второго замка. Этот поддался так же легко. И охранник в туалет не захотел. И эта дверь даже не скрипела, как первая.Большой кабинет. Свет идет с улицы. Осматриваться и терять время не стоит. Вот и дверь кабинета самого Юрия Юрьевича.И новшество. Рядом с дверью плакат повесили. “Наш кандидат” — и портрет кандидата в депутаты. Паша мило улыбнулся портрету и подмигнул:— Поделишься баксами?Показалось, что кандидат подмигнул ответно.— Вот и лады, вот и договорились...Замок в этой двери оказался чуть посложнее, но тоже поддался с третьей попытки.С сейфом Паша справился легче. Баксы быстро перекочевали в его карман. Для интереса со стороны следствия он забрал с собой и несколько “скоросшивателей” с документами.Подумал и выложил на стол приготовленный еще днем конверт. И написал красным карандашом, чтобы заметнее было — “Юрию Юрьевичу, с признательностью”. Придавил конверт кипятильником. Денег на шутку не жалко.“Штукой” больше — “штукой” меньше... Это не принципиально. Но уйти просто так было уже не интересно. Это было бы даже своеобразным унижением для домушника с характером.Он выглянул из окна. Можно было бы и здесь выпрыгнуть. Это делается быстро, и, если подобрать момент, никто не заметит. Но на первом подоконнике и на раме, когда забирался в здание, остались отпечатки его пальцев. Их следовало стереть. И Паша, сначала стерев все отпечатки здесь, пошел обратной дорогой. Опять так же терпеливо открывал и закрывал скрипучую дверь, косо поглядывая в начало коридора и желая охраннику увлечься чтением. Потом открыл окно, вытер все следы и выпрыгнул на газон. Пусть там остаются отпечатки. Пока его глупые менты поймают, он уже десять пар обуви износит.Дерево, удобное для выхода, стояло чуть в стороне. Уже с этого дерева Гальцев увидел, как по асфальтированной дорожке мимо здания, которое он только что посетил, идут две женщины. Они явно посмотрели на окно, которое он оставил открытым, но даже не остановились. А Паша перепрыгнул с ветки на газон по ту сторону забора. На сей раз приземлился удачно — и вышел сразу к дороге, чтобы поймать машину. Глава десятая 1 Обзавестись сотовым телефоном я все же успел. Вот только не успел оплатить абонентную плату, и потому мой номер еще не подключили. Но все же саму новенькую трубку, придя домой, я положил на стол — на самое видное место, чтобы время от времени посматривать на нее и тешить свое самолюбие.И одновременно набрал литературы по компьютерам, чтобы завтра прийти в фирму к Осоченко теоретически чуть более подкованным. На изучение и понимание я рассчитывал потратить весь вечер и часть ночи. Но моим благим намерениям не суждено было осуществиться. Позвонил Лоскутков. Как всегда, не вовремя. Иначе он не умеет. И все еще из управления. С такой челюстью на глаза жене показаться боится?— Привет, майор, — он не сказал, а простонал в трубку, по мере произнесения фразы делая чуть ли не актерские паузы между словами, хотя и вынужденные.А я человек от природы не злой, тем более, хорошо знаю, что такое сломанная челюсть — мне самому однажды в Афгане автоматным прикладом стукнули с таким же результатом.И я не стал очень сильно смеяться над чужой бедой.— Страдаешь? — насколько сумел, спросил сочувственно.— Обидно, понимаешь... — прошипел он.— Понимаю. Надо было лучше тренироваться на допросах, — все же не удержался я и съехидничал, хорошо зная, какими последствиями для подследственных оборачиваются такие тренировки. — Что про твоего боевика-домушника слышно?— Про Пашу? На него по всему городу облава идет. Только есть у нас сведения, что парень сорваться решил. Не желает никак дать мне возможность реванша. Он звонил своему, как мне думается, компаньону-наводчику Лангару, сказал, что через пару часов уезжает из города. Наш шеф распорядился его поймать. Никуда Гальцев не денется. Все пути из города перекрыты.Попробовали бы они меня таким методом захватить. Да и не только меня, а любого хоть чуть-чуть хладнокровного и думающего человека. Все их способы годятся только для того, чтобы попутно поймать несколько балбесов с оружием, несколько дураков с наркотой и несколько пьяных, которые так давно в розыске числятся, что активно искать их уже перестали. А чтобы сумели в результате подобной операции задержать именно того имярека, на которого охоту и устраивали, — такого я не помню.— А он пешком уйдет. Через городской бор. Не думаю, чтобы он Лешего испугался.— Везде же — посты!— Ну-ну, посмотрим...— Подожди минутку, — трубка стукнулась о стол. Кто-то пришел к майору. Слышались отдельные слова разговора, но саму суть уловить было невозможно.