Звучали все громче и громче.
Два года назад они все назвали бы его речи изменническими. Но теперь лишь самые упрямые лоялисты могли так думать.
— Он войдет в историю, — заметил Вашингтон, когда они шли к ближайшей таверне.
— Полагаю, да, — согласился Эрик.
Вашингтон внезапно Остановился, прислонившись к дереву, едва начавшему выпускать мягкие зеленые листочки. Он повернулся и пристально посмотрел на Эрика:
— Знаешь, а ведь война будет.
— Да, я тоже так думаю.
— Что будешь делать ты?
Эрик, сжав челюсти, спокойно посмотрел на друга:
— Я думаю, Джордж, что за эти годы я больше чем доказал свою преданность Виргинии.
— Твоя преданность вне сомнений. Но будут сильно задеты твои интересы. Я разговаривал со многими близкими друзьями, которые собираются возвращаться в Англию. Фэрфакс и Салли… они скоро уезжают. Многие друзья.
Эрик хмуро кивнул:
— Я разговаривал с некоторыми из моих двоюродных братьев, что решили уехать. Сегодня вечером у меня назначена встреча с одним дальним родственником из Камеронов. Я продаю ему свою собственность в Англии и покупаю те его владения здесь, что граничат с моими землями.
— Тебе повезло, что ты смог осуществить такую сделку. — Вашингтон смотрел на друга внимательно. — А как твоя жена?
Эрик, сам не ожидая того, так напрягся, что невольно выдал себя.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — произнес он слишком поспешно.
В последние месяцы жизнь неслась быстро и яростно. События свершались одно за другим. Его несло дикими ветрами перемен, и хотелось управлять ими. Он запрещал себе думать об Аманде днем. Но она преследовала его ночами, и к боли и желанию присоединилась горечь. Он никогда не сможет доверять ей. Что, во имя Господа, она делала, убежав из дома ночью? Встречалась с важным представителем тори? Или с любовником? А может, любовник и тори были одним и тем же лицом? Его гнев на нее был так велик, что он не смог оставаться с ней.
Она солгала насчет ребенка. Она что-то знала о смерти лошади Дэмьена. Она предавала его на каждом шагу.
— Почему ты спросил о моей жене? — спросил он холодно.
— Эрик, я твой друг. То, что твоя жена не изменила своих политических симпатий, хорошо известно…
— Ее в чем-то подозревают? — равнодушно задал вопрос Эрик.
— Эрик, я не хочу тебя обидеть…
— Джордж, ты меня не обижаешь. Но Аманда — моя жена. Она поддержит меня.
— Ты в этом уверен…
— А если нет, — сказал Эрик, упрямо сжав челюсти, — я сам разберусь с ней.
— Но если…
— Я разберусь с ней, Джордж. Даю тебе в этом честное слово.
Если будет необходимо, я распоряжусь, чтобы ее убрали.
Вашингтон взглянул на него и грустно вздохнул:
— Дай Бог, мой друг, чтобы ты смог. Я бы на твоем месте не смог. Но пойдем выпьем вместе, пока у нас еще есть на это время. У меня возникает предчувствие, что события, которые До сих пер тащились черепашьим шагом, вскоре помчатся бешеным галопом.
Двадцать минут спустя они все уже сидели в таверне — Эрик Камерон, Джордж Вашингтон, Ричард Генри Ли, Патрик Генри и другие.
Пожилой джентльмен с северных окрестностей Ричмонда по имени Пьер Дюпре присоединился к их компании. Но несмотря на то что собравшиеся пили и смеялись, стараясь избавиться от чувства напряженности, которое сами создали, Эрик заметил, что Дюпре следил за ним, не обращая особенного внимания на истинных заводил, лидеров революции.
Дюпре, седой, безукоризненно одетый, в горчичного цвета бриджах и алом сюртуке, наряду со всеми поглотил изрядную дозу виски Но когда остальные сдались и собрались уходить спать, Дюпре не двинулся с места. Наконец поднялся и Вашингтон, и за столом остались только они двое — Дюпре и Эрик.
