С подъема Эрик увидел, что «Родной земли» у пристани нет. Аманда уже уехала.
Добравшись до дома, он тем не менее нетерпеливо рванул на себя дверь, но встретили его лишь Ричард и горничные. В палящей жаре июля дом казался холодным и покинутым. Эрик медленно поднялся к галерее, чувствуя, как пустота обступает его. Аманда стал? неотъемлемой частью дома. Аромат ее духов преследовал его, ему слышалось эхо ее голоса, ласковый и женственный шепот, такой задорный и влекущий. Самый замечательный на свете! Во Франции она будет сама в безопасности — и не сможет повредить колониям.
Но ни слова, ни логика не помогали. Его мир стал холодным, дом без нее превратился в безжизненную коробку из кирпича и бревен.
— Лорд Камерон!.
Он развернулся и посмотрел вниз. В холл ворвался Фредерик:
— Лорд Камерон! Независимость! Конгресс проголосовал за независимость! Шестого июля в Филадельфии была зачитана Декларация, и ее начали перепечатывать газеты по всей стране! Лорд Камерон, мы совершили это! Мы все совершили это! Мы — свободные и независимые люди!
Да, они совершили это. Эрик, вцепившись в перила лестницы, уставился на печатника. Они воюют уже больше года, но теперь их борьба узаконена. Теперь они не повернут назад. Никогда, Они стали свободными.
Его сотрясала крупная дрожь. Он вдруг порадовался, что услышал эту новость здесь, в Камерон-Холле. Пусть и опустевшем. Он снова знал, за что бороться, за что умирать.
Он поспешно сбежал вниз.
— Ричард! Бренди, парень, лучшего в доме! Конгресс наконец-то решился! Боже мой, зови слуг, зови всех. Тост! За… свободу!
В конце сентября Эрик сидел в палатке Вашингтона, разбираясь в картах Нью-Йорка и Нью-Джерси, когда тому доставили донесение.
Он увидел, как генерал изменился в лице; плечи его великого друга поникли, лицо стало пепельно-серым.
— Они поймали моего юного разведчика, — сказал генерал.
Эрик быстро начал припоминать Вашингтон попросил рейнджеров из Коннектикута предоставить человека, который бы остался в Нью-Йорке, чтобы собирать сведения о позициях британцев. На вторую просьбу добровольцем вызвался молодой человек по имени Натан Хайл, который отправился в город под видом учителя-голландца.
Вашингтон ожесточенно потер висок.
— Ему было не больше двадцати одного года. Его выдали. Хоув приговорил его к повешению. — Протяжно вздохнув, он снова взял донесение в руки. — Хэйл произнес речь, которая потрясла британцев, и закончил такими словами — ты только послушай Эрик, это потрясающе: «Я сожалею лишь, что у меня всего одна жизнь, которую я могу отдать за свою страну». Одна жизнь. Боже!
— Это война, — тихо сказал Эрик после паузы.
— Это война. Мы еще многих потеряем, — признал Вашингтон, — но этот Хэйл, . И такая мужественная, душа должна быть жестоко лишена жизни!
Жестоко? Да, думал Эрик, — трясясь на следующий день в седле вместе со своим отрядом. Жестоко, но и поучительно. Слова Хэйла передавались в войсках из уст в уста. Своей гибелью Натан Хэйл укрепил дух армии. Он завоевал себе бессмертие.
По ночам Эрика преследовал запах пороха. Будь его глаза открыты или закрыты, он видел шеренги солдат, слышал крики людей, ржание лошадей и ужасный грохот артиллерийской канонады. Но порой, когда пороховая пелена рассеивалась, перед ним представала Аманда.
Она шла к нему сквозь дым и кровь, а В увлажнившихся глазах читался упрек.
Они повесили Хэйла, эти британцы. Предателей обычно вешают, так принято на войне.
Но что, если она не лгала? Что, если она действительно перестала быть шпионкой? Что, если кто-то другой продолжает водить их всех за нос?
Эрик просыпался со стоном. И, лежа с открытыми глазами до рассвета, он знал, что утром сядет на коня и будет Сражаться опять, поведет своих людей навстречу смерти.
Двадцать восьмого октября они сразились с англичанами в битве на Белых равнинах. Американцы бились храбро и доблестно, с удивительным умением и упорством. Но постепенно регулярные части англичан вытеснили их с поля боя. Размахивая окровавленным клинком, Эрик отдал приказ своим людям отходить.
Энн-Мари и сэр Томас часто теперь помогали ему утешиться, прийти в себя. Дочь Томаса последовала на воину за отцом. На переднем крае она перезаряжала ружья, подносила воду, ухаживала за ранеными. Когда позволяла обстановка, Эрик обедал с ними, а после обеда частенько засиживался у Энн-Мари.
Однажды вечером, когда они гуляли среди деревьев, она оказалась в его объятиях. Встав на цыпочки, Энн-Мари поцеловала его. Он ответил, как и в прошлый раз, его сердце заколотилось, тело напряглось. Она притянула его руку к своей груди, и; Эрик ощутил ее мягкость, но, овладев собой, убрал ее руки и отстранился. Затем он нежно погладил ее по щеке.
