Роберт намеревался устроить такие празднества и развлечения, каких никто еще не видел.
По дороге на Север он чувствовал себя неспокойно, беспокоясь, не вызвал ли кто-либо гнева королевы, рассказав о его женитьбе на Дуглас и рождении у них сына, не дошли ли до нее слухи относительно смерти лорда Шеффилда.
Последнее время Елизавета держалась с ним надменно – и именно это и навело его на столь тяжелые мысли, – демонстрировала, что больше привязана к «своему старому Барашку и Овечке» – новые прозвища, которые она дала Хаттону. Кроме того, очень любила своего Мавра – Уолсингама, такого смуглого человека, что ему вполне подходило это имя. Следовательно, думал Роберт, ему нужно придумать такие развлечения, каких еще не было, даже во времена кардинала Вулси и ее отца.
Замок Кенилуорт почти на двадцать миль был окружен богатыми землями. Роберт истратил тысячи фунтов, чтобы украсить поместье и культивировать земли, а потому, проезжая по ним теперь, испытывал гордость. Ему хотелось, чтобы его отец, всегда служивший ему примером, был жив и смог его видеть. Только в этом году королева позаботилась, чтобы он получил пятьдесят тысяч фунтов – и это в дополнение к доходу, который он получал от своих многочисленных предприятий.
Роберт больше не надеялся на брак с ней, потому что теперь понимал, что она никогда не выйдет замуж. Но и не мог судить эту странную женщину по обычным меркам. О ней ходило множество слухов. Говорили, будто Елизавета не выходит замуж потому, что не способна вступить в половые сношения. Он знал ее лучше, чем кто-либо другой, давно усвоив, что любовь для нее – это лесть, комплименты, поцелуи и нежные объятия. Ее глаза начинали блестеть при виде красивого мужчины; она никогда не могла удержаться, чтобы не приласкать его. И в самом деле странная женщина! Обожает мужчин, но навеки отдана власти. И… ей нравятся романтические прогулки по аллеям, которые никуда не ведут.
Прибыв в замок, Роберт испытал шок, потому что там оказалась Дуглас с ребенком. Он был ошеломлен. Она должна была находиться в одном из его поместий, дожидаясь, когда он сможет приехать к ней. И хотя люди, окружавшие ее, были его друзьями, Роберт не был полностью уверен, что всегда сможет положиться на их скромность.
Дуглас явно была настроена не смущать его.
– Мой дорогой друг, – сказала она, – я проезжала неподалеку и, услышав о ваших великих планах, решила заехать, чтобы вам помочь. Вам нужно будет сделать здесь очень много, и я полагаю, что смогу быть в некоторым смысле полезна.
Не появились ли насмешливые улыбки у окружающих? Не беспокойство ли промелькнуло в глазах Филиппа Сидни? Племянник Роберта любил его, как никто другой, и был мудр. Не почуял ли он опасность?
Роберт быстро собрался с мыслями.
– Вы очень добры, леди Шеффилд, – отозвался он. – Не сомневаюсь, я многим обязан вашей доброте. – А про себя с ужасом подумал: «Что, если бы здесь была королева?!»
Отправляясь в путешествие, Елизавета пребывала в отличном настроении. С ней ехали все ее придворные дамы, сорок графов и более шестидесяти лордов и рыцарей. С особым удовольствием она хотела посетить Кенилуорт, чтобы увидеть Роберта в окружении всего того великолепия, которым он был обязан ей.
Бедный Роберт! Он был уже не молод. Сказать по правде, его фигура, бывшая когда-то гибкой и стройной, перестала быть таковой; темные вьющиеся волосы, которые она так любила трепать, поредели и поседели, а под прекрасными глазами появились мешки. Елизавета, любившая его, видела все это ясно, как всегда видела все его недостатки. Однако это ровным счетом ничего не значило, поскольку не уменьшало ее к нему привязанности. Роберт не обладал ясным умом ее сэра Духа или ее дорогого Мавра, зато у него было вдвое больше амбиций. Он был чересчур внимателен к своему здоровью, любил принимать лекарства, серьезно обсуждать новые методы лечения различных болезней, что нередко вызывало у нее улыбку. Сама Елизавета никогда не признавалась, что у нее что-то болит, бросая вызов смерти и старости.
Она с трудом оторвалась от мыслей о предстоящих удовольствиях и уделила внимание более серьезным предметам.
Петерс и Турверт, два анабаптиста из Голландии, должны были быть сожжены на костре, пока ее не будет в столице. Королева получала множество писем относительно этих людей. Епископ Покс, которого очень заботила судьба мучеников, умолял ее не позорить свое имя, свое царствование и реформированную церковь, потакая католикам. Епископ Покс и те, кто с ним согласен, ничего не понимают. Она не должна открыто выступать в поддержку анабаптистов. Филипп Испанский постоянно за ней наблюдает. Если бы только ее народ знал, как Елизавета страшится этого человека, как хорошо понимает в глубине души, что он, с тем фанатичным блеском в глазах, который она когда-то у него подметила, ожидает дня, когда католическое сообщество во главе с ним воцарится над миром и все люди будут жить в страхе перед инквизицией!