— Ну, мой юный друг, — предложил Дюпре, — может быть, еще по стаканчику?
Свеча на столе почти догорела. Откинувшись в кресле, Эрик усмехнулся, чувствуя себя легко как никогда.
— Месье Дюпре, вы пристально изучали меня. Почему?
Старик ответил легким пожатием плеч:
— Любопытство, месье. Ничем не оправданное.
— Любопытство? — Удивившись, Эрик поднял свою оловянную кружку и сделал большой глоток виски. — Признаюсь, я несколько озадачен, месье. Скажите мне, что вы хотите узнать?
— У меня, нет намерения оскорбить вас.
Эрик улыбнулся:
— Так не оскорбляйте меня, а просто говорите.
Дюпре глубоко вздохнул.
— Может быть, я смогу оказаться вам полезен?
— В таком случае благодарю. Но пожалуйста, расскажите же, что все это значит.
Дюпре заговорил, сначала так тихо, что его слова были едва слышны в пустой комнате:
— Насколько я понимаю, Аманда Стирлинг теперь стала леди Камерон?
Эрик вдруг снова почувствовал, как судорогой свело Мышцы, острая боль полоснула сердце. Одиночество, горечь. Он хотел свою жену.
Хотел, чтобы она была рядом, лежала с ним, постанывая от желания.
И в то же время ему хотелось ударить ее и уйти прочь.
— Она моя жена. — Он не осознавал, что его глаза потемнели и сузились, что с лица слетела натянутая улыбка, а слова прозвучали как рычание. — Если у вас есть что сказать — говорите, поскольку я устал и быстро теряю терпение.
— Это деликатный вопрос…
— К черту деликатность! Или говорите, или оставьте меня в покое!
— Это целая история…
— Так рассказывайте!
Дюпре долго колебался, но трусом он не был. Он не стушевался при виде гнева Эрика, а быстро произнес:
— Очень много лет назад я знал ее мать.
— Мать моей жены?
— Да. Она была красавицей. Такой красивой! Светлой и грациозной, с солнцем в глазах, в словах, в каждом движении: Она была сама страсть, сама энергия, в ней кипела жизнь! Вспоминая ее, я сам молодею. Она была такой живой…
«Как Аманда, — подумал Эрик. — С вечным огнем в глазах, жаром в душе, страстью к жизни».
— Продолжайте, — опять коротко буркнул он.
Пьер Дюпре придвинулся ближе.
— В те времена я часто приезжал в Уильямсберг. Я был французом, родившимся на виргинской земле, преданным королю Англии. Но когда узнал, что в Уильямсберг прибывают акадийцы, я посчитал своим долгом приехать. Я обязан был помочь этим людям, которые говорили на одном со мной языке. Вы понимаете?
Эрик едва кивнул.
Дюпре продолжал:
— Я дружил с Ленорой. Она доверяла мне. Она… она обратилась ко мне за советом.
— За каким? — требовательно произнес Эрик.
— Видите ли, она была сама доброта. Видела страдания людей, видела их потерянность и растерянность. Когда прибыли корабли с высланными акадийцами, Ленора потребовала, чтобы ее муж приютил Некоторых из них. Возможно, это оказалось не столь уж большим благодеянием для них. Вы ведь знаете Найджела Стирлинга…
Опять Эрик сурово кивнул, ничего не сказав. Дюпре и не требовалось его поощрения. Он продолжал:
— Ей ни в коем случае не нужно было выходить за него замуж.
Ни в коем случае! Стирлинг всегда был средоточием всего жестокого и грубого, что может быть в человеке, несмотря на все его титулы, земли и богатства. Ради еще большего он готов был пойти на все. Он не заслуживал такой женщины, как Ленора.
— Помилуйте, сэр! Добрая женщина давно умерла и похоронена.