— Я женатый человек, Энн-Мари. Ты слишком хорошая женщина, чтобы стать чьей-то любовницей.
— А если мне все равно? — прошептала она.
Он протяжно вздохнул, ощущая на себе в темноте ее взгляд. Энн-Мари улыбнулась.
— Кажется, я опоздала, лорд Камерон! — поддразнила она с доброй улыбкой. — Когда ты был неудержим и необуздан и, казалось, коллекционировал женщин, я мечтала о кольце на своем пальце. А теперь я готова довольствоваться несколькими ночами с героем в своей постели, и мне по-настоящему безразлично, если после этого меня назовут самой распутной женщиной на континенте. Эрик, отправляйся за своей женой! Привези ее домой. Я не верю в ее окончательное предательство!
Он взял девушку за руки.
— Энн-Мари, я не могу. Может, мне не стоит больше приходить…
Она прижала пальчик к его губам.
— Нет. Не обрывай нашу дружбу. Вы мне нужны; ты и Дэмьен.
— А! Мой кровожадный родственник! Он по-прежнему разговаривает со мной сквозь зубы и только по крайней необходимости. Но он прекрасный молодой человек…
— И к тому же влюблен, ты не знал?
— Нет, не знал, — признался Эрик.
У Энн-Мари на щеках заиграли очаровательные ямочки.
— В леди Женевьеву. Мне кажется, это началось давно, еще в Уильямсберге. Нынче он чахнет по ней, когда не может выбраться на Юг. Думаю, что она приедет сюда, чтобы быть рядом с ним.
— Неужели? Женевьева ценит удобства жизни.
— Ты так хорошо ее знаешь?
— Знал, — пробормотал он. — Но может быть, ее тоже охватила лихорадка патриотизма. Только время даст на, это ответ.
— Только время. — Энн-Мари целомудренно поцеловала его в щеку. — Поезжай за своей женой, Эрик.
— Я не могу, — сказал он таким тоном, что она поняла: их разговор подошел к концу. Увидев лед в его глазах, твердо сжатые челюсти, Энн-Мари замолчала.
В ноябре американцы начали отступать на юг, в глубь Нью-Джерси. Вашингтону были предоставлены диктаторские полномочия.
Эрик переоделся в кожаное одеяние следопыта и пробрался через линию фронта, чтобы разведать расположение британских позиций. Он все время вспоминал Натана Хэйла и молился, чтобы, если его схватят, Бог послал ему столько же мужества, сколько было у этого молодого человека. Британцы будут плясать от радости на его казни, это точно.
Но ему удалось раздобыть нужные сведения довольно легко.
Хоув, уверенный в скорой окончательной победе весной, отвел войска на зимние квартиры. В основном в Нью-Йорк и в южную часть Нью-Джерси.
Накануне Рождества Эрик и другие командиры сидели в штабной палатке и следили за тем, как Вашингтон расхаживает по ней и разъясняет ситуацию, показывая их позиции на картах:
— Мы в отчаянном положении. В отчаянном. Наша армия трещит по швам; Те, кто остался в строю, все чаще заговаривают о том, что сроки их службы давно вышли. Но у меня есть план…
Его план был рискован, дерзок, опасен и… гениален. В ночь на Рождество они переправились обратно через Делавэр, в девяти милях от Трентона. В снежный буран через реку переправились две тысячи четыреста человек. Мороз был жесток, ветер ужасен, вода холоднее льда. Эрик почувствовал, как обожгло лицо и занемела кожа, когда на него попали брызги взбаламученной веслами речной воды. Но в слабом свете впереди он видел Вашингтона, стоявшего на носу своей лодки. И все остальные тоже видели его. Они переправились благополучно.
На рассвете колонисты обрушились на гарнизон гессенцев в Трентоне. Победа была полной. Пьяные, ничего непонимающие, ошарашенные наемники, воевавшие за британцев, пытались выбраться из своих постелей, но рядом уже были колонисты. Эрику почти не пришлось отдавать команды, поскольку его бойцы действовали быстро и эффективно и нападение стало полной неожиданностью. Когда все закончилось, из тысячи четырехсот гессенцев тысяча человек сдались в плен, тридцать были убиты, а американцы потеряли только семерых — двое замерзли и пятеро были ранены. Но наверное, самым важным было то, что они захватили изрядное количество оружия, снарядов, других боеприпасов.
Этой ночью их небольшой отряд праздновал победу. Но не прошло и суток, как над ними нависла новая угроза. Британский генерал Корнуэльс приближался очень быстро. Уже второго января напротив американских позиций стояла его пятитысячная армия и еще две с половиной тысячи резерва в Принстоне ждали только приказа присоединиться к нему.
— Нам ни в коем случае нельзя принимать этот бой, — сказал Вашингтон. — Лагерные костры… — пробормотал он затем.
— Оставим их гореть?
— Оставим гореть.
Ночью они ускользнули от врага. Третьего января воздух огласили боевые кличи, когда колонисты обрушились на британский отряд, направлявшийся на воссоединение с Корнуэльсом. Битва была яростной и беспощадной, но в конце концов американцы одолели. Они поспешили в Принстон, где захватили много войскового имущества, и отошли к Морристауну.
