– И когда все ушли, спросила: – Мои самые дорогие Глаза, что мучает вас, мой милый Робин?
Он прошептал:
– Ваше величество, как вы добры, что приехали сюда, чтобы осветить мой уход.
– Не говорите так. Этого не будет. Я не допущу этого. За вами будут ухаживать, и ваше здоровье вернется. Я сама буду выхаживать вас.
– Я, ваш смиренный слуга, призвал вас…
– Плоть господня! – воскликнула она. – Смиренный слуга, вот уж действительно! Вы мой Роберт, разве не так? Были времена, когда я казалась смиренной слугой.
– Дражайшая леди, я не должен зря терять времени, которое мне осталось. Я должен поговорить с вами. Существует заговор, и я не считаю самого себя невиновным. Я верил, что, если Норфолк женится на Марии, это послужит на благо Англии. Дражайшая, я опасался, что ваша жизнь будет под угрозой, пока не решен вопрос о преемничестве.
– Мы покончили с преемничеством. Этот призрак вас преследует?
– Нет, это не так. Теперь я боюсь, что ваше величество в опасности. Боюсь, что Норфолк строит тайные планы вместе с королевой шотландцев. В этом замешаны многие ваши лорды… так же, как был замешан и я. Они не замышляли измены. Они боятся, что ваше величество в опасности. В их планы входило всего лишь вернуть Марию в Шотландию с добрым другом Англии в качестве ее мужа и удовлетворить Францию и Испанию, объявив Марию вашей преемницей.
– Понимаю, понимаю, – кивнула она.
– Значит, я прощен за ту роль, которую сыграл в этом, хотя и думал лишь о безопасности дражайшей миледи? Значит, я могу умереть счастливым?
Елизавета наклонилась над ним и поцеловала:
– Если есть что прощать вам, мой милый, это прощено.
– Теперь я умру счастливым.
– Вы не сделаете ничего подобного! Он устало улыбнулся ей:
– Я знаю, дорогая львица, что в вашем присутствии запрещено говорить о смерти. И снова умоляю вас о прощении. Вы сильная. Вы не терпите смерть. Вы бессмертны.
– Перестаньте! – рассердилась она, причмокнув губами. – Мы собираемся поставить вас на ноги. Я лично об этом позабочусь.
Потом королева позвала своих дам, потребовала новое лекарство своего врача, которое должно излечить милорда Лестера, а ему приказала выздоравливать.
– Похоже, – заметила Кэт, – он уже выздоровел чудесным образом. Уже снова стал похож на себя.
– Присутствие ее величества у моей постели возвращает мне больше здоровья, чем любой эликсир, – пробормотал Роберт.
Елизавета занялась его здоровьем, но тем временем послала гонца к Норфолку, приказывая ему явиться ко двору.
Норфолк был отправлен в Тауэр.
Министры королевы придерживались мнения, что Норфолк верен ей, но его ввели в заблуждение, а потому его можно освободить, предупредив не баловаться больше делами, пахнувшими изменой.
Но королева настояла, что следует немного подождать, оставив пленника в заключении.
У Норфолка было много друзей при дворе, и некоторые из них тайком передавали ему записки, спрятанные в винных бутылках. Этот трюк раскрыли, и Елизавета, заявив, что Норфолк виновен в измене, призвала к себе Сесила.
– Ну, мастер Сесил, – сказала она, – у нас есть доказательства его измены.
– Какие же, мадам? – спросил тот.
– Письма, которые ему пересылали в бутылках. Что может быть лучшим доказательством?
– Но они не доказывают ничего, кроме того, что он получал записки в бутылках, ваше величество.
Королева только сверкнула глазами.
– Мадам, я пришлю вам статут Эдуарда III, в котором четко изложено, что является и что не является государственной изменой.
– Значит, вы все за то, чтобы выпустить Норфолка, и пусть он устраивает заговоры для моего свержения?
– Почему бы не женить Норфолка на ком-нибудь другом, ваше величество? Это будет наилучший способ положить конец планам его брака с Марией.
Елизавета улыбнулась Сесилу. Она доверяла ему. Его мозги работали в том же направлении, что и ее собственные.
– Я думаю, сэр Дух, это очень хороший план.
Но когда Сесил выходил, явился гонец, привезший новости, что на всем Севере Англии колокола звонят наоборот. Народ Севера, эти убежденные католики, которые восстали против ее отца в Паломничестве Милости, теперь были готовы восстать опять; и они смотрели на Марию, королеву Шотландии, как на своего вождя. Королева пришла в ужас. Войны она опасалась больше всего на свете; а тут война в ее собственной стране, самая ненавистная из всех войн – гражданская война.