И свободна от Найджела Стирлинга. Так о чем вы печалитесь теперь?
— Она пришла ко мне, сэр, потому что ждала ребенка. Ребенка, зачатого не от Найджела Стирлинга, а от симпатичного молодого француза. Вернее, от акадийца, сэр. От человека, которого Стирлинг нанял в качестве помощника на жалованье.
Эрик резко выпрямился.
Дюпре увидел, что его слова попали в цель.
— Она полюбила. Глубоко полюбила. О, это легко понять! Стирлинг — жестокий, черствый, грубый. И прекрасный француз с яркими глазами и черными как смоль волосами, ласковый и добрый. Он любил ее, я уверен. Разве можно было не любить Ленору? Но когда она пришла ко мне, я сразу понял, что эта история может закончиться только скандалом. Я сказал ей, что она не должна больше грешить, что ей нужно родить Стирлингу ребенка и — ради собственной безопасности и ради спасения жизни своего возлюбленного — не позволить ему ни о чем догадаться. — Он вздохнул, покачав головой. — Как же я ошибался! Ей надо было бежать с французом, надо было бежать с ним в Новый Орлеан. Она могла обрести счастье. Вместо этого…
— Вместо этого! Что, черт побери, произошло, Дюпре? Черт тебя побери, старик, заканчивай, если уж начал!
— Я ничего не знаю доподлинно. — с сожалением произнес Дюпре, опустив взгляд в свой бокал с виски. — Все, что мне известно, передавалось шепотом от акадийца к акадийцу. Стирлинг узнал обо всем. Он обвинил ее, набросился с кулаками. Ленора упала с лестницы и прежде времени разрешилась от бремени дочерью. И вот ей, лежавшей в кровати, умиравшей от потери крови, он поклялся, что убьет ее любовника.
А еще он пообещал, что использует ее дочь для своих целей и сделает так, что она расплатится за каждый грех, совершенный ее матерью. И когда бедная Ленора, в конце концов умерла, он нашел молодого француза, забил его до смерти и похоронил в неизвестном месте.
— Боже мой!.. — выдохнул наконец Эрик. Он не хотел верить рассказу этого человека. Обвинения были слишком ужасны.
Но он не мог просто так отмахнуться от них. Он видел, как Найджел Стирлинг обращается со своей дочерью. Видел своими глазами.
Но доказывает ли это, что тот и вправду совершил убийство? Что он мог пасть так низко?
Его сердце внезапно дрогнуло, готовое разорваться на части. Боже!
Он хочет поверить ей. Он хочет любить Аманду, дать ей все на свете.
На каком же крючке держит ее Стирлинг?
Он желал ее. Он хотел обнимать и баюкать ее, поддерживать и ободрять. Хотел сделать так, чтобы никто не смог ее обидеть. Чтобы Найджел Стирлинг никогда больше не смог коснуться ее своими лапами.
Он вдруг подскочил в кресле, вспомнив об одном человеке. Жаке Биссе.
О Жаке, который, увидев Найджела, пришел в неописуемую ярость и готов был его убить… О Жаке, которого нашли, когда Эрик был еще совсем ребенком. Нашли на обочине дороги, едва живого, без сознания, почти бездыханного. О Жаке, который так и не вспомнил, кто он и откуда. Все, что Жак знал, — это то, что он француз. Привлекательный, со смеющимися темными, глазами, тонкими чертами, полными чувственными губами…
— Ее отец…
— — Простите, я не расслышал, милорд…
Эрик энергично замотал головой:
— Нет-нет, ничего…
Внезапно лицо Дюпре затуманилось и приобрело несчастное выражение.
— Лорд-Камерон, не стоит думать, что вас обманули. Никто не знает об этом… о, я так расстроен. Я подумал, что вы не станете презирать свою жену за то, что она дитя любви, а не законная дочь лорда Стирлинга. Пожалуйста, не презирайте ее за это…
— Уверяю вас, сэр, что я никогда не буду презирать свою жену.
