«Если бы его мать была другой женщиной – не той, от которой я настолько устал, – если бы она была Летицией, думаю, я женился бы на ней ради этого малыша».
На следующий день, в воскресенье, все общество отправилось в церковь, позже был устроен банкет, еще более роскошный, чем накануне с танцами и музыкой, а как только стемнело, небо осветилось еще более великолепными и прекрасными фейерверками, снова гудели пушки.
В этот день три женщины часто думали о хозяине замка. И все с тоской, потому что каждая по-своему любила его.
Дуглас, неудовлетворенная и нервная, понимала, что он ее больше не любит и что, если бы не ребенок, не хотел бы и видеть. Ей казалось, что весь замок Кенилуорт пронизывает предчувствие, возможно, предупреждение, исходящее от другой женщины, которая была женой Роберта и которую он счел для себя обузой.
Королева думала о нем с нежностью – о самом любимом мужчине в ее жизни. Даже Томас Сеймур никогда не возбуждал ее так, как Роберт. Она сомневалась, что Томас, останься он жив, смог бы так удерживать ее привязанность, как этот человек. Сейчас она любила Роберта за все его слабости так же, как когда-то любила за его силу. В те славные дни юности, когда он был для нее героем на скачках, она любила его как самого совершенного и достойного мужчину из всех, кого знала. Теперь понимала, что он не обладает ни совершенством, ни достоинствами, и все же по-прежнему его любила. Елизавета была самой довольной гостьей Кенилуорта.
Все мысли Летиции тоже были полны Робертом. Она хотела получить его в любовники, но была далеко не Дуглас, чтобы ее можно было взять, а потом отодвинуть в сторону. Если Роберт Дадли станет ее любовником, она должна стать графиней Лестер. Летиция мечтала и улыбалась, потому что была из тех женщин, которые всегда получают то, чего очень хотят.
Дни стояли жаркие и знойные. Королева оставалась в замке до пяти часов пополудни, после чего выезжала в сопровождении большого общества дам и кавалеров поохотиться в округе. По возвращении в парк Кенилуорт ее всегда ожидали приветственные празднества, которые с каждым днем становились все более и более величественными, роскошными.
Но радость первого дня начинала меркнуть по мере того, как шли дни. Возможно, Елизавета устала выслушивать речи, посвященные ее добродетелям. Роберт выглядел озабоченным, и у нее появилось неприятное ощущение, что это не только из-за огромных усилий, которые он прилагал, чтобы принять ее. Он казался опустошенным и измученным.
Она подъехала на лошади поближе к нему и спросила:
– Вы плохо спите, милорд?
Роберт оторопел, и на его лицо появилось какое-то виноватое выражение. Елизавета тут же заподозрила связь с женщиной. Она хорошо знала натуру Роберта. Его вечной заслугой было то, что внешне он оставался верен ей; но наверняка в такое время он не осмелился бы думать о другой женщине.
– Вы испугались! – констатировала она резко. – Разве это преступление – не спать?
– С моей стороны было бы преступлением, ваше величество, если бы вы не могли спать под моей крышей.
– Мы обсуждаем не мой сон, а ваш.
– Я боялся, что ваше величество подняли этот вопрос потому, что вам плохо здесь отдыхается. Умоляю вас сказать мне, если ваши комнаты вам не по вкусу. Мы их переменим. Мы заново обставим апартаменты для вас.
Она больно стукнула его по руке:
– Простой вопрос требует простого ответа, милорд; и его следует дать… если только вы не боитесь, что он может не понравиться.
– Моя дражайшая леди, я не хочу беспокоить вас своими болезнями.
– Так вы опять больны?
– Это не более чем внутреннее состояние. Она громко и с облегчением рассмеялась:
– Вы слишком много едите, милорд.
– Я не мог надеяться, что ваше величество воздаст полную справедливость моему столу, если я сам этого не сделаю. Вы могли бы подумать, что я пренебрегаю тем, что было приготовлено для вашего королевского стола.
– Значит, это всего лишь телесная хворь? Я боялась, что какие-то духовные муки мешают вам спать по ночам.
Чувствуя ее подозрительность, Роберт ответил:
– Ваше величество должны знать правду. Это женщина. – И, увидев, как у нее перехватило дыхание, повернулся к ней со всей лихорадочной страстностью, на какую только был способен: – Зная, что та, кого я люблю, спит под моей крышей, как могу я спать по ночам, когда она не лежит рядом со мной?
Королева хлестнула лошадь и галопом ускакала вперед; но он успел заметить довольную улыбку на ее лице.
– Милорд, – проговорила она через плечо, – вы ведете себя оскорбительно. Умоляю, не пытайтесь ехать рядом со мной. Я не желаю обидеть хозяина, и все же гнев мой так велик, что я боюсь это сделать.
Тем не менее он держался рядом с ней.
– Ваше величество… нет… Елизавета, сладчайшая Елизавета, какой вы были для меня в Тауэре… вы забыли, но я буду помнить, пока жив. Вы слишком многого от меня требуете.
