– Совершенно с вами согласен… – горячо начал Валентин, у которого вдруг промелькнула мысль, что хоть один раз Копытов выслушает его внимательно и согласится.
– Лесозаготовкам сейчас уделяется особое внимание, – перебил редактор. – Мы не можем не учитывать этого. Хорошо бы сделать статью секретаря комитета комсомола о том, как молодежь борется за перевыполнение производственных заданий.
Валентин кивал, слушал нескончаемый поток речи, старался сосчитать, сколько лежит окурков в пепельнице… Можно поступить просто: написать так, как хочется Копытову. Это будет почти правда. Это будет немедленно напечатано, похвалено на летучке, оплачено…
– Хорошо, – проговорил Валентин, вставая. – Дня через два закончу.
– Добро, добро, – Копытов удовлетворенно потер большие руки, – действуй.
Он вернулся в кабинет, перечитал черновик, скомкал и бросил в корзину, взял чистый лист бумаги. В голове не было ни одной мысли. С чего начинать? Что, вообще, писать? Вернее, как писать?
– У тебя, друг милый, вид заправского писателя, – пошутил Николай. – Сидишь с утра, а ни строчки. Придется вместо статьи твой портрет печатать.
– А я не умею строчки гнать, – огрызнулся Валентин.
– Строчки гнать не надо, а сдавать строчки полагается. За это мы зарплату получаем, – все так же шутливо ответил Николай.
Возможно, что Валентин сдержался бы, но в это время зашел Олег и проговорил:
– Валентин, я тебя жду. Ты сегодня строчек сто не одолжишь взаймы?
– Да чего вы ко мне пристали! – вспылил Валентин. – Нет у меня ни строчки! Завтра.
– Ребенок! – пренебрежительно бросил Николай. – Из ста строк делает проблему.
– Через час сдам, – зло сказал Валентин. – Вечная история: как домой идти, так у вас строчек не хватает. Сколько надо? Сто?
– Если можно, – с комической мольбой в голосе ответил Олег, – мы согласны хотя бы на девяносто пять.
– Ладно! – Валентин отмахнулся. Шутка Олега сразу успокоила его, и он решил сделать подборку информация: фактов было более, чем достаточно.
Не обращая внимания на ворчание Николая, который вполголоса сетовал на некоторых газетчиков, у коих и диплом есть, и гонор, а строчек они не сдают, Валентин принялся уже за вторую информацию, как позвонил Копытов.
– Ты чего это, Лесной, подводишь нас? – на высоких нотах заговорил он. – Сто строк сделать не можешь. О газете надо думать, а не о себе, понимаешь ли.
Что-то раздраженно пробурчав в ответ, Валентин бросил трубку и встретил взгляд Николая.
Взгляд был печален, и у Валентина невольно вырвалось:
– Что с тобой?
Николай мгновенно преобразился, быстро встал, засунул руки глубоко в карманы, покачался на носках, сказал:
– Пиши, пиши.
Неожиданно Валентин покраснел: ему вдруг подумалось, что Николай знает о его отношении к Ольге. Он рассердился на себя за глупые мысли и продолжал писать.
Информации получились скучнейшими, и, отдавая их машинистке, он совершенно серьезно опасался, что она откажется их печатать.
Зато Николай, прочитав рукопись, сразу отнес ее в секретариат.
– Можешь идти домой, – разрешил он Валентину.
Они вышли из редакции вместе с Олегом.
– Ну, братец ты мой, весело сказал тот, – написал ты! Рука не поднимается править! Нечего править. Заново надо писать или сразу посылать в набор.
– Торопился, – виновато пробормотал Валентин, – с утра ничего не говорили, а вечером… Словом, взял грех на душу.
– Ерунда, – небрежно успокоил его Олег, – таких информаций напечатаны сотни тысяч. А сколько их еще будет напечатано! Всяк пишет, да не всяк понимает, что грешит. А шеф тебя похвалит, помяни мое слово.
Олег говорил истинную правду, и Валентин на него не обижался, однако постарался перевести разговор на другую тему, и неудачно.
– А как Рогов с женой живут? – спросил он и лишь тогда понял, что почти выдал себя.
Однако Олег ответил беззаботно:
– На грани развода.
Сначала Валентин не удивился и принял это сообщение как естественный результат событий – иначе и быть не могло. Сразу стало понятным и печальное состояние Ольги, и раздраженность Рогова. Но в следующее мгновение, представив себе положение Ольги, он оторопело пробормотал:
– Не может быть… А почему так бывает?
– Не знаю, – серьезно ответил Олег, – закон природы, должно быть. На Николая жалко смотреть. Он сам виноват. Она ведь давно ему изменяет.
Валентин так порывисто дернул Олега за рукав, что тот остановился и, ощупывая рукав, спросил удивленно:
– А я-то при чем?
К дому они подошли взбудораженные, и Лариса сразу это почувствовала.
– Не надо ссориться, – сказала она.
– Мы не ссорились, – ответил Олег, поглядывая на Валентина и вдруг расхохотался. – Да ты не влюблен в нее?