Ее не слишком заботила судьба этих двух голландцев. Она, как и ее отец, мало размышляла о муках, которые переносят другие.
Екатерина Медичи – теперь, когда ее любимый сын Генрих стал королем Франции и женатым человеком, – надеялась, что Елизавета может рассмотреть в качестве претендента на свою руку ее младшего сына, Алансона, который после того, как его брат стал королем, получил его титул герцога Анжуйского.
Елизавету забавляло, что можно снова начать играть в ухаживания.
Маленький мужчина довольно безобразен, рассказали ей; но французский посол – в высшей степени очаровательный Ла Мот Фенелон – не скупился на похвалы. Маленький герцог, откровенничал он, вне себя от любви к английской королеве; а то, что она старше его, это ему даже нравится. Он тоже не сопливый юнец, чтобы бегать за девчонками. Елизавета узнала, что Алан-сон слегка рябой, и заявила, что это заставляет ее засомневаться. Но Екатерина Медичи написала королеве, что ей известно великолепное лекарство, которое, по слухам, устраняет с лица все следы оспы и делает кожу гладкой. Елизавета ответила, что это превосходная новость и мать должна немедленно наложить это средство на лицо герцога Анжуйского.
А теперь… в Кенилуорт!
Стоял июль, и было очень жарко, когда процессия прибыла в Лонг-Итчингтон, находившийся в шести или семи милях от замка. Здесь Роберт воздвиг шатер, в котором был приготовлен банкет.
Королева, в прекрасном расположении духа и очень дружелюбно настроенная, посадила Роберта возле себя. Под конец банкета по приказанию Роберта к ней подвели очень толстого мальчика лет шести – самого толстого из всех, какого она когда-либо видела, и такого глупого, что он не мог понять, что перед ним его королева. После толстого мальчика ей предложили посмотреть на огромную овцу – самую крупную для своей породы. И мальчик, и овца выросли на землях Роберта. Королева несдержанно расхохоталась, и это было хорошим началом.
Покинув шатер, все отправились на охоту по дороге, которая должна была их привести в замок Кенилуорт.
Королева, возглавлявшая охоту, опять же держала Роберта возле себя, а он, с гордостью демонстрируя ей красоты и богатства пейзажа, говорил:
– Всем этим я обязан моей дражайшей госпоже. Пусть я умру в тот миг, когда забуду об этом!
Королева была довольна. Когда стало смеркаться, процессия подъехала к воротам парка Кенилуорт.
Тут ее встретили празднествами. А у самого входа в замок приветствовал человек огромного роста, который держал в руках дубинку и ключи. Выразив изумление великолепием прибывшего общества, он сообщил, что видит королеву впервые, и с большим чувством прочитал ей стихи:
О боже, что за бесценная жемчужина!
Не земное существо, без сомнения,
а, верно, богиня-правительница!
В лице, в руках, в глазах, во всех чертах
Красота, и милость, и радость,
и величие, и достоинство.
Украшена всеми небесными добродетелями.
Приди, приди, само средоточие всех совершенств,
приди с радостью и блеском;
Возьми, возьми дубинку и ключи, меня,
мое владение, я сдаюсь.
И врата, и замок, и мой господин сдаются тебе
и ищут твоей защиты.
Королева счастливо улыбнулась, ибо обожала подобные славословия, а это ей особенно понравилось, так как было придумано ее Робертом.
Когда общество проезжало еще через ворота замка, Роберт неожиданно заметил лицо, заставившее его сердце вздрогнуть от радости. В Кенилуорт приехала Летиция Ноллис.
Роберт провел королеву в ее апартаменты. Из их окон были хорошо видны великолепные фейерверки, устроенные в парке, – знак всей округе, что в Кенилуорт прибыла королева. В перерывах между залпами слышался гул пушек. Все выглядело так, словно король принимает у себя в гостях королеву. И все было так, как хотелось бы Елизавете.
– Роберт, – сказала она, – вы расточительный мот.
– Кто может быть излишне расточительным, принимая у себя ваше величество?
Она дружелюбно похлопала его по щеке, подумав: «Годы не отняли у него обаяния. Оно все то же, как и в дни его пламенной юности. Только теперь он стал более утонченным мужчиной, И я не сомневаюсь, что многие по-прежнему влюбляются в него. И все же он остался неженатым ради меня».
– Я буду помнить этот праздник в Кенилуорте до конца моих дней, – произнесла Елизавета. Потом, чтобы скрыть эмоции, добавила: – Часы стоят.
Он улыбнулся:
– Все часы в замке остановили в ту минуту, когда сюда вошли ваше величество.
Она причмокнула губами, приподняла брови.