Она пришпорила коня и больше ничего не сказала, но все ее хорошее настроение к ней вернулось. А позже, когда в пруд загнали живого оленя, воскликнула:
– Не убивайте его! Я в милосердном настроении. Я дарую ему жизнь, при условии что он отдаст свои уши как выкуп.
Елизавета собственноручно отрезала уши у бедного животного и с улыбкой наблюдала, как он ошарашенно метнулся в сторону, обливаясь кровью. Потом крикнула:
– А где мой хозяин? Почему его нет рядом со мной?
Роберт подъехал к ней, и они поскакали бок о бок в Кенилуорт.
– Я надеюсь, милорд, – чопорно произнесла она, – в дальнейшем вы не позволите себе настолько забыться. Я могу оказаться не столь снисходительной, если это произойдет.
– Не могу в этом поклясться, – отозвался он. – Я всего лишь человек и в этом случае вынужден принимать последствия своих пылких речей.
Рассыпаясь перед ней в комплиментах, Роберт думал о Летиции, о свиданиях с ней, восторге, который они обретали друг в друге, понимании, что ничто на земле не может ни разлучить их, ни охладить их пылкую страсть.
А что, если Елизавета узнала бы об этом? Он вспомнил о загнанном в пруд звере с затравленным выражением в глазах и как она кровожадно стояла над ним с ножом, он вспомнил и о бедном создании, убегавшем от них. Вот каково милосердие королевы.
В парке ее снова ожидало приветствие. Высокий человек встал перед ней и принялся декламировать панегирик ее чарам. Но она устала от его чтения прежде, чем он дошел до конца, и, развернув лошадь, поскакала дальше. Однако юный поэт, не желавший признать свое поражение и жаждавший послужить своему господину, восхваляя ее величество, побежал рядом с ее лошадью, продолжая перечислять добродетели королевы. Тогда она с кислой улыбкой натянула поводья, потому что юноша явно задыхался.
Он склонился перед ней:
– Ваше величество, если вы намерены ехать дальше, умоляю вас, поезжайте. Если моя грубая речь не оскорбляет вашего королевского слуха, я могу бежать и говорить еще на протяжении двадцати миль.
Она наградила его улыбкой и милостивыми словами, потому что его слова поправились ей больше, чем его стихи.
– Мне больше нравится то, что идет от сердца, чем то, что выучено наизусть, – проговорила Елизавета.
Но когда поэт закончил свою речь, он сломал ветку, которую держал в руке, и отбросил ее в сторону. К несчастью, она упала поблизости от королевской лошади, которая яростно встала на дыбы.
Произошло мгновенное замешательство, но королева, сдерживая лошадь, закричала:
– Ничего страшного! Ничего страшного! Потом она повернулась, чтобы утешить юношу, который был вне себя от горя.
Роберт подъехал ближе к ним.
– Ваше величество, – сказал он, – умоляю вас вернуться в замок. Я чувствую, что ваша драгоценная особа будет там в большей безопасности.
Когда они въезжали в замок, он выглядел огорченным.
Потом был замечательный день с медведями. Цепных псов, которых держали взаперти, внезапно спустили па тринадцать медведей. Шум, крики стоны и звуки разрывающейся плоти заставили разгореться глаза королевы.
Солнце пекло. Елизавета и некоторые из ее дам сидели в тени деревьев на лужайке, когда к ним подошел маленький мальчик.
Он встал неподвижно, не сводя глаз с королевы. Это был такой хорошенький маленький мальчик, что Елизавета, любившая всех красивых людей, включая детей, окликнула его:
– Что такое, мой маленький человечек? Ты пришел посмотреть на королеву?
– Да, – ответил тот.
– Тогда подойди поближе, чтобы я могла посмотреть на тебя.
Он подошел, глаза его были широко открыты. Затем положил ручки ей на колени, посмотрел снизу вверх на ее лицо и сказал:
– Вы на самом деле прекрасная дама. Ничто не могло привести Елизавету в больший восторг.
– Ты и сам очень красивый мальчик, – заметила она. – Ты знаешь, кто я. Теперь расскажи мне, кто ты.
– Я Роберт, – сообщил ребенок. Она рассмеялась:
– Это мое любимое имя.
Мальчик улыбнулся и дотронулся до одной из бусин на ее платье. А когда наклонил головку, чтобы рассмотреть ее поближе, Елизавета заметила, как черные кудри вьются на его шее. Она невольно протянула руку, чтобы дотронуться до них.
– Что ты здесь делаешь, дитя мое?
Он посмотрел на нее с удивлением.
– Кто привел тебя? – спросила королева.
– Моя мама.
– А кто твоя мама?
– Мама! – сказал он удивленно.
– Ну разумеется. Как глупо спросила твоя королева! – Она обратилась к одной из дам: – Чей это мальчик, вы знаете?
– Миледи Шеффилд, ваше величество.