– Перестаньте! – Лариса топнула ногой, увидев искаженное гневом лицо Валентина. – Оба хороши!
– Ей богу, я тут ни при чем! – весело стал оправдываться Олег. – Я сделал предположение, что жена Рогова изменяла ему, а Лесной чуть не оторвал мне рукав. Тебе же пришивать придется…
Валентин молча вышел, схватил пальто и начал одеваться уже на крыльце. «Снова накатило», – равнодушно подумал он.
– Ты здесь? – услышал он голос Ларисы.
Она стояла рядом в накинутом на плечи пальто.
– Извини меня… – начал Валентин, но Лариса перебила:
– Как же так? Ведь ты совсем недавно приехал…
– Вот так, – тихо ответил Валентин. – Тебе я могу рассказать… Ты веришь, что можно любить долго… всю жизнь?
– Я-то верю, – печально протянула Лариса. – Я-то очень верю… И давно ты ее… знаешь?
– Не имеет значения. Мне надо уехать или… А я вбил себе в башку, что… Ты иди, замерзнешь.
– Чудеса… Я даже не знаю, что и говорить тебе…
– Говорить ничего не надо. Ты извинись за меня перед Олегом, а я… – Лариса понимающе кивнула, он поцеловал ей руку и пошел.
Как ни странно, но из разговора с Олегом и Ларисой он вынес на первый взгляд довольно необычное для него впечатление и сделал весьма холодный вывод.
Чувство к Ольге было ровным, устойчивым, почти без взлетов и падений. О своей неудачной любви он думал большей частью сдержанно, но в последнее время он несколько раз, что называется, сорвался.
Впервые Валентина рассердила его собственная несдержанность. Его беспокоило не то, что посторонние люди узнали о его тайне, а то, что он перестал владеть собой. Сначала Валентин не сдерживался в разговорах с начальством, считая это своеобразным геройством, теперь он разучился вообще сдерживаться.
Надо что-то предпринимать. Надо учиться держать себя в руках.
В общем номере гостиницы громко храпели уставшие за день командированные. Валентин сбросил пиджак и сел писать. Ему иногда удавалось увлечься работой даже в самые неприятные и тяжелые минуты жизни.
Первую фразу он написал, вторая не получилась… На грани развода… Грань развода… Валентин на все лады склонял эти слова, и ему было не по себе… Он осторожно прошелся по комнате, но снова сел, потому что половицы громко скрипели под ногами.
На грани развода… Он почувствовал себя маленьким, обиженным, несчастным. В таком состоянии нечего было и думать о работе. Он лег, зная, что уснет не скоро.
Встал он поздно, не успел позавтракать и прибежал в редакцию ровно в десять часов. Николай сообщил, что вчерашние информации поставлены в номер.
Злой на самого себя, на весь мир, Валентин начал писать. Всю злость он перенес на Копытова, продиктовавшего ему вчера основные положения будущей статьи. Нет, когда пишешь, о начальстве забывай, помни о тех, для кого пишешь. Укор читателя страшнее десяти редакторских выговоров.
Если ты твердо убежден, что настоящий журналист должен отличаться кристальной честностью, то пиши только правду. Если хочешь спать спокойно и смотреть людям в глаза, не пиши с оглядкой.
К вечеру Валентин отдал статью Николаю, а сам ушел обедать. Когда он вернулся, Николай сказал:
– Зайди к Сергею Ивановичу. Рукопись у него.
– Ты подписал ее? – тихо спросил Валентин. Николай обиженно насупился, пожевал губами и ответил с достоинством:
– Такие вопросы я не могу решать сам. Я обязан посоветоваться.
– Ну, а твое мнение?
Николай снял очки, подышал на них, протер платком, надел и проговорил:
– Я бы не возражал против опубликования, но с целым рядом существенных поправок. Я отнес материал не куда-нибудь, а к редактору. Иди к шефу, учти замечания, через неделю получишь гонорар.
Валентин промолчал и пошел к редактору.
Копытов показал ему на кресло и уткнулся в рукопись.
Лица редакторов обычно отличаются бесстрастностью. Трудно встретить редактора, который смеялся бы, читая фельетон, или хмурил брови, читая гневную критическую статью, которую ему предстоит подписать в набор. Все произведения редакторы читают с одинаковым – каменным выражением лица.
– Да-а, – протянул Копытов, положив на статью большие жилистые руки. – Два раза прочитал. Интересно, понимаешь ли.
– Правда? – обрадованно воскликнул Валентин.
– Ага, – сумрачно ответил Копытов, – я не об статье, я о тебе. Ты всегда так пишешь?
– Всегда… стараюсь…
– Плохо, – убежденно проговорил Копытов. – Ты ведь в газету пишешь. Понимаешь? Каждое слово обдумать надо. За слово-то ведь отвечать надо… Ерунда получилась. Не пойдет.
– Я не согласен с вами… – начал Валентин, но Копытов перебил обиженно:
– Не согласен… Знаю, что не согласен. Не воображай, что больше всех знаешь. Не ты меня на это место посадил, а тот, кто посадил, тот проверил, на что я горазд. Обком комсомола считает комсомольскую организацию Синевского леспромхоза одной из лучших в области. А ты что написал?