Сесил сказал:
– Они постараются добраться до Марии, и первое, что мы должны сделать, это увезти ее из Тербери. Я немедленно пошлю туда людей. Мы должны со всей возможной быстротой перевезти ее в Ковентри.
Королева кивнула в знак одобрения.
Гражданская война! Ее собственный народ восстал против нее. Эта мысль привела ее в невероятно подавленное состояние, пока гнев не вытеснил эти чувства. И причиной этому Мария. Где бы она пи находилась, там всегда начинались неприятности. Королева Шотландии была ее ненавистной соперницей, которую Елизавета жаждала умертвить, но ради королевского достоинства – этого божественного права королей – не осмеливалась этого сделать.
Мятеж подавили быстро. Бедные простые люди из деревушек и деревень болтались на виселицах, чтобы все видели, что случается с теми, кто осмеливается бунтовать против королевы.
Люди говорили: «В гневе она так же страшна, как ее отец».
Шестьсот человек, последовавших за своими вождями, теперь болтались на виселицах. Север погрузился в скорбь.
Им следует преподать урок, сказала Елизавета, они должны понять, какова награда за измену трону.
Но Марию она просто держала под более строгой охраной, тогда как Норфолк жил в Тауэре.
Норфолк получил свой урок, говорила королева; хотя не была твердо уверена, что он несет ответственность за восстание. Что касается Марии, кем бы та ни была – прелюбодейкой, убийцей и вдохновительницей заговоров, она как королева не принадлежала к обычным смертным.
Министры качали головами в печали и гневе. Они уверяли Елизавету, что, оставляя жизнь Марии, она рискует своей жизнью, а также безопасностью Англии.
Елизавета понимала это, но чувствовала, что, Подняв руку па привилегии королей, она рискнула бы большим.
Мария не извлекла никаких уроков из происшедшего. Прошло совсем немного времени, и она начала снова плести заговоры. На этот раз воспользовалась услугами флорентийского банкира, по имени Ридольфи. Ридольфи жил в Лондоне, где у него было отделение банка, но свободно путешествовал по континенту, и по этой причине был избран посыльным в переписке английских католических пэров с папой и испанским послом.
Норфолк, находившийся теперь дома, в своем деревенском поместье, все еще был ограничен в свободе после своего освобождения из Тауэра. Ридольфи обратился к нему, и Норфолк, будучи слабым человеком и все еще находясь под чарами Марии, которой посылал деньги и подарки, снова очутился втянутым в опасный, коварный заговор.
На этот раз опасность была несомненной, поскольку послания приходили от самого Альбы, который обещал в случае, если Норфолк поднимет восстание, подослать ему армию, чтобы закрепить успех.
Королева, щелкнув пальцами перед клеветниками Сесила, сделала его лордом Бергли; а Бергли был не тот человек, который мог бы забыть, что Норфолк остается под подозрением, хотя и не сидит больше в тюрьме. Схватили гонца от Ридольфи, когда тот прибыл в Англию с континента, где в это время находился флорентиец. Найденное послание выглядело неопределенным и лишь указывало, что все идет хорошо, по Бергли и его шпионы почуяли след. Слуг Норфолка тщательно допросили, и обнаружилось, что готовится заговор, в котором участвуют их господин, Мария, католические пэры и – что было самым тревожным – папа, Филипп, его командующий Альба.
Шпионы Бергли не теряли времени даром. Письма, которые тайком передавались Марии, перехватывали, так что заговор раскрыли еще до того, как он полностью созрел.
Бергли больше не мог сдерживать свое нетерпение. Он представил доказательства королеве, после чего Норфолк был арестован, а испанский посол выслан в свою страну.
Теперь министры королевы требовали крови – не только Норфолка, но и Марии. Елизавета вела себя спокойно, как всегда в моменты опасности.
Достаточно странно, но она все еще не хотела казнить ни Норфолка, ни Марию. Правда заключалась в том, что Елизавета ненавидела вражду, ненавидела казни. Ее отец и сестра оставили за собой кровавый след, и она не хотела править так, как они, – с помощью страха. Елизавета дала согласие на казнь шестисот человек во время восстания, но это, уверяла она себя, необходимо было сделать, потому что королевское достоинство следует поддерживать, а народ обязан понять, что восставать против правительства – чрезвычайный грех. Да, пытался убедить ее Бергли, но разве Норфолк не восставал? Разве королева Шотландии не заслуживает смерти больше, чем те шестьсот человек?
То, что он говорил, было правдой. Но Мария – Королева, а Норфолк – первый пэр страны.
Елизавета встретилась со своими министрами, выслушала их мнение, как следует поступить с Марией и Норфолком.
– Эта ошибочная мысль проникла в головы некоторых людей, – сказал один из них, – но есть в этой стране особа, которую не может коснуться ни один закон. Предупреждение ей было уже сделано. Следовательно, топор должен дать ей следующее предупреждение.