Королева нахмурилась:
– Шеффилд умер некоторое время назад, не так ли? Мне казалось, что довольно давно. Сколько тебе лет, маленький?
– Три года.
Роберт, заметив издалека, что его сын с королевой, почувствовал огорчение и гнев оттого, что так произошло. Кто за это ответствен? Он заколебался, пытаясь понять, какой вред это может принести и не будет ли разумным сейчас или позже принять то, что все равно придется принять. Он решил сейчас же отправиться к королеве и узнать худшее.
Однако быстро понял, что это было ошибкой, потому что, как только ребенок его увидел, он оставил королеву и побежал к нему, обхватил его за колени и стал смотреть на него снизу вверх с выражением, которое ясно показывало, что это не первая их встреча.
С абсолютной естественностью Роберт взял его на руки и спросил:
– И что это такое? Что ты здесь делаешь? Мальчик рассмеялся и дернул Роберта за бороду.
– Молодой человек, похоже, очень близко знаком с графом Лестером, – произнесла королева, и Роберту показалось, что он услышал в ее голосе резкие нотки подозрения.
– Кто не хотел бы дружить с таким мальчиком, как этот? – легко откликнулся он. Затем поставил мальчика на ноги и подошел, чтобы встать на колени перед королевой; взял ее руку и спросил, нет ли у нее каких-либо пожеланий.
– Нас хорошо принимают, – ответила Елизавета с оттенком ехидства.
Мальчик снова запрыгал.
– Чей это сын? – спросила королева, глядя па Роберта.
– Леди Шеффилд.
– Она более не при дворе.
– Вы помните Шеффилда, ваше величество? Он был моим другом. Его вдова с сыном, ее друзья и слуги отдыхали в Кенилуорте, пока я был при дворе. Потом, ваше величество, они выразили такое горячее желание увидеть вас, что я не смог им в этом отказать.
– Не помним, чтобы мы видели их. Почему они не были представлены?
– Леди Шеффилд нездорова.
– Я хочу видеть ее немедленно.
– Я сам сообщу ей о желании вашего величества.
– Пусть слуга сходит к ней и прикажет явиться ко мне.
Роберт повернулся, чтобы посмотреть, есть ли поблизости слуга, которому он мог доверять. Увидев такого человека, позвал его:
– Ее величество желает, чтобы леди Шеффилд явилась к ней. Прошу вас привести ее сюда.
– Будет исполнено, милорд.
– И, – добавил Роберт, – заберите с собой мальчика. Несомненно, его ищет нянька.
Слуга ушел вместе с маленьким Робертом, в то время как его отец лихорадочно надеялся, что Дуглас сделает то, что от нее ожидают.
Королева заговорила о медведях, о том, как ей понравилось зрелище. Но Роберт все время чувствовал, что она пристально за ним наблюдает.
К его огромному облегчению, слуга вернулся один:
– Леди Шеффилд шлет свои благодарности нашему самому милостивому величеству. Леди Шеффилд в отчаянии, потому что она так больна, что не может встать с постели. Она умоляет, чтобы ваше величество, с вашей всем известной добротой, извинили ее за это.
– Мы извиняем, – сказала королева. – Но мы хотим видеть ее до нашего отъезда. Мы навестим ее в спальне, если это понадобится. А сейчас скажите ей, что на сегодня мы ее прощаем.
Роберт почти повеселел.
– Мне кажется, я видела этого мальчика раньше, – сообщила Елизавета.
– Я очень люблю его, – ответил Роберт, – и у меня на это есть причина.
Королева насторожилась.
– Он напоминает мне мальчика, которого я знал давным-давно… в лондонском Тауэре. Я был отчаявшимся узником, а он передавал от меня цветы богине, которую я обожал с той минуты, как впервые увидел.
Подобная лесть была пищей и питьем для Елизаветы. Она тоже вспомнила.
– Он был славным ребенком, – сказала она, – но думается, ему не хватало красоты этого маленького Роберта.
Роберт продолжал:
– Я помню день, когда вы прошли мимо и я смотрел на вас сквозь тюремные решетки. Я твердо верю, что никогда в жизни не был более счастлив, чем тогда.
– Какая несчастная у вас жизнь, милорд, если ваши лучшие минуты вы пережили тогда, когда были бедным узником! Разве так говорят гордые мужчины?
– Но это правда, милостивое величество, потому что тогда у меня были надежды… великие надежды. Я мечтал о любви… о совершенном существе. Но, увы, мои мечты осуществились лишь частично. Тогда у меня были высокие мечты.
– Человек никогда не должен переставать надеяться, милорд. Разумеется, вы это знаете. Никогда, пока он жив.
– Но, мадам, что делать человеку, когда он узнает, что женщина, которую он любит, – это богиня, стоящая выше всех земных желаний и нужд?
– Он может стать богом. Боги могут жить с богинями.
Так Роберт восхищал ее льстивыми речами, уводя подальше от мыслей, которые, начавшись с красивого малыша по имени Роберт, имевшего сходство с Дадли, могли привести к величайшей катастрофе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43