– Время не движется для богинь, – пояснил Роберт. Затем поцеловал ее руку и сказал: – Вы обещали отдохнуть здесь двенадцать дней. На эти дни мы забудем о времени. Забудем обо всем, кроме развлечений ее величества.
– Такого, как вы, никогда еще не было… никогда! – ласково проговорила она.
– Мадам, – ответил он, – богиня может потерять своего Барашка и свою Овечку, своего слугу Мавра и даже свой Дух; но ее Глаза сослужат ей лучшую службу, чем все они.
– Быть может, в этом есть правда, – отозвалась Елизавета. – А теперь оставьте меня, Робин, я устала от дневного путешествия.
Он склонился над ее рукой, поднес ее к своим губам.
Она с нежностью улыбнулась, когда он ушел.
В коридоре Роберт лицом к лицу столкнулся с Летицией и понял, что она его поджидала. Легация стала еще красивее и показалась ему еще смелее, чем в те дни, когда впервые привлекла его внимание. Она больше не была леди Херефорд, поскольку ее муж стал графом Эссексом, а из-за своего сходства с королевой от ее бабушки Марии Болейн напомнила Роберту молодую Елизавету, которую он знал в лондонском Тауэре.
– Веселого дня вам, милорд! – пожелала Летиция.
– Я не знал, что вы приедете.
– Вы помните меня?
– Помню! Помню, разумеется.
– Я польщена. Значит, великий граф Лестер не забыл меня? Самый почитаемый королевой человек не забыл смиренной женщины, на которую однажды взглянул не без милости? – Ее глаза гневно сверкнули. Она напоминала ему, что он бросил ее, когда их связь все еще обещала так много наслаждения им обоим.
– Как может мужчина немилостиво взглянуть па такую красавицу? – спросил он.
– Может, если его госпожа прикажет ему так поступить. Если он настолько от нее зависит, что не смеет ослушаться.
– Я ни от кого не завишу! – надменно возразил он.
Летиция подошла ближе, подняв на него карие глаза, и язвительно проговорила:
– Значит, вы изменились, милорд.
Роберт никогда не терялся. Он не мог, не утратив достоинства, объяснить свое пренебрежение словами, поэтому обнял ее и поцеловал. В таких случаях поцелуи всегда более уместны, чем слова.
Дуглас пришла к нему в апартаменты, приведя с собой своего мальчика. Бедная Дуглас! Она чувствовала, что их сын должен воззвать к его чувствам, если это не удастся сделать ей самой.
Роберт отпустил слуг, посчитав, что может положиться на их верность.
– С вашей стороны очень глупо являться сюда, – взорвался он, как только они остались одни.
– Но, Роберт, я так давно не виделась с вами! Мальчик тоже очень хотел вас повидать.
Он взял мальчика на руки. Ему показалось, что маленький Роберт до опасного похож на него, на всех Дадли. Ребенок улыбнулся, обхватил ручками его шею. Он любил этого красивого сверкающего мужчину, хотя и не знал, что это его отец.
– Ну, мой мальчик? Что ты хочешь мне сказать?
– Это большой замок, – проговорил ребенок.
– И он тебе нравится, да?
Маленький Роберт кивнул, восторженно вглядываясь в лицо отца.
– Мама говорит, что это Кенилуорт.
Если бы она могла сказать: «А ты законный наследник Кенилуорта!» Нет! Она не осмеливалась.
Роберт прижал к себе мальчика. Ради этого ребенка он был почти готов признать Дуглас своей женой. Он с гордостью взял бы маленького Роберта за руку и представил его обществу: «Смотрите, это мой сын!»
Какую суматоху вызвали бы эти слова! Королева никогда бы ему этого не простила. Роберт вдруг почувствовал, что он устал от матери мальчика. Ее податливая мягкость и подавленная истеричность неприятно напоминали ему Эми. Почему эти женщины не могут разлюбить с такой легкостью, как он?
Летиция – женщина другого сорта; и у нее тоже есть прекрасный сын, которого она назвала Робертом. Не в честь ли Роберта Дадли? Этот мальчик, которому теперь восемь лет, отличается необыкновенной красотой. Почему Летиция не подарила ему сыновей?
Роберт вспомнил их объятия в коридоре. Они оба были опытными людьми, он и Летиция; она могла дать ему многое из того, к чему он стремился всю жизнь и что упустил ради королевы: наслаждение, детей и семейную жизнь.
Но Летиция замужем. Роберт пожал плечами, потом посмотрел на Дуглас, которая внимательно наблюдала за ним, и ему показалось, что в комнате раздался издевательский смех Эми Робсарт.
Он гневно проговорил:
– Берегитесь! Это большая ошибка. Если королева узнает об этом, все будет кончено не только для меня, но и для вас.
Она упала на колени и закрыла лицо руками:
– Ох, Роберт, я буду осторожна. Я обещаю вам… она не узнает.
– Вам вообще не следовало приходить сюда, – упрекнул он ее.
Но мальчик, видя огорчение матери, начал плакать, и, подхватив его на руки, чтобы успокоить, Роберт подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43