– Что комсомольская организация почти не работает, не заботится о быте молодых лесорубов. А бытовые условия там – отвратительны.
– Вот! Вот! – торжествующе подхватил Копытов. – Увидал, что в бараках радио нет, – и готова статейка! А ты знаешь, что леспромхоз план выполняет?
– А вы знаете ценой каких усилий?
– Ты мне о трудовом героизме пиши, о соревновании, понимаешь ли, о выполнении плана! А не то, что душе угодно! Сиди! – он остановил Валентина жестом. – Ты спрячь самолюбие в карман, о деле думай. Выбери, что важнее: дело или самолюбие?
Они сидели, оба, словно сговорившись, смотря в окно.
– Отдайте мне статью, – после молчания глухо попросил Валентин.
– Переделывать надо, – вздохнув, сказал редактор. – Ты на меня не дуйся, не умею я слова в конфетные обертки заворачивать… Давай обдумаем, как переделывать. Ты на первый план давай все положительное, а на второй – недостатки.
– Вы меня за идиота считаете? Или за подлеца?
– Я так не могу! – Копытов стукнул ладонью по столу. – Так нельзя работать! Нельзя! Никакой, понимаешь ли, дисциплины, никакого уважения. Я ведь за газету отвечаю, не ты… Ты парень, в общем, толковый, а чего выше головы прыгнуть хочешь? На свою голову особенно не надейся. Умней наших головы есть. Не мы обком учим, а он нас… Ясно?
Когда Валентин очень нервничал, он всегда терял нить разговора, ему было трудно сосредоточиться. Копытов же решил, что он раздумывает, и чтобы окончательно убедить Валентина в своей правоте, отчеканил:
– Нашей задачей является распространение передовых методов труда, обобщение опыта комсомольской работы.
Валентину хотелось обозвать его, махнуть рукой и выбежать, хлопнув дверью, но он заставил себя сдержаться и стал неторопливо объяснять:
– Теоретически вы правы, Сергей Иванович. А я знаю обстановку в леспромхозе, знаю нужды молодежи, на что они жалуются, чего требуют. Им нужны нормальные человеческие условия. Тогда они будут работать всем на удивление. За факты я отвечаю головой.
– Никому твоя голова не нужна. Я тебе еще раз повторяю: обком считает комсомольскую организацию леспромхоза хорошей. Точка.
На Ларису рассказ об этом произвел удручающее впечатление.
– Возмутительно, – передернув плечами, сказала она. – Он разгонит нас всех, только бы не возражать обкому, только бы не иметь своей точки зрения.
– Вы чудаки, – проговорил Олег, – иначе и быть не может. Чему удивляться? Он считает себя редактором, потому что его посадили за редакторский стол. Посади его сейчас на место постановщика балетных спектаклей – и он вам выдаст такое «Лебединое озеро», что ахнете.
– Мы для него не люди, а подчиненные, – добавила Лариса.
– Мы для него пешечки, – насмешливо продолжал Олег, – самые обыкновенные пешечки… Были и партийные собрания, и профсоюзные собрания, и просто собрания, и производственные совещания, масса говорильных мероприятий – и что?
– И ничего, – Лариса развела руками.
Мимо прошел Николай, неизвестно чему ухмыльнулся, даже хмыкнул.
– Надо бежать, друзья мои, – горячо предложил Олег. – Самое разумное в нашем положении…
– Неправда, – возразил Валентин, – мы правы, а не Копытов.
Вернувшись в кабинет, он сразу заметил, что Николай выжидающе смотрит на него.
– У супруги день рождения, – словно между прочим сказал он. – У нас никого сегодня не будет… Зайдешь? Посидим. Бутылочку разопьем.
Озорная мысль пришла Валентину в голову, а почему бы не пойти? Чего ему терять?
– Сколько ей? – спросил он. – Двадцать пять? Подарок, значит, надо?
– Это уж твое личное дело, – Николай встрепенулся, потер руки. – Значит, часиков в восемь?
Валентин забежал в несколько магазинов и понял, что купить подарок не так-то просто. Хотелось подарить что-нибудь невероятное, но такового в магазинах не оказалось. Пришлось остановиться на традиционной коробке духов.
Недалеко от дома Роговых Валентин нагнал Николая. Тот шагал быстро, что-то бормоча под нос. Узнав Валентина, он взял его под руку и начал рассказывать, что скоро помирится с Ольгой, и все пойдет по-старому. Говорил он громко, с увлечением, будто несколько дней прожил с завязанным ртом.
– Не знаю, что ей от меня надо, – рассказывал Николай. – Кажется, все есть. И квартира, и зарабатываем неплохо. Может, избаловал я ее? Бывает.
Дверь открыла Ольга. Ока, видимо, собралась уходить – на ней был темно-синий костюм, в котором она казалась старше и строже. Она кивнула Валентину и ничего не сказала. Только чуть заметно дрогнули губы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30