Этой ночью они праздновали вновь.
— Тебя провозгласят самым выдающимся полководцем всех времен, — сказал Эрик Вашингтону.
— Да, пока я не проиграю несколько сражений. Тогда меня распнут.
— Бог мой, никто не смог бы сделать больше, чем ты.
Генерал улыбнулся и устало вытянул ноги.
— Значит, до весны я останусь героем. Корнуэльс покидает свои позиции в Нью-Джерси, потому что мы нарушили его полевую связь.
Пора и нам забираться на зиму в берлогу. — Он чуть замешкался. — У меня для тебя есть письма.
Эрик был зрелым мужчиной, военным, под его началом воевали сотни людей, повиновавшихся его приказам, он без страха шагал навстречу штыкам и пулям. Он изрядно постарел на этой проклятой войне. Но все же у него задрожали пальцы, а ладони сразу стали влажными.
— От моей жены?
Вашингтон покачал головой:
— Нет, но тоже из Франции. Одно от твоего человека — Кэссиди. Другое от мистера Франклина.
— От Франклина!
— М-м-м. Бедный Бен. Конгресс направил его туда, чтобы он добился от французов поддержки для нас. Бену уже семьдесят. Но он, как говорят, покорил Париж. Дамы очарованы его речами, его юмором, даже его очками. Сама молодая королева попала под его обаяние.
— Он выдающийся человек, — пробормотал Эрик, вскрывая письмо от Кэссиди и быстро пробегая его глазами. Новости были хорошими: путешествие прошло гладко, жили они под покровительством королевской семьи в Версале. Все выглядело на первый взгляд безоблачным, но все же Кэссиди просил его приехать. Эрик посмотрел на конверт и увидел, что письмо было написано в сентябре. Нахмурясь, он взглянул на Вашингтона.
— Письмо отправилось в Виргинию, прежде чем попасть ко мне, — пояснил Вашингтон.
Эрик кивнул, затем вскрыл второй конверт. В самых изысканных и деликатных выражениях Бенджамин Франклин сообщал ему о том, что он вскоре станет отцом.
«Как жаль, что этому ребенку не суждено родиться на американской земле, как подобало бы сыну такого благородного и преданного патриота, как вы, но тем не менее, сэр, полагаю, что эта новость обрадует вас. Поскольку из разговора с вашей супругой я понял, что она не расположена писать вам, то я осмелился взять на себя эту обязанность…»
На этом месте письма Эрик перестал различать буквы. Он застыл как столб, но не сознавал этого.
После всех этих месяцев надежд и ожиданий Аманда ждет ребенка не здесь, а на другом берегу Атлантического океана. И прав Франклин: ребенку не суждено родиться на американской земле. Эрик попытался вычислить срок, но почти сразу сбился со счета. Последний раз они виделись в июне. Еще он был с ней в марте. Но нет, тогда к июню он бы уже знал. Когда будет девять месяцев, если считать от июня?
— Эрик? — заинтригованно спросил Вашингтон.
— Она… она ждет ребенка. Наконец-то, — глотая слова, проговорил Эрик.
— Наконец? — Брови Вашингтона изумленно взметнулись вверх. — , Мой дорогой друг, ведь вы женаты уже скоро два года?
— Уже три, — поправил Эрик. — Я думал, мы не сможем, я… — Его голос пресекся.
Вашингтон, откинувшись в кресле, наблюдал за своим другом.
— Сейчас зима. Я не предвижу активных боевых действий в ближайшее время. Возможно, я смогу отправить тебя с письмами к французам в Париж. Если… если найдешь корабль для поездки.
Эрик неожиданно усмехнулся:
— Я могу найти корабль. Мой собственный, Джордж. Я поплыву на «Леди Джейн». Мало того. Обещаю захватить британский корабль с грузом оружия.
Вашингтон облокотился о стол.
— Я приготовлю необходимые бумаги.
— Леди Камерон!
Аманда сидела в одном из уютных садиков вдоль широкой аллеи, пересекавшей сады Версальского дворца. Она пришла сюда, чтобы побыть одной, но басовитый, звучный, голос, позвавший ее, узнала сразу, и, как обычно, улыбка тронула 6е губы. Это был Бен Франклин, слегка запыхавшийся от ходьбы. Он был уже немолод, но держался совсем не как старик. В его глазах светилась молодость, и так же молоды были его мысли, идеи и устремления.
— Я здесь, мистер Франклин! — отозвалась Аманда, и он направился к ней, огибая только что посаженный розовый куст.
— А, вот вы где, моя дорогая!
— Присаживайтесь, здесь еще есть местечко, — пригласила Аманда. Она стала такой огромной, что ей казалось, ее тело занимает чуть ли не всю скамью. Он радостно улыбнулся и опустился рядом. — Как идут ваши дела? — поинтересовалась она.
— О! — ответил тот. — Неплохо, неплохо. Но я не так уж блестяще. Думаю, что французы — наши друзья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49