Опять трубка застучала:— Вот так дела обстоят. Только что Гальцев во второй раз позвонил Лангару. Опять засекли район. Первый раз — откуда-то от почтамта, второй раз — тоже недалеко, только на три квартала отошел по тихим улочкам. Сейчас все там прочистят и возьмут.— Если возьмут, сообщи. А если он и ехать никуда не собирается? А если он уже где-то залег отсыпаться?— Нам все его адреса знакомы. Некуда ему пойти. К тому же сам Лангар Пашу предупредил, что к нему имеет претензии Хозяинов.А это значит, что в любом притоне Пашу Хозяинову сдадут.Я насмешливо пожал плечами и даже пожалел, что Лоскутков моей мимики не видит.Она бы ясно показала ему все мои сомнения.— А знаешь, куда пошел бы на его месте я?— К тебе домой.— Не-а... Ему собственная челюсть еще дорога. Я бы на его месте отправился ночевать на квартиру Чанышевых. Туда, где вы его уже искать не будете.— Ну, ты даешь... — майор сказал так, что у меня создалось ясное впечатление — от возмущения он даже про боль забыл. Возможно даже, что беззвучно рассмеялся.Мой взгляд в это время упал на трубку сотового телефона, красующуюся на столе.Я представил себя разговаривающим именно через эту трубку, после этого представил себя очень умным и сидящим за компьютером, как и полагается всем умным частным сыщикам.И, следовательно, сразу вспомнил о благом намерении засесть за учебники, чтобы не выглядеть болваном перед компьютерщиками настоящими. Лоскутков моему намерению явно мешал.— Ты звонишь мне, чтобы рассказать о том, как мечтаешь поймать Пашу Гальцева? — спросил я, дабы придать разговору более конкретное направление.— Нет. Я как раз хотел тебе рассказать, что Хозяинов имеет на Пашу зуб. Кроме того, Хозяинов занимается предвыборной кампанией своего генерального директора и, кстати, старого товарища. Следовательно, если твоя версия верна и Чанышев в самом деле как-то был связан с выборами, то работал он на Хозяинова. А версия твоя верна. В этом я имел удовольствие убедиться. Хотя вся она и не вяжется с розыском Лешего, я вынужден заниматься ею достаточно плотно.— Я-то знал, что моя версия верна. Но каким образом ты в этом убедился?— Допросили задержанных. Они работают в предвыборном штабе другого кандидата в депутаты — конкурента Хозяинова. И Чанышев вытащил через сеть какие-то данные с их компьютера. Естественно предположить, что сделал он это по заданию самого Хозяинова.Кроме того, тот “Мерседес-280”, которым ты сильно интересовался, принадлежит тоже человеку из окружения Хозяинова. Избави меня боже рекомендовать тебе заняться плотнее этим не слишком хорошим человеком, но путь здесь прослеживается. Хотя это и не мой путь в нашем с тобой деле.— Очень мудрено объясняешь. Должно быть, это последствия травмы.— Возможно. Но меня интересует Чанышев как связующее звено с Лешим. Это я и пытаюсь раскопать. А ты копай остальное.— Короче, ты списываешь на меня честь поимки убийцы. Что ж, я согласен...— И запросишь дополнительную плату?Сломанная челюсть не мешает менту ехидничать. Он помнит, как несколько месяцев назад при аналогичных обстоятельствах в другом деле я заставил управление ФСБ оплатить мне работу. Лоскутков тогда, похоже, сильно завидовал, если до сих пор помнит о таком пустяке.— Нет, мне эту работу уже оплатили.— Твой Осоченко в состоянии много заплатить?— Осоченко оплатил параллельную работу.А поиск убийцы оплачен другими людьми.— Кто еще? — не выдержал Лоскутков и сорвался на свой обычный злобный тон. Что с него возьмешь... Мент, он и в Африке — мент.— Хозяинов.Признаться, я испугался, что страсть к эффектам довела меня до весьма нехорошего поступка. Лоскутков молчал так долго, что я начал опасаться — не проглотил ли он травмированную часть своего тела? Или хотя бы язык?— Я сейчас приеду. Расскажешь...— Нечего рассказывать. Просто побывал здесь некто по имени Вениамин Вениаминович, разлюбезный человек, и нанял меня.— И ты согласился?— Согласился.— Работать на мафию?— Искать убийцу.Перед тем, как в трубке раздались короткие гудки, мне послышался настоящий дикий зубовный скрежет. Но, должно быть, это были помехи на линии, потому что Лоскутков после встречи с Пашей Гальцевым на такое уже не способен.И, тем не менее, я слегка обиделся. Не люблю, когда люди так невежливо прерывают со мной беседу. Что ж, я сумею отомстить.Я специально куплю комковой грубый сахар и приглашу Лоскуткова пить чай вприкуску.Пусть погрызет. Если зубами скрежетать может, то и с сахаром, наверное, справится. 2 После случая в городском бору Леший ненадолго успокоился. То есть не совсем успокоился — он нервничал и всего боялся несколько недель. Боялся на улицах, что его узнают.Боялся — вдруг вспомнят, что видели его раньше, и где видели, и потому легко найдут.