– Не сказать ли нам, – заявил другой, – что наш закон не способен бороться с подобным преступлением? Если это так, значит, он неполноценен в высшей степени. Милосердие уже было проявлено к милорду Норфолку, но ничего хорошего за этим не последовало.
Елизавета медлила, так как очень хорошо знала, как поступит она. Королева отдала им Норфолка, и жарким июньским днем он взошел на эшафот на холме Тауэр; но не отдала им Марию.
Глава 9
В течение этого политически беспокойного времени личную жизнь Роберта сопровождали осложнения.
Роберт, как он сам признавал, был слабым человеком, когда дело касалось женщин; и все же королева, похоже, не понимала, насколько он слаб в этом отношении; казалось, он не понимал, какие ограничения она на него наложила. Он жаждал иметь детей. У него было два очаровательных племянника, которых он очень любил – Филипп и Роберт Сидни; они были для него как сыновья; и все же он был не тот человек, чтобы удовлетвориться сыновьями своей сестры.
У Бергли был сын. Правда, Роберт Сесил был хилым существом, унаследовав горбатую спину от своей ученой матери. Только у Роберта Дадли, самого мужественного, самого красивого мужчины при дворе, не было законных детей.
Его первый и самый проклятый брак оказался бездетным. Он знал, что из-за Эми, а не из-за него, потому что доказал это. Но незаконные дети были совсем не то, чего он хотел; им он мог отдать свою привязанность, но не имя Дадли.
На протяжении нескольких лет у него была очень приятная любовная связь с Дуглас, леди Шеффилд. Естественно, и очень опасная связь, но его страсть к Дуглас была так сильна, что Роберт шел на риск.
Он хорошо помнил ее начало. Королева совершала одно из своих летних паломничеств, которые по ее настоянию происходили каждый год. Большая процессия отправлялась из Гринвича, Хэмптона или Вестминстера – королева обычно верхом, по иногда в карете, за которой следовали многочисленные повозки, груженные мебелью и багажом. Все должны были показать интерес к этим путешествиям, равный ее собственному.
Люди приходили за много миль, чтобы посмотреть, как она проезжает, и устраивали празднества в ее честь. Она обожала простые манеры людей из народа, которым, как заявляла, может быть, и недоставало любезности ее придворных, но любили они ее не меньше.
Что касается маршрута, по которому они ехали, то королева постоянно его меняла. Один фермер, услышав, что она собралась ехать одной дорогой, потом выбрала другую, но в последнюю минуту вернулась к первоначальному плану, прокричал под окнами гостиницы, в которой Елизавета остановилась:
– Теперь я знаю, королева – всего лишь женщина; и она очень похожа на мою жену, потому что никак не может выбрать!
Ее дамы были шокированы. Как посмел этот человек подобным образом говорить о королеве? Но Елизавета высунулась из окна и крикнула страже:
– Дайте этому человеку денег, чтобы он заткнулся!
Другой человек окликнул королевского кучера:
– Остановите карету, чтобы я мог поговорить с королевой!
И королева, милостиво улыбаясь, приказала, чтобы карету остановили. Она не только поговорила с человеком, но и позволила ему поцеловать ее руку.
Подобные фамильярности делали ее еще более любимой народом. Когда Елизавета останавливалась в скромных гостиницах, то настаивала, чтобы добрый хозяин не слишком тратился, чтобы принять ее; но когда останавливалась в домах знати – ожидала роскошного приема.
В тот раз компания остановилась в замке Белвуар, поместье графа Рутланда, и среди знати, съехавшейся туда со всей округи, чтобы почтить королеву, был лорд Шеффилд.
Самой красивой женщиной на этом собрании была его молодая жена, леди Шеффилд – происходящая из эффингемской ветви семьи Говард.
Она слышала о великом Дадли, которого недавно сделали графом Лестером и предлагали в качестве мужа Марии, королеве Шотландии. По стране ходили слухи, в которых постоянно присутствовала королева; вся Англия сплетничала об их любовной связи, об убийстве Эми, о детях, которые у них были, и о страстной ревности королевы к нему. Дуглас казалось, что граф Лестер скорее бог, чем человек, – порой недобрый бог, но тем не менее невероятно привлекательный.
Наконец, увидев его, великолепно разодетого и сидящего на лошади так, как не сидел никто другой, она подумала – как думали многие другие до нее, – что нигде и никогда па свете не было человека, который мог бы сравниться с Робертом Дадли в физическом совершенстве.
Когда Дуглас встала на колени перед королевой, Лестер был рядом с ее величеством, и на мгновение Дуглас почувствовала на себе его взгляд. Она поежилась. Этот мужчина устроил убийство своей жены ради королевы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43