в ней не было ни тени печали.
До вечера Валентин писал. Взволнованный, он снова переживал увиденное им в леспромхозе, нужные слова подбирались, казалось, без усилий, мысли без затруднений превращались во фразы.
Через полчаса он перечеркнул написанное, сменил заголовок и снова склонился над бумагой. За фразами скрывались живые люди, с которыми Валентин беседовал на лесосеках, в кабинах трелевочных тракторов, в общежитиях. Они, люди, отнесшиеся к нему с доверием и надеждой, словно стояли рядом, у стола, и внимательно следили за пером, поправляли, подсказывали. Он выступал от имени их, доверивших ему свои желания и мысли.
Многие журналисты знают, что написать статью, которую опубликуют, не так уж трудно. А вот написать статью, которую заметит читатель, – мечта. Чтобы она сбылась, нужен огромный труд.
Тяжело писать всегда одинаково хорошо, если положено ежедневно сдавать сто пятьдесят – двести строк. Из-за этого газетчики часто не выдерживают творческого напряжения, устают и пишут правильные, но не интересные статьи, о которых сами же забывают на другой день после выхода номера.
Все это Валентин, знал, но от этого не было легче. Наоборот, чем больше он думал о газетной работе, тем больше возникало вопросов, тем сильнее была неуверенность в себе.
Взяв в руки перо, он каждый раз чувствовал себя беспомощным выразить охватившие его мысли и чувства. Случалось, что начало рукописи давалось легко, зато через несколько страниц или фраз руки опускались.
Тогда он смотрел на лист бумаги или бессмысленно листал блокнот.
– Товарищ Валентин Лесной! – позвала Маро. – К редактору!
Копытов встретил его весело.
– Хорошо отдохнул? – спросил он. – В командировке-то ведь раздолье, не то, что в редакции. Живешь себе на свободе, начальству до тебя не дотянуться, не схватить. Чего привез?
– Статью о комсомольской организации Синевского леспромхоза, затем…
– Положительную?.. Нет? Жалко. Сейчас необходимо пропагандировать опыт комсомольской работы в лесу. Важно, понимаешь ли, не только критиковать, но и показывать передовые примеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30