Понимал при этом, что страхи большей частью надуманные — и, тем не менее, от понимания легче не становилось.Успокоился он в другом. Его уже не манили так настойчиво и властно горячие целующиеся губы. Он уже не вспоминал о девушке, избитой в подъезде, е желанием повторения пережитого. И та толстушка с коляской стала теперь казаться отвратительной. Ее рыбьи мутные глаза казались кошмаром, и Леший не понимал, как мог он польститься на такую.Он — некрасив, а она — просто уродлива в своем испуганном крике. И только от отчаяния и безысходности мог он на такую позариться.Время шло в страхе, он жил, как в густом болотном тумане по осени, не зная, куда идет дальше, но никто не узнавал его, никто не спешил обвинить во всех смертных грехах.И Леший начинал понемногу успокаиваться в этих назойливых и неуправляемых страхах. Но одновременно с этим снова стало призывноманяще нарастать воспоминание о горячих губах. Это происходило так, словно один кошмар сменялся другим. И вообще они словно были двумя сторонами одной медали. Если ему не хотелось повторения пережитого, значит, он боялся; если он не боялся, то ему хотелось повторения.Этот период совпал с весенней сессией.И потому каждый экзамен давался Лешему с превеликим трудом. Сессия прошла; примерно одновременно, но вне зависимости от нее, ушли и страхи. А зов горячих губ стал настойчивее. Стал почти нестерпимым.По окончании сессии, перед каникулами, в общежитии устраивался большой вечер. В актовом зале были танцы, потом все разбрелись по этажам, по комнатам. Здесь уже держались не учебными группами, как в аудиториях, а компаниями — кто с кем рядом жил, кто с кем дружил, а кто и случайно пристроился. Составлялись столы, выставлялось много выпивки и мало закуски. Леший был там и вместе с другими оказался в одной из комнат — то ли кто-то позвал его, то ли он сам разговаривал и, не заметив того, пошел, но, как всегда, чувствовал себя среди людей одиноким. Он почти ничего не пил, потому что не любил пьяных и сам ни разу в жизни допьяна не напивался.Рядом с ним, на продавленной и скрипучей кровати сидела девушка с параллельного потока. Случайно рядом оказалась. Шумная, шебутная, заводная. Она пила за двоих, не выпускала изо рта сигарету, говорила со всеми сразу, в том числе и с Лешим. И все время толкала его сильным локтем в ребра. Больно толкала, но он терпел. Даже это казалось общением, и он ему радовался.Музыка мешала расслышать слова. Громкая музыка, ритмическая. Дома мать любила слушать исключительно классику, и к классике Леший больше привык. Она успокаивала, и даже в самые тяжелые минуты жизни отвлекала от болезненных мыслей. А эта музыка бесила, будоражила. Вызывала в нем прилив тех желаний, что мучили его постоянно.Словно бы нечаянно он посмотрел на губы шумной соседки. Они были полные и зовущие. Так откровенно зовущие каждого, что он с трудом удержался, чтобы не пододвинуться к ней ближе. И, наверное, ее губы тоже горячие?Помада почти стерлась, но Леший хорошо помнил, что губы той девушки из подъезда были вообще без помады. И сейчас представил повторение длительного поцелуя, но с этими вот полными губами. Опять затрепетало что-то между грудью и животом. И он возненавидел всех сидящих здесь, всех шумящих, говорящих, кричащих, пьющих, курящих и закусывающих. Что они здесь делают? Почему не остаться в комнате двоим — ему и ей?Вечер продолжался. В комнате было сильно накурено. Кто-то выходил в коридор. Кто-то возвращался. Постепенно стали расходиться, пока работал городской транспорт, желая успеть добраться до дома.— Ты здесь живешь? — перекричала музыку соседка.— Нет, — Леший отрицательно покачал головой. Перекричать группу “Scorpions” он не мог.— Проводишь... — не спросила, а крикнула она утвердительно, уверенная, что он не откажется, и налила себе следующую рюмку.Потом они стояли в длинном коридоре среди других таких же пьяных студентов. Все общежитие в этот вечер было пьяно. Они ушли уже во втором часу ночи, чтобы избежать уничтожающего взгляда дежурной вахтерши, которая не любит, когда ее будят. Дверь открыли сами и только сильно хлопнули ею, чтобы вахтерша проснулась и сообразила, что кто-то ушел. Но сказать “ушли” — значит сказать не совсем правильно. Леший просто вел соседку, даже тащил порой на себе. И долго пытался выяснить, где она живет. Она только рукой показывала:— Там...Но “там” — был городской сосновый бор.И Леший, в глубине души сам подумывающий, как увести ее именно туда, согласно повел. Она, хотя и была сильно пьяна, конечно, видела, куда они идут, но шла — более того, сама вела его, время от времени всматриваясь вперед и показывая:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34