Услышав эту весть, Эрик только порадовался за нее.
— Сэр! Я поведал вам эту историю, потому что считаю себя должником матери этой девочки. Долгие годы меня терзало чувство вины, и умоляю вас…
— Обещаю вам, месье Дюпре, что тайна рождения моей жены останется между нами двумя. Однако я прошу вашего разрешения рассказать правду Аманде, если сочту нужным.
— Сказать леди, что она дитя любви? Не вижу, каким образом это, может, обрадовать девушку, воспитанную так, как она!
— То есть назвать ее незаконнорожденной? — уточнил Эрик с легкой иронией в голосе. — И все же, месье Дюпре, эта новость может принести ей радость. Когда-нибудь потом. Если настанет такое время…
Дюпре поднял руки в типично французском жесте:
— Она ваша жена, лорд Камерон. Вы знаете ее гораздо лучше.
«Далеко не так, как мне хотелось бы», — подумал Эрик. А вслух произнес:
— Благодарю вас.
Дюпре поднялся из-за круглого дубового стола и распрощался.
Эрик допил виски и остался сидеть при, догорающей свече, задумчиво глядя на умирающий огонек.
Затем он быстро встал, потребовал перо, бумагу и чернила и начал писать осторожное письмо жене.
Он не простил ее, не знал, сможет ли. Но он любил ее и хотел.
Жак и слуги постоянно опекали ее, но полностью за нее отвечал только он. Теперь, когда Эрик немного остыл, пора было увидеться с ней вновь.
Он не знал с точностью, что она предпримет.
Конвент завершился двадцать седьмого марта, и Эрик вернулся в Уильямсберг, где, согласно его приказу, должна была ждать Аманда.
Но он не поехал сразу домой, а остановился в таверне «Роли», чтобы промочить пересохшее горло элем и принять ванну в одной из задних комнат с помощью единственного мальчишки-слуги, который никак не мог взять в толк, зачем Эрику потребовалось так отдраивать себя. Он мог бы поехать домой и насладиться ванной в гораздо более комфортабельных условиях, но не хотел предстать перед Амандой грязным, покрытым дорожной пылью. Слишком многое разделяет их теперь. И он был далек от желания видеть жену.
— Черт бы ее побрал! — громко проворчал он под горячим влажным полотенцем, лежавшим на лице.
— Простите, милорд? — озадаченно спросил слуга.
Эрик негромко засмеялся, снял полотенце и улыбнулся мальчишке:
— Ничего, дружок. Просто используй все возможности, пока не женился, да и потом тоже не зевай.
Слуга ухмыльнулся. Эрик положил полотенце на лицо, и опять она предстала перед его масленным взором. Аманда.
Сколько раз он лежал без сна, терзая себя! Мир вокруг распадался на части, его жизнь сплеталась с драматическими революционными событиями, но, несмотря на это, он проводил ночи, а порой и дни в болезненных раздумьях, мечтах и кошмарных снах, главным действующим лицом в которых была его жена. Он слишком сильно любил ее. И это было мучительно: день за днем гадать, что же она чувствует к нему, никогда не знать наверняка, что скрыто за дрожащими ресницами в этих красивых глазах. В ней всегда оставалось что-то загадочное, недоступное ему. Он ушел от нее в гневе, но именно ему пришлось расплачиваться. Сейчас, зная о ней гораздо больше, он хотел попытаться еще раз выяснить, что на самом деле лежит на сердце Аманды.
И еще, признавался себе Эрик, дело было в уязвленной мужской гордости. Он порой поступался собой ради нее. Внутренне он поклялся, что никогда не предаст Виргинию, или другие колонии, или своих соратников из-за нее.
Вода остыла Он попросил полотенце и одежду, быстро оделся и, дав слуге на чай, вышел на улицу, где был привязан его конь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49