Он, Орантес и близнецы сидели у дороги, ожидая обеда. Они устали и проголодались, потому что с раннего утра, не разгибая спины, пропалывали большое поле. Работа тяжелая, пот лил с них ручьями. Хотя тяпка у Витуса была новой, а лезвие ее острым, он с превеликим трудом вырывал цепкие корни разросшегося повсюду сорняка и был благодарен Антонио и Лупо за то, что они несколько раз прибегали и показывали ему, как это сделать ловчее. А Орантес тем временем свозил на повозке с поля большие камни и сбрасывал их у обочины дороги.
– Хороший урожай? То-то порадуется ваш господин! – усмехнулся Витус.
– Дон Альваро? Конечно! Он, как и все идальго, глаз с нас не сводит – как бы мы чего лишнего не присвоили. Но, если по-честному, он далеко не из худших. Дело в том, что наши семьи уже много-много лет связаны одна с другой. Конечно, разница в положении остается, но есть и много такого, о чем другие только мечтают.
– Что, например?
– Возьми лошадь, которую я запрягаю в телегу в этом году. Я называю ее Кабалло, это мерин. Кабалло принадлежит дону Альваро, он дал мне его на все лето за пустяковые деньги. Представляешь, насколько легче с его помощью вывозить с поля камни? Насчет пахоты я вообще молчу... Так что, если урожай выдастся хорошим и Господь услышит наши молитвы, мне будет не очень сложно заплатить дону Альваро и за аренду земли, и за мерина.
– А если урожая не будет?
– Тогда придется всю зиму голодать, забить наших последних животных и птицу и жить надеждой на то, что будущий год будет урожайным. Давай лучше не будем о грустном. Твоя помощь нам кстати, вместе мы на будущей неделе отвезем на ток хороший урожай зерна.
Витус положил тяпку на землю и посмотрел на повязки на своих запястьях.
– Каких-то пару дней назад это было совершенно исключено.
– Ну, еще бы! Благодаря искусству нашего деревенского кузнеца, ты наконец-то избавился от своих железных «манжет» с цепями. Хотя, когда он их разогрел, тебе было здорово больно, да?
– Не то слово! – разогревание «манжет» действительно было процессом в высшей степени болезненным, хотя кузнец Футьерро и подложил под металлические наручники влажные тряпки.
– С этих пор ты и впрямь вольный человек, последнее напоминание о тюрьме ушло вместе с кандалами. Волосы твои скоро отрастут. Знаешь, что? Снимем-ка мы с тебя эту черную бороду: к твоим светлым кудрям она никак не подойдет. Тем более что теперь инквизиция от нас, можно сказать, за горами.
Витус улыбнулся.
– Хорошо, согласен. – За последние дни они с Магистром преисполнились уверенности в том, что побег их удался на славу. Все говорит о том, что никто их не ищет.
Резким движением Орантес сорвал с Витуса его пышную черную бороду. Снова обнажились щеки и подбородок, которые Витус привык брить каждый день – до того, как стал ходить с наклеенной бородой.
– Да, узнаю прежнего Витуса! – обрадовался крестьянин. И огляделся: – А сейчас я с удовольствием поел бы. Смотри-ка, кто идет!
К ним медленно шел Гаго, который нес перед собой большой горшок. Глядя издали, можно было подумать, будто к горшку приделали ноги.
– Ов-в-в-в-во-щно-о-ой с-с-у-у-пп! – прошло с минуту, пока малыш выговорил эти два слова.
– А, овощной суп! – обрадовался Орантес. – И что же в нем есть?
Гаго не ответил. Только покраснел от натуги, и его раздвоенная верхняя губка задрожала.
– Капуста в нем есть? – подсказал Орантес.
Гаго кивнул.
– А какие-нибудь коренья?
Малыш снова кивнул.
– А лук?
Гаго опять качнул головой.
– Ну, теперь мы примерно знаем, что к чему, – подытожил Орантес. – Иди сюда, сынок, садись вместе с нами и ешь на здоровье!
Маленький заика послушно кивнул и сел между отцом и Витусом. Близнецы заняли места напротив них. Каждый взял по деревянной ложке и начал есть.
После обеда Витус, прислонившись к боковой жерди телеги, погладил Гаго по голове.
– Что ты делал сегодня утром, Гаго?
Малыш потянул носом и, не ответив, уставился себе под ноги.
– Неужели так-таки не о чем рассказать? – допытывался Витус. – Ты ведь обязательно чем-то помогал маме. Угадал я?
Гаго заплакал. Сначала уронил несколько слезинок, а потом слезы полились в три ручья. От рыданий он сотрясался всем телом. Орантес и Витус, совершенно растерянные, гладили его по голове и по плечам, но малыш был безутешен.
Наконец Витус проговорил:
– Послушай, Гаго, у меня появилась одна мысль. Я покажу тебе, как вырезать удочку, а потом мы вместе пойдем удить рыбу. Что поймаешь – твое. Может, мама нажарит рыбы на ужин!
Витус вопросительно взглянул на Орантеса, тот кивнул, давая понять, что не возражает.
– Только пройдите мимо подворья и предупредите мать, куда идете, не то она будет беспокоиться.
– Предупредим, – пообещал Витус. И, обратившись к Гаго, сказал: – Ты ведь пойдешь со мной?
Малыш молча кивнул.
– Договоримся так: кто поймает самую большую рыбину, тот и победил!
Позднее, уже на берегу Пахо, Витус вырезал из ивовых веток две удочки.
– Никогда не бери для удилища крепкое дерево: оно должно быть гибким, чтобы подавалось, когда рыба потянет наживку на себя. Вот, смотри, – Витус согнул свое удилище. – С буковой или дубовой веткой это не вышло бы.
Глаза у Гаго расширились, и он опять закивал головой.
– На тонком конце прута мы сделаем надрез и привяжем сюда леску... Такой вот двойной узел... Умеешь вязать двойные узлы?
– Н-н-еа...
Витус показал, как это делается. Потом этот узел развязал.
– А теперь ты!
Гаго своими тонкими пальчиками довольно ловко завязал двойной узел.
– Ну и ну! Быстро же ты все усваиваешь! Ты действительно впервые завязываешь этот узел?
– Хм...
– Так, а сейчас еще насадим червей, и тогда будем удить рыбу. Удачи, Гаго!
– Хм-м...
Они некоторое время просидели, молча уставившись на воду, и вдруг удочка у Гаго дернулась. А потом она так выгнулась, что едва не вырвалась у малыша из, рук.
– Держи крепко! – Витус хотел было помочь Гаго, но малыш повернулся к нему спиной и схватился за удилище обеими руками. Он хотел поймать рыбу сам. От напряжения его личико сморщилось.
Наконец сопротивление рыбы ослабло – Гаго победил! И в воздух, описав дугу, взлетела крупная серебристая рыбина в пол-локтя длиной, довольно тяжелая. Витус одним ударом острого ножа отхватил ей голову.
– У нее усы над верхней губой, – сказал он. – По-моему, это чебак. Поздравляю!
Глаза Гаго заблестели.
Они поудили еще некоторое время, и малыш поймал еще две рыбины. Витусу же не везло. Наконец он поднялся:
– Лaдно, Гаго, пойдем домой, а то рыба испортится и нам нечем будет похвастаться перед твоей мамой.
Гаго кивнул:
– Д-д-да! Х-х-ха-ра-шшо...
Они быстро зашагали в сторону дома. Недалеко от подворья Орантесов им встретились соседские ребятишки, и тут с Гаго произошла странная перемена: он судорожно схватился за руку Витуса и спрятался у него за спиной.
– Заячья губа! – вопили пробегавшие мимо мальчишки и корчили гримасы, изображая Гаго.
Витус остановился, а малыш, весь дрожа, прижался к нему.

Гаго, признавайся,
Твоя рожа что у зайца!
Заячья губа кривая,
И краснющий весь, как рак.
Значит, Гаго наш – дурак!
Дурак!

Они распевали это и приплясывали, показывая Гаго длинный нос. Витус уговаривал их перестать дразнить мальчика, но они никак не хотели угомониться.

Рожа с заячьей губой –
Гаго, кто же ты такой?
Заячья губа кривая,
Да, у Гаго вот такая!
Гаго, дважды ты дурак,
Вот так-так! Вот так-так!
Рожа с заячьей губой –
Гаго, кто же ты такой?
Заячья губа кривая,
Гаго, трижды ты дурак!
Только так! Только так!

– Тихо! – прикрикнул на них Витус. – А ну, умолкните немедленно, не то получите от меня по затрещине – на всю жизнь запомните!
Мальчишки испугались и, наклонив головы, начали о чем-то шептаться. Быстро разбежались, а потом, уже на порядочном расстоянии от Витуса и Гаго, снова принялись за свое.
– Не обращай на них внимания, – утешал малыша Витус. – Сами они дураки!
По щекам маленького заики покатились слезы.
– Никто из этих крикунов не наловил бы столько рыбы, сколько ты!
Гаго всхлипывал.
– Ладно, пойдем домой. – Витус надеялся, что Ана скорее успокоит своего младшенького.
Но и матери удалось это отнюдь не сразу. И Орантесу с близнецами тоже, когда они вернулись. Гаго просидел целый вечер в углу и ни на чьи вопросы не отзывался. Ему даже не захотелось попробовать собственноручно пойманной рыбы, когда мать поставила на стол сковородку.
– Не знаю, что мне делать с этим ребенком, – горестно вздохнула Ана. – Так продолжаться не может.
Она взяла Орантеса за руку и повела его за собой из дома. Ей хотелось обсудить с ним что-то, не предназначенное для чужих ушей.
Но вскоре они вернулись. Орантес направился к Витусу, который сидел с Магистром и близнецами за столом и перекидывался в картишки.
– Витус, на пару слов! И тебя, Магистр, прошу, если у тебя есть немного времени...
– Я готов, – маленький ученый бросил карты на стол. – У меня все равно ничего путного на руках не было...
– Дело вот в чем, – начал Орантес, когда они вышли на двор. – Мы с Аной очень волнуемся за Гаго. И вовсе не с сегодняшнего дня. Малыш окончательно замыкается в себе. Раньше он всегда что-то напевал себе под нос, часто смеялся и забавлялся игрушками, которые доставались ему по наследству от старших, но в последнее время он сам не свой...
– Хотя мальчонка он очень толковый, – заметил Витус.
– Просто больно смотреть, как этот маленький человек страдает, – сказал Магистр, поглаживая себя ладонью по светлому парику.
– Мальчишки дразнили его сегодня не в первый раз, – продолжил Орантес. – От этих издевок он совсем скис. Малышу сейчас пять, а говорить он начал, когда ему был год с небольшим – и не только «папа» или «мама», как все остальные мои отпрыски, но и целые предложения вроде: «Гаго любит маму» и все такое. – При воспоминании об этом по лицу Орантеса скользнула улыбка. – Тогда он вовсе не заикался – по крайней мере мы ничего такого не замечали. Мы с Аной гордились им, думали, что эта его одаренность – как бы возмещение заячьей губы, которой его наградил Господь. Но чем старше становился Гаго, тем больше он заикался. Можно даже сказать так: чем отчетливее он понимал, что внешне отличается от остальных, тем больше терял уверенность в себе.
– Да, о такой взаимосвязи мне приходилось слышать, – подтвердил Витус.
– Я отдал бы свою правую руку, если бы он выздоровел, – вздохнул Орантес. – Только что толку от этих мыслей! Но тут Ана кое-что придумала, и я хочу это с вами обсудить. Мы как рассудили: если причина того, что Гаго начал так заикаться, в его заячьей губе, то надо попытаться это устранить. И если бы это удалось...
– ...он бы опять заговорил, как все вокруг. Я начинаю понимать! – воскликнул Магистр.
– Я как-то слышал, э-э... – смущенно начал Орантес. – Короче, я слышал, будто есть такие хирурги, которые умеют такие операции делать...
Он посмотрел на Витуса и, сделав над собой усилие, спросил прямо в лоб:
– Короче говоря, Витус, мог бы ты помочь нашему малышу?
– Посредством операции? Господи спаси и помилуй! – Витус и в самом деле испугался. – Подобные операции очень опасны, ведь вероятно проникновение инфекции, а исход вмешательства никогда нельзя предсказать заранее. Иногда больные после операции выглядят даже хуже, чем до нее.
– Означает ли это, что... – Орантес не договорил до конца то, о чем подумал.
– Да, Орантес. Ты на меня не обижайся, потому что это правда: опасности, которыми чревата подобная операция, куда значительнее, нежели надежда на успех.
Несчастный отец несколько раз глубоко вздохнул. Отказ был для него страшным ударом.
– Я не обижаюсь, Витус, – промолвил он, наконец. – Если ты не сможешь, – никто не сможет. Из всех, кого я знаю... – Он неторопливо зашагал в сторону дома.
После того как Орантес пошел в спальню проверить, все ли легли, Витус с Магистром еще сидели за столом, уныло уставясь на горшок с оливками. Маленький ученый первым прервал молчание:
– Ты бы никак не мог сделать эту операцию?
Витус взял одну оливку.
– Да, и на то у меня есть одна серьезная причина. Мало того, что риск велик, я отказался от операции и из других соображений.
– Из каких же? – Магистр не сводил с него глаз.
– Я таких операций никогда не делал. И не видел, как их делают другие.

Целая неделя пролетела, как во сне. Дел у них было невпроворот: жать тяжелые колосья в поле, вязать их в снопы, грузить на телеги, отвозить домой и там, на току перед сараем, обмолачивать их вручную. Мужчины и близнецы выходили в поле с рассветом и трудились до позднего вечера, больше всего опасаясь, что могут зарядить дожди.
Но им повезло: погода стояла все время сухая и солнечная, один день краше другого. У Витуса и Магистра «тюремный цвет лица», по выражению Орантеса, совсем пропал. Их лица и туловища покрыл ровный загар.
Вот так и наступил последний день их трудовой недели. Орантес, Витус, Магистр и близнецы работали без перерыва – хотели убрать урожай до конца.
Когда солнце начало клониться к закату, Орантес отложил серп в сторону.
– Перерыв! Пора и поесть! – объявил он. – Я голоден как волк!
Все сели на обочину дороги и стали поджидать Гаго с супом. Однако прошло полчаса, а малыш все не появлялся.
– Куда это он запропастился? – проворчал Орантес.
Прошло еще десять минут, и на другом конце сжатого поля Витус увидел мальчишек, которые, громко крича что-то неразборчивое, бежали к реке. Кое-кого из них он узнал: неделю назад они распевали дразнилки о Гаго. А потом опять стало тихо, только ветерок шелестел в колосьях.
– Ничего не понимаю, – в голосе Орантеса звучали удивление и тревога. – На него всегда можно было положиться!
– Да, странно... – Витус тоже забеспокоился. – Сбегаю-ка я к реке!
– Это еще зачем? – Орантес тоже поднялся, а за ним и Магистр. Витус, уверенно шедший в сторону реки, им не ответил. Оба мужчины быстрым шагом пошли за ним следом. – Куда ты торопишься? Да подожди ты!
Несколько мгновений спустя Витус оказался на берегу реки на том самом месте, где они с Гаго